Пенниворт поглядел на сестру. Она лежала с закрытыми глазами, рот ее был полуоткрыт, она тяжело, прерывисто дышала. Мех ее свалялся, бескровные лапки — одна подвернутая под бок, другая вытянутая — не двигались. Временами она слабо постанывала.

— Прямо не знаю что делать, — прошептал Пенниворт. В его глазах стояли слезы. Он говорил торопливо: видно было, что последнее время ему не с кем было поделиться своими тревогами и хотелось выговориться. — Не знаю, что с нею стряслось. Все началось после прихода грайков.

— Куда же вы направлялись?

— На поиски Камня, которого она могла бы коснуться. Возле Бассета таких нет, но я подумал, может, где-нибудь и найдем… Точно я не знал, куда идти. А теперь они нас уже не выпустят.

Триффан снова взглянул на кротиху. Но как только он попытался подойти ближе, Пенниворт воинственно шагнул ему навстречу, сурово посмотрел на него и спросил:

— Ты не словопоклонник? Не сочти за оскорбление. Но если это так, то лучше не прикасайся к моей сестре!

— Я уже сказал, что нет, — успокоил его Триффан.

Тайм в полузабытье неловко повернулась, и Триффан учуял тяжелый запах болезни, но это не вызвало у него отвращения. Он вспомнил слова Босвелла: «Непременный долг писца есть любовь. Люби слабого сильнее, чем сильного; люби больного больше, чем здорового. Этому трудно научиться, Триффан, это дается годами упорного самовоспитания, ибо любой крот, естественно, тянется к свету и ему мнится, что света больше в здоровом и сильном; больных же обычно избегают из боязни, что мрак, в котором те существуют, перекинется и на них. Научись любить их и видеть в них свет. Если ты преуспеешь в этом, то их свет засияет и в твоем сердце и будет озарять твой путь».

Триффан всматривался в лежавшую перед ним Тайм и не видел ни малейшего проблеска света — он уловил одно лишь страдание, запах болезни и близкой смерти. Но тут на какое-то мгновение Триффан ощутил себя частью матери своей, Ребекки, которая сама была целительницей. И тогда, позабыв и о показном равнодушии, с которым держался до сих пор, и о том, что может привлечь внимание стражей, он шагнул вперед. Пенниворт после минутного колебания отодвинулся в сторону.

Спиндл стал рядом с Триффаном.

— Ты можешь ей чем-нибудь помочь? — шепнул он. — Она, как видно, благочестива и добра.

Но к этому моменту Триффан, низко склонившись, уже возложил на Тайм свои лапы и замер в позе наивысшей сосредоточенности, как и подобало его сану писца. Когда Триффан прикоснулся к боку Тайм, он вдруг сотрясся всем телом, словно принимая в себя ее болезнь. Он чувствовал ее страдания так же остро, как муки того крота, что погиб накануне. «Неужто целитель всегда так мучается? — мелькнула у него мысль. — Неужели именно это состояние переживает всякий раз его брат — целитель Комфри?»

— Я помню благословение, которое в подобных случаях произносила моя мать, — сказал он, обернувшись к Пенниворту.

— Здесь это запрещено! Они не позволят! — проговорил тот, испуганно косясь в сторону стражей. И действительно, издали наблюдавший за ними Алдер теперь направлялся прямо к ним.

— Алдер идет! — шепнул Спиндл.

Но Триффан не обратил на это никакого внимания. К изумлению Спиндла, подошедший страж был настроен отнюдь не враждебно.

— Можешь попробовать ее вылечить, если хочешь, — сказал он вполне миролюбиво. — Похоже, у нее осложнение после чумы. Мы с самого начала не хотели ее сюда приводить. Но раз уж так вышло… — Алдер пожал плечами: — Старинный способ наложения лап пока еще никому не вредил. Я не собираюсь на тебя доносить.

С этими словами он отошел и стал что-то говорить другому стражу. По обрывкам их разговора было ясно, что тот не одобряет попыток лечения, какими бы методами, старыми или новыми, оно ни осуществлялось.

Когда Триффан вновь повернулся к больной, то обнаружил рядом с нею Спиндла. На его остренькой мордочке было написано трогательное участие.

Как раз в этот момент, видимо почувствовав присутствие постороннего, Тайм открыла глаза и увидела перед собою именно его, Спиндла. Она была слишком слаба и не сделала попытки отстраниться от чужого.

— Все будет хорошо! Мой друг тебе поможет, — прошептал Спиндл. Она попыталась что-то сказать, но Спиндл мягко остановил ее: — Не надо ничего говорить! Сейчас, сейчас! Мой друг… он знает что делать. — И Спиндл умоляюще взглянул на Триффана.

Камень наделил всех кротов равной способностью исцелять, но мало кто сознает это, а когда сознает, то не придает этому большого значения.

До сей поры Триффан если и дотрагивался до кого-либо, то единственно с целью выразить свое расположение. Только сейчас он понял, какая сосредоточенность и уверенность требуется от врачевателя и каких усилий это стоит.

Когда лапы Триффана коснулись больной, его губы как бы сами собою стали произносить слова о семи кротах, семи Великих Книгах, семи Камнях Покоя…

Камень являет свою благодать всегда неожиданно; так случилось и теперь: Триффан вдруг ощутил в себе его свет и его силу. Можно полагать, что именно с этого момента началась та его деятельность, для которой вся его предыдущая жизнь служила лишь предварительным этапом.

Его больше не волновало присутствие посторонних и их отношение к происходившему; он перестал шептать, как делал совсем недавно, говоря с Пеннивортом. Громко и отчетливо он стал нараспев читать заклинание целителя, которому его научила Ребекка:

Да пребудет с тобою Камень,

И да станет тебе хорошо и всемеро лучше,

И да обоймет тебя тепло Камня…

Его голос мощно зазвучал под сводами норы, и всем стало ясно, что они наблюдают нечто значительное и необычное. Стражи тревожно переглянулись: одно дело — простое знахарство, но ведь тут явно происходило что-то другое… Маррам двинулся в их сторону с очевидным намерением положить этому конец.

…И да обоймет тебя тепло Камня,

И да укроет он тебя своею тенью,

Всю тебя — от макушки до пяток

Свет его — дабы крепкой стала…

— Стражник опять идет сюда! — вскрикнул Пенниворт и невольно придвинулся ближе к сестре, собираясь, видимо, защищаться до последнего. Однако помыслы Триффана были сосредоточены только на Тайм. Он продолжал читать заклинание. Более того, его голос зазвучал еще громче; казалось, от него дрожат своды:

Свет его — дабы крепкой стала,

Любовь его — дабы зрячей стала,

И да станет тебе хорошо и всемеро лучше…

— Алдер! Он обращается к Камню! — с ужасом закричал Маррам.

— Да-да, я слышу… слышу! — отозвался Алдер, но в голосе его прозвучала радость, и он не двинулся с места.

— Надо его остановить! — крикнул Маррам и заспешил к ним. Однако, когда он подбежал к Триффану, его лапы лишь беспомощно заколотили по воздуху, словно перед ним внезапно возникла стена — стена света, которую не в силах были пробить когти зла.

Триффан же вовсе не замечал его присутствия: его лапы покоились на больной; от затрачиваемых усилий он был весь в поту. Свет и тьма окружали его; здоровье и болезнь сошлись в поединке. Теперь эту болезнь ощущали все присутствовавшие: возникло такое чувство, будто они сами ее наслали и только вместе способны ее изгнать.

— Помогите мне! — вдруг вскричал Триффан. — Вы все должны помочь!

Его голос громким эхом раскатился по тоннелям. В нем потонули и протесты Маррама, и опасения Пенниворта. Кроты беспомощно столпились за спиною Триффана, не отрывая взгляда от Тайм. Ее стала бить дрожь, и она заметалась. Триффан крепко держал ее, словно силился не дать ей уйти во мрак.

— Помогите же! — крикнул он снова и вдруг отчаянно, будто поняв, что сам слабеет и не справляется, стал шептать: — Семь кротов идут, семь книг несут… Семь, семь, семь!