— Пойдем, — сказал ему Триффан. — Мне надо тебе кое-что показать.

И Алдер под влиянием силы и печали, звучавших в голосе Триффана, беспрекословно подчинился и двинулся вслед на ним наверх.

Потом Алдер всегда вспоминал, что солнце, пробившееся сквозь входное отверстие, залило его своим светом, и он вдруг понял, что сейчас ему предстоит увидеть нечто, и ему сделалось очень страшно и захотелось громко зарыдать… А ведь он был грайк, северянин, воин, закаленный в битвах, и всего лишь выполнял свой долг…

Триффан вывел его на поверхность. Укрываясь от патрулей под колючей молодой порослью и ракитником, они прошли довольно далеко, пока не очутились на свободном от зарослей участке возле другого тоннельного выхода. Там лежало тело крота. Весь истерзанный, с порванным рыльцем, он лежал в скрюченной позе. Его рот был чуть приоткрыт; в капельках росы, что за ночь осела на его мехе, сверкало солнце. Это был тот, кого убили накануне.

— Может, тебе известно, как его зовут? — спросил Триффан. — Нет? Не знаешь?

Он склонился над мертвым и расплакался на глазах у Алдера. И Алдер, глядя на мертвого крота, вдруг почувствовал, как мир померк вокруг него, и ему открылось, что есть на свете жалость и сострадание.

— За что ты казнишь тех, кто верует в Камень, Алдер? — снова прозвучал вопрос Триффана — только теперь он обращался к стражу по имени. — Ответь же мне: за что? Этот крот был последователем Камня, как и я сам. Убивая невинных, ты казнишь и себя самого. Почему ты творишь это?

— Но ведь я… — запинаясь, начал было Алдер и не смог продолжать: Триффан устремил на него свой открытый, от сердца идущий взор, и в нем была твердость, и в нем была правда.

Затем Триффан чуть отошел в сторону и присел у выхода, предоставив Алдеру побыть наедине со своей совестью. Алдер же предпочел остаться, где был. Он все смотрел и смотрел на убитого, а перед его мысленным взором проходили десятки, сотни, тысячи убиенных и замученных гранками во время их длительного похода на юг.

— Но ведь я… — выговорил Алдер дрожащими губами — и вдруг услышал вокруг себя крики, плач и стенания многих безымянных кротов, и устыдился, и глаза его стали мокрыми от слез.

Через малое время, ощущая тяжесть во всем теле и ломоту в лапах, он обернулся к Триффану и беспомощно спросил:

— Что же мне делать?

— Прислушайся к Безмолвию Камня, — отозвался Триффан, глаза его словно излучали солнечный свет.

— Кто ты? — спросил шепотом Алдер. — Откуда ты?

— Я никто. Но за мной явится тот, кто заставит тебя забыть обо всем, что было прежде. Он будет воплощением Безмолвия Камня, и ты последуешь за ним и будешь помогать ему в деяниях его.

— Как имя его?

Триффан еще раз взглянул на мертвое тело и произнес:

— Мы называем его Крот Камня, но имя его мне неведомо. Оно никому не известно. Он без имени, ибо еще не рожден.

— Но он придет?

— Обязательно придет. И ты узнаешь его.

После этого они, снова миновав все патрули, благополучно вернулись в нору, и никто, в том числе и Спиндл, так и не узнал, где они были, что видели и о чем говорили между собой.

Тем не менее в течение следующего дня Спиндл был немало озадачен: Триффан почти не разговаривал и не двигался, а между стражами, видимо, возникло какое-то несогласие, потому что тот, которого звали Алдер, тоже отмалчивался, уткнувшись головой в лапы, и не реагировал на расспросы своего товарища Маррама. Что же касалось двух обитателей дальнего угла, то из них на ногах был только один. Он приносил пищу своей подруге и с трогательной заботой пытался немножко ее почистить.

Когда молодой крот попросил разрешения выйти на воздух, Маррам немедленно ответил отказом, между тем как Алдер неожиданно заявил:

— Пусти его!

Он сказал это таким властным тоном, что Маррам, видимо, почел за благо с ним не связываться. Молодой крот ушел наверх, один, без охраны, и вскоре вернулся. Все это казалось Спиндлу крайне необычным.

В их помещении возникла какая-то странная, мирная атмосфера, только Спиндл не мог взять в толк, в чем же, собственно, дело… Триффан, очевидно, знал; похоже, это было известно и Алдеру… Что это могло означать?

Дело шло к вечеру, когда Триффан наконец встряхнулся и неожиданно сказал, что, пожалуй, пора познакомиться с бродяжками поближе. Кроты, мол, от природы существа общительные, они любят собирать всякие слухи о том, что происходит вокруг. Спиндл встретил его предложение с радостью, он увидел в этом признак того, что Триффан возвращается к своему нормальному состоянию. Они подошли к юнцу и, поскольку в их положении было явно не до соблюдения формальностей, просто поздоровались.

— Вы посланы наставлять нас? — спросил тот. Его голос, как и тело, был тонок и звучал крайне робко. В глазах его застыл испуг, но Триффан заметил, что, несмотря на страх, он выдвинулся вперед, прикрывая спутницу своим телом.

— Мы сами здесь новички. Только что прибыли, — понизив голос, ответил Триффан.

— Как тебя зовут? — спросил бродяжка, боязливо поглядывая на Триффана.

— Мое имя тебе ни о чем не скажет, — мягко проговорил Триффан.

— Извините, — отозвался юноша. Он переводил взгляд с Триффана на Спиндла и все время боязливо озирался на стражников.

— Если ты думаешь, что я грайк, как они, — и Триффан кивком указал на охрану, — то ошибаешься. Мы здесь на время. Мы — лекари-травники.

— Ах так! — чуть приободрившись, проронил тот.

— Как тебя зовут? — спросил Триффан.

— Пенниворт, — извиняющимся тоном откликнулся юноша. — Пенниворт — значит «дешевка». Глупое имя, но что поделаешь — к несчастью, так меня назвали. Одному Камню ведомо… Я хотел сказать, непонятно почему…

Говорил юнец гораздо лучше, чем можно было ожидать от простого бродяжки.

— Значит, Пенниворт! — проговорил Триффан, посмеиваясь, и подошел ближе. Ему начинал нравиться этот паренек: в нем было что-то по-детски открытое, хотя он по-прежнему держался робко, горбился и переминался с лапы на лапу. Ему явно хотелось о чем-то спросить.

— Ну же, говори! — ободряюще сказал Триффан.

— Да вот…

Снова заминка, снова нерешительное молчание, косые взгляды в сторону охранников и вдруг — шепот:

— Вот вы засмеялись. Они же никогда не смеются. А если и смеются, то над тем, что вовсе не смешно.

— Вот оно что! — протянул Триффан и подумал, что действительно, в обществе грайков, которых он встречал в Аффингтоне, да и тех, кто находился вчера в зале, веселого было явно маловато.

— А вы сами откуда будете? — спросил Пенниворт.

— Из Файфилда, — быстро ответил Спиндл, поскольку Триффан не торопился с ответом. Спиндл успел заметить, что Триффану не хочется, видимо, придерживаться заготовленной легенды и говорить неправду. Если принять во внимание, как тщательно они продумывали свою версию, это было что-то новое. В своих предположениях Спиндл оказался прав: пережитое там, в центральном зале, наложило глубокий отпечаток на характер Триффана. Он сделался более собранным, более уверенным в себе — будто открыл для себя нечто чрезвычайно важное, о чем ему надлежит помнить всегда.

— Файфилд — это ведь где-то к северу? — спросил Пенниворт.

— К северо-востоку, — поправил Триффан.

— Говорят, хорошее поселение.

Триффан снова промолчал, и Спиндлу пришлось подтвердить это вместо него.

— А вы откуда? — спросил Триффан.

— Из маленькой системы, что к югу отсюда. Возле Бассета.

— И она тоже? — кивнув в сторону кротихи, продолжал расспросы Триффан.

— Да, она моя сестра.

Триффан не мог скрыть удивления: она выглядела намного старше.

— Другого помета, но от одних родителей! — быстро откликнулся Пенниворт, будто читая его мысли. — Оба умерли во время мора, который был у нас перед последней Самой Долгой Ночью. И вот она — ее, между прочим, зовут Тайм — меня вырастила. Сейчас она болеет, и я ухаживаю за ней. Когда пришли грайки, мы затаились. Но потом в феврале нас затопило, и пришлось отправиться на поиски пристанища. Встретили других таких же, как мы, пошли вместе, потом напоролись на грайков. Сражались. Двоих они убили. Могли бы убить и нас, но не стали, а привели сюда. Мы уже давно здесь. Тайм заболела, но лекарей к ней не допускают. Говорят, не приведут, пока она не пройдет обряд посвящения и не воспримет Слово. Но я ее знаю. Она этого не сделает. Никогда — пока жива. Ни за что.