Однако, когда стемнело и мерный звук шагов замер вдали, сменившись привычным воем северного ветра, он неожиданно спросил:
— Луна уже взошла? Высоко она?
Триффан пошел посмотреть и, вернувшись, доложил, что луна уже почти в зените и день Весеннего Равноденствия наступит завтра, самое позднее — послезавтра.
— Точнее сказать не берусь, самой луны не видно, но света довольно, чтобы различить ближайший Камень, — добавил он.
— Это значит, наше пребывание здесь подходит к концу, — удовлетворенно проговорил Босвелл. — Оно уже почти завершилось.
От Триффана не укрылся взгляд, которым при этом окинул его Босвелл, взгляд, полный любви и сочувствия, и его юное сердце пронзило уже знакомое предчувствие близкой разлуки с учителем.
— Мы непременно переправим тебя в безопасное место, — сказал Триффан, воинственно расправляя могучие плечи. — Когда все успокоится, мы двинемся на юг, прочь от Аффингтона, подальше от грайков.
— О нет, Триффан, мы этого не сделаем. Твоя будущая миссия связана с севером. И твоя, Спиндл, и твоя — тоже. А теперь ложитесь-ка вы оба спать. Я разбужу вас, когда настанет время. Ждать осталось недолго, совсем недолго.
Его тихий голос звучал убаюкивающе, и вскоре оба — один хрупкий, робкий на вид, другой мощного телосложения, уверенный в своих силах, с великолепным густым мехом и чертами, по которым уже сейчас в нем угадывался будущий вождь последователей Камня, — измученные тяжелыми событиями последних дней, погрузились в крепкий сон.
Но Босвелл не спал. Он охранял их сон, глаза его, полные ласки и заботы, были устремлены на спящих, и мирное доброе молчание объяло их временное убежище.
Наконец, убедившись, что сон молодых кротов крепок и покоен, Босвелл прошептал над ними молитвы и вышел наверх, на землю.
Луна, прежде скрытая тучами, теперь была вся на виду; лишь иногда на нее набегало случайное облачко. Слишком тонкое, чтобы закрыть диск луны полностью, оно создавало вокруг него мягкий светящийся ореол — казалось, как раз над тем местом, где сгорбившись сидел Босвелл.
Раскинувшиеся вокруг каменистые поля тонули во мраке ночи, но большие Камни вздымались ввысь, к звездному небу, и их бока в лунном свете казались то белыми, то зелеными. Вот раздался шелест сухой травы, потом он стих, но через минуту послышался снова.
Внизу, там, где, невидимая в ночной темноте, бежала река, внезапно раздался пронзительный крик совы, издалека ей ответила другая. Что-то двигалось в траве, по другую сторону лощинки, потом движение прекратилось, и Босвелл глубоко вздохнул. Бесшумно махая крыльями, между небом и верхушками деревьев через долину плавно скользнула сова. Какое-то мгновение Босвеллу были видны ее горящие глаза, шарившие по деревьям и небу, и слышен ее крик; потом она развернулась, крик замер вдали. И снова легкий шелест пронесся над травой…
— Крот, твое время пришло, — произнес Босвелл и совсем тихо повторил: — Да, да, крот, твой час настал.
А луна лила свой свет прямо на старого Босвелла, и в этом свете его мех отливал белым серебром.
Он повернулся, согнувшись, словно под тяжкой ношей, заковылял обратно, ко входу в пещеру, и спустился в нее. Меж тем громадные Камни наверху, казалось, замерли в торжественном молчании, обернувшись к тому месту, где он только что стоял. Даже ветер на мгновение потеплел и совсем затих, и в тишине — то ли очень далеко, то ли совсем рядом — зазвенел юный веселый смех, и в этот момент…
И в этот момент Спиндл пошевелился во сне. Он заворочался, словно ему снился сон, потом снова вытянулся рядом с Триффаном; тот же, такой сильный и мощный, когда бодрствовал, сейчас выглядел беззащитным, как дитя.
Убедившись, что они оба снова крепко спят, Босвелл достал Седьмой Заветный Камень Покоя, положил его на дно пещеры, и Камень тотчас озарил их своим светом.
— Триффан, Спиндл! Просыпайтесь!
Оба проснулись сразу, будто и не засыпали. С изумлением глядели они на Камень и на стоявшего по другую сторону от него Босвелла.
— Час настал, — коротко сказал Босвелл. — Бери Камень Покоя, Триффан. Ты же, мой добрый Спиндл, следуй за мною — будешь нам помогать.
С этими словами Босвелл направился к выходу из пещеры. Триффан в полном смятении посмотрел сначала на Спиндла, потом на Камень.
— Ты должен это сделать, Триффан. Поступи, как прежде делал я: сосредоточь свои мысли на Камне, протяни лапу и погрузись в созерцание. Идем же, Спиндл! Триффан теперь должен сам определить свой путь! — позвал Босвелл, и тяжкое предчувствие, мучившее Триффана, превратилось в уверенность: скоро он будет разлучен с Босвеллом — так же, как уже оказался разлучен с родным Данктонским Лесом! Потом, как учил его Босвелл, всею тяжестью он оперся на передние лапы и углубился в созерцание Камня, как тренировал его учитель на протяжении всего путешествия. Постепенно смятение улеглось, печаль покинула его и он полностью овладел собой.
И вот Триффан родом из Данктона, застонав от боли, поднял наконец Камень Покоя, ощутив внезапно груз несуществующих лет, он смотрел вслед уходящим и с отчаянием думал о том, откуда ему взять силы, чтобы идти за ними. Но он преодолел слабость и двинулся вперед с мыслью о Камне и о Безмолвии, что кроется за ним.
Он стал карабкаться вверх, и Камень, словно облако, пригибал его к земле мудростью своею. Велика, безмерна была мудрость сия — настолько велика, что непостижима простому смертному, и настолько безмерна, что обнимала собою и небо и землю, и все ходы-переходы, и все системы, и весь народ кротов, и тех, кто к нему не принадлежал. Она содержала познание того, что есть любовь, и того, что есть страдание; и Триффану казалось, что это познание вот-вот разорвет на куски его тело и душу, опалит его своим пронзительно ярким, мучительным светом; хотелось оттолкнуть его от себя, ибо непосильно казалось одному нести этот груз, но в то же время груз был слишком драгоценен, чтобы отказаться, отвернуться от него. С широко распахнутыми глазами, словно он воочию увидел все великолепие Безмолвия, на дрожащих лапах и согнувшись в три погибели шел Триффан, — шел едва передвигая ноги и в то же время замирая от восторга, пока не выбрался на поверхность, разыскивая взглядом Босвелла и Спиндла. Они обернулись в его сторону, и Триффану почудилось, будто они где-то далеко-далеко — две белые, облитые лунным светом фигуры на фоне вздыбленных Камней и ночных полей.
— Скорее, Триффан, время уходит, — послышался голос.
Триффан догадывался, что слова принадлежат Босвеллу, хотя голос, казалось, исходит не от него. Внезапно до него донесся другой звук, он все креп и разрастался, словно туча, — да-да, именно как туча, все громче и громче становился он, пока не стал таким, что трудно было выдержать. Голос Безмолвия.
— Босвелл! — вскрикнул он. — Я больше не могу!
— Ты должен, должен! Именно ты, и никто другой! — послышалось в ответ.
— Куда мне нести его! — прокричал он.
Ведь где-то должно же быть место, где успокоится наконец Камень, где обретет наконец покой и он сам; тогда прекратится этот оглушающий, рокочущий зов Безмолвия, в котором он чувствовал себя растерянным и одиноким, в страхе, что может обронить удивительный и непостижимый источник блаженства и муки.
— Сосредоточься на Камне, — это проговорил Спиндл; он сказал это таким тоном, как будто говорил с неразумным ребенком.
Камень. Где-то здесь. Или там? Седьмой Камень, Камень Покоя. Триффан вытянул его перед собою и впервые с тех пор, как взял, осмелился посмотреть на него, поднять глаза на исходивший от него свет. На какой-то миг он застыл неподвижно и услышал Безмолвие так, как будто сам стал его частью.
Но уже в следующий момент его снова охватило непередаваемое ощущение собственной ничтожности перед его величием, и он не выдержал — кинулся бежать, не разбирая дороги; промчался мимо одного Камня-великана, потом — мимо второго; он бежал в ночи, а их огромные темные силуэты мелькали и кружились во тьме, словно в диком первозданном танце. Вот третий Камень, за ним — четвертый. Триффан перестал ощущать свое тело; он больше не знал и не хотел знать, мало оно или велико; Безмолвие поглотило его целиком, и, ничего не видя перед собою, он тем не менее продолжал бежать туда, куда несли его ноги. Мимо пятого — и вот уже прямо перед ним громада шестого Камня!