Остальные гвардейцы, добравшись до другого берега канавы, обернулись, наблюдая за происходящим.

— Убить его? — холодно спросил Смитхиллз, поднимая когти и намереваясь выполнить свою угрозу.

Триффан взглянул на раненого крота и покачал головой.

— Отойди, — попросил он.

Смитхиллзу очень не хотелось оставлять Триффана на открытом месте один на один с гвардейцем, пусть даже и раненым, но Триффан снова приказал ему отойти. Смитхиллз повиновался, убедившись, что грайки не собираются прийти на помощь товарищу.

Когда Смитхиллз отошел, Триффан взглянул на охваченного страхом гвардейца. Очевидно, он считал, что настал его последний час. Возможно, так оно и было, потому что из глубокой раны у него на спине не переставая текла кровь.

— Делай что хочешь, крот Данктона, — прохрипел гвардеец. — Убей меня! Все равно твои дни сочтены!

— Я не хочу, чтобы ты сейчас умер, — проговорил Триффан с мрачной улыбкой. — Ты отнесешь мое послание Хенбейн. Передай, что эту систему ей никогда не покорить, что за нами есть еще кроты, а за ними — еще, их много, и все они мечтают вонзить в вас когти! Скажи ей: Камень защищает нас и, даже если она силой и числом захватит нашу систему, Камень сделает нас невидимыми, она не найдет нас и не сможет убить. Скажи ей и всем, с кем будешь говорить, если вы хотите найти нас, слушайте Безмолвие…

— Слушать Безмолвие? — прошептал перепуганный до смерти гвардеец, пораженный, что этот большой, явно обладающий властью крот говорит с ним мягко и, кажется, не собирается его убивать.

— Да, — тихо продолжал Триффан, — вы найдете нас в Безмолвии, оно станет со временем известно всем кротам. В него мы и уйдем, и никакие силы не помогут Хенбейн найти нас?

— Вас не так много. Мы наверняка завоюем вашу систему, — возразил гвардеец, обессиленный от потери крови. — Тогда мы найдем вас…

Триффан покачал головой, и ему, как и гвардейцу, показалось, что битва, бушевавшая вокруг них, прекратилась и наступил мир.

— Скажи Хенбейн, если она спросит, куда мы ушли, что мы ушли в Безмолвие, скажи ей это.

Триффан протянул вперед лапу и гвардеец отпрянул в ужасе.

— Не бойся, — проговорил Триффан, передней левой лапой коснулся раны на теле гвардейца и почувствовал, как это было с Тайм в Бакленде и с Мэйуидом в Хэрроудауне, что сила Камня при нем. Он ощущал чудотворность Камня, его доброту и знал каким-то непонятным образом, что он сам сейчас находится рядом с Босвеллом или Босвелл рядом с ним.

— Мы в Данктоне не желаем вам зла, — сказал Триффан, — но мы должны защищаться. А сейчас ничего не бойся. Силой Камня ты будешь исцелен.

Гвардеец с изумлением смотрел на Триффана, потом скосил глаза на свою рану и увидел, что кровь перестала течь; он почувствовал, что может пошевелить передними лапами.

— Но я, — прошептал крот.

— Не рассказывай никому об исцелении, возвращайся к своим, крот, и помни, что, хоть мы и «прокляты», как тебе говорили, мы такие же кроты, как ты, у нас такие же страхи и желания, мы ничем от тебя не отличаемся. А теперь иди.

И крот почувствовал, что он в состоянии подняться и пойти. В его глазах, когда он посмотрел на Триффана, читался благоговейный трепет. Он произнес:

— Как тебя зовут? Скажи мне свое имя.

— Меня зовут Триффан, я родом из Данктона. Мне бы хотелось, чтобы сюда, где мой дом, все кроты могли… приходить мирно. Я бы лечил всех, как я вылечил тебя; мне бы хотелось, чтобы это место стало святилищем, неподвластным ни силе Слова, ни силе Камня, если она когда-нибудь будет извращена.

Раненый посмотрел на Триффана, исполненного уверенности и решимости.

— Меня зовут Трифт, — произнес он робко.

— Да, Трифт? — проговорил Триффан, не отводя от крота пристального взгляда.

— Если я могу что-нибудь сделать, если когда-нибудь…

— Такой день может настать, Трифт, потому что кроты нужны друг другу, и так будет всегда.

Трифт поднял голову и посмотрел на склоны, поднимающиеся за спиной Триффана, потом выше — на деревья, на лес, который под лучами утреннего солнца сиял во всей своей красе.

— Я не забуду о твоем желании сделать Данктон местом, где царили бы мир и покой. Я не забуду. Мы не хотели…

— Иди с миром, — прервал его Триффан.

В это время грайки снова начали пробираться по трубе в их сторону, а бойцы продвигаться им навстречу. Крот Трифт ушел. Дойдя до своих, он оглянулся и посмотрел на Триффана удивленно, но как-то странно спокойно. Тогда Триффан повернулся, пошел и вскоре присоединился к друзьям. О том, что произошло, он не сказал ни слова.

После полудня Триффан оставил Смитхиллза на передней линии, чтобы тот помогал Алдеру, а сам отправился обратно вверх, сопровождаемый двумя бойцами. Триффану нужно было вернуться в Главную систему и узнать, как идут там дела. Однако, двинувшись в путь, он почувствовал непреодолимую потребность выйти на поверхность и посмотреть вниз, в сторону шоссе ревущих сов и еще дальше — на поля, в тени которых скрывались Новые Кроты.

— Смитхиллз велел не пускать тебя на поверхность одного, — запротестовал один из бойцов.

Триффан улыбнулся.

— Смитхиллз и не пустил бы, — произнес он. — Но я только на минутку.

Бойцы не стали спорить, чувствуя, что их вожаку необходимо побыть одному. И Триффан выбрался на поверхность, на свет послеполуденного майского солнца, и остановился. Он знал, что у него в лапах — будущее Данктона, а может быть, и всего кротовьего мира.

Триффан думал о Комфри и Монди, об Алдере и Смитхиллзе, бок о бок с которыми сражался и за судьбу которых продолжал волноваться, о Мэйуиде, который сейчас, должно быть, находится внизу, в Болотном Крае, о Спиндле, которого любил и который обязательно найдет его, Триффана, еще до наступления ночи. Триффан знал, многие, кто сейчас доблестно сражается с грайками, не доживут до того дня, когда Данктон снова станет свободным. И среди гвардейцев многие погибнут.

В такие моменты вожак всегда чувствует одиночество. Так было и с Триффаном, и он мог только молиться, чтобы Камень хранил его кротов, как он хранил весь кротовий мир, а его последователи будут внимательно слушать его зов.

— Триффан! — закричал в беспокойстве один из бойцов. — Пожалуйста! Тебе пора возвращаться!

Триффан бросил последний взгляд вниз, где у подножия холма продолжали сражаться бойцы, и вернулся в тоннель, вернулся к своей задаче — спасти кротов своей любимой системы.

Поздним вечером следующего дня грайки в конце концов овладели коровьим тоннелем и прорвались ко второй оборонительной линии Алдера. Произошло это в результате искусно проведенной атаки одновременно в трех местах: у самого тоннеля, у большого рва и у канавы, в защите которой накануне принимали участие Триффан и Смитхиллз.

Однако еще до этого множество групп ожидавших эвакуации кротов были отведены вниз по склону в сторону Болотного Края, причем все прошло без особых затруднений и паники. Кротов провели в ходы, заброшенные с того времени, когда пришла чума.

Теперь кроты вернулись, и Бэрроу-Вэйл, некогда сердце всей системы, вновь огласился многоголосыми звуками — разговорами, шумом играющей детворы, голосами взрослых. Однако звучали голоса глухо, так как кроты чувствовали себя подавленными, да и в тоннелях полно было пыли, а в некоторых местах они даже заросли травой или оказались перегорожены обвалами. И все же эти ходы стали местом, где кроты ждали распоряжений, переглядываясь при виде гонца, торопившегося наверх, в нору старейшин возле Камня, откуда новости о сражении потом снова распространялись вниз.

Малыши заснули, взрослые бодрствовали; наступила ночь, в ходах стало совсем темно. Несколько кротов вместе с Монди ходили по тоннелям, подбадривая, успокаивая детей, молодежь да и родителей тоже. Все испытывали страх за жизнь своих близких, участвующих в сражении.

Незадолго до полуночи усилился ветер, и по полуразрушенным ходам стали гулять сквозняки, наполняя их странными шорохами, что сильно беспокоило любящих уют и порядок кротов. Внезапно даже крепко спавшие дети были разбужены прокатившимся над лесом ударом грома. Сверкание молнии на мгновение высветило кротов, собравшихся в кучки, прижавшихся к стенкам ходов. Потом хлынул дождь, снова молния, снова гром, дождь превратился в ливень, тут и там в ходах стало капать, и кротам приходилось передвигаться с места на место.