Однако самым тревожащим в отношении Уида, на что все сразу обратили внимание, был тот факт, что его обаянию не могли противиться даже те, кому он был, по существу, неприятен и подозрителен. Его глаза, как бы холодны они ни были, светились умом и насмешкой; он был находчив, с ним было интересно; казалось, он всегда угадывал чужие мысли и соображал в десять раз быстрее, чем любой другой.

Когда Уйду хотелось заставить кого-нибудь разговориться — а Уид, это было очевидно, интересовался любой информацией, будь то факты, сплетни или слухи, — он обычно произносил как-то врастяжку:

— Да-а? — После чего оказывалось просто невозможно удержаться и не рассказать ему все до конца.

— А вот здесь что? Нижний выход на поверхность, да-а? — бывало спрашивал он, поскольку с самого начала обнаружил живейший интерес к структуре Священных Нор. Уид желал знать расположение всех входов и выходов; не стань писцы под началом Медлара столь далекими от всех мирских дел, они без труда распознали бы, что за этим интересом скрыт элементарный шпионаж.

— Да-а?

— Совершенно верно, — обычно говорили ему, — а это вот боковой тоннель, а это — средне-нижний, и так далее.

Когда же наивный крот, полагая, что все объяснил, замолкал, Уид снова произносил свое «да-а?» — и бедняга выжимал из себя еще какие-то дополнительные сведения — только ради того, чтобы прервать ставшее почему-то невыносимым молчание и чтобы этот Уид отвел наконец от него свой, казалось бы, добрый взгляд.

Совершенно иной нрав был у Сликит. Само ее появление в Священных Норах вызвало легкое смятение. Прежде, однако, уже бывали случаи, когда особам женского пола, сопровождаемым мужчинами, разрешалось жить в гостевом комплексе и с соизволения главы обители даже осматривать прочие помещения, а также присутствовать на общих собраниях.

Гладкий, блестящий мех Сликит, ее горделивые манеры и неприятный холодок в голосе отпугивали от нее других кротих, между тем как пораженные ее элегантностью кроты в ее присутствии либо лишались дара речи, либо тенью следовали за нею, стремясь предупредить любое ее желание. Будь они более наблюдательны, они непременно подметили бы то, что она так тщательно пыталась скрыть, — странную смесь холодности и неуверенности в себе. Она была несомненно умна и остра на язык, так что кроты научились в ее присутствии высказываться с особой осторожностью.

Об ее истинной роли как члена тайного отряда грай-ков-соглядатаев, тайных агентов и шпионов тогда никто не подозревал. Между тем летописцы — за малым исключением, — введенные в заблуждение ее наружностью и явным интересом к их занятиям, наперебой рассказывали ей о том, как и над чем они работают. Она же отлично сумела скрыть истинную причину своей заинтересованности — желание дополнить сведения Уида информацией об имеющихся текстах, местах их хранения и внутреннем распорядке обители.

Вскоре стало очевидным, что всюду, где бы она ни появлялась, немедленно начинались споры и раздоры, особенно среди писцов, давших обет безбрачия. Наибольший эффект она оказывала на пожилых. Находясь рядом с ними, она выглядела такой чистой, такой беззащитной, что вызывала в них чувства, которые они, наперебой добиваясь ее благосклонности, возможно, и предпочитали считать братскими, отеческими или родственными, хотя по существу они отнюдь таковыми не являлись.

Итак, перед возвращением Брейвиса незаметно и постепенно, подобно тому как гниль подтачивает корни дерева под травою, раздоры и зависть стали разъедать изнутри Священные Норы. О роли, которую в этом сыграли У ид и Сликит, тогда еще не догадывались. Да и как было догадаться, если кто, как не они, являли собою образец самого горячего поклонения Камню?! Кто, как не они, — и особливо эта очаровательная юная особа, к тому же такая умница, — стремились возможно глубже постичь истинное учение? Разве не проявляли они себя как наиболее милосердные и уравновешенные, когда речь заходила о тех же грайках? Разве не говорили они, что слухи об их деяниях, скорее всего, преувеличены, а на самом деле эти грайки вовсе не столь ужасны; мало ли чего могут о них наговорить! В действительности же грайки, мол, известны своим радушием и своей ученостью. Да, возможно, их устав и кажется кое-кому слишком суровым, но, вероятно, для тех диких мест, где они живут, как раз такой и нужен. К тому же, говорят, они нашли способ борьбы с мором посредством соблюдения очистительных мер и соответствующих ритуалов…

Все эти доводы вполне устраивали обитателей Священных Нор. Эти доводы усыпляли их страхи по поводу того, что творилось вокруг; они подтверждали преобладающее мнение, будто грайки не представляют собой значительной угрозы, откуда следовало заключение, что самое лучшее — ничего не предпринимать. Так, сами о том не подозревая, аффингтонцы допустили в свою среду двух главных агентов грайков, деятельность которых была прервана самым неожиданным и драматичным образом лишь возвращением Брейвиса.

Это произошло в середине сентября. Усталый и израненный, он явился в Норы с севера; у него был вид глубокого старика. Несмотря на полное изнеможение, он потребовал немедленно допустить его к главе Аффингтона. Во время встречи он не только описал во всех подробностях страшную опасность, грозящую обители, но, к своему ужасу, узнал о двух чужаках, принятых Аффингтоном, в которых он не замедлил опознать шпионов, печально известных под именами Уид и Сликит.

Оказалось, однако, что уже слишком поздно. Уид и Сликит исчезли, оставив за собой зловещие улики поспешности своего бегства: помощник писца Фаун и летописец Уолд были найдены в западном крыле мертвыми. Они были весьма профессионально разодраны когтями. Брейвис предположил, что эти двое что-то заподозрили и попытались помешать бегству шпионов. Однако даже перед лицом этих, казалось бы, неопровержимых доказательств, сторонники Медлара все еще пребывали в. нерешительности. Было даже высказано мнение, что эти двое могли быть убиты кем-то другим, незаметно проникшим в обитель. Брейвис решительно отверг это предположение.

— И все же такая возможность существует! — упорствовал один умник. Он отказывался сомневаться в собственной непогрешимости и не желал признавать, что следует готовиться к обороне.

Своей нерешительностью и промедлением Аффингтон и Священные Норы сами подписали себе смертный приговор.

Однако с докладом Брейвиса, с его точностью и скрупулезным изложением деталей все же нельзя было не считаться. Он говорил, что грайки уже переправились через Темзу и захватывают близлежащие селения, стремительно приближаясь к Аффингтону. Они почти не встречают сопротивления, поскольку все системы еще не оправились от очередного мора. Брейвису не было известно, были ли методы грайков по обращению в свою веру поначалу менее жестокими; в настоящий момент они стали так сильны, что действуют быстро, стремительно и только грубой силой. Кроты настолько истощены долгими годами голода и болезней, что покоряются без борьбы; тех же, кто не смирился и отказался принять Покаяние и склониться перед Законом Слова, истязают, морят голодом, а затем, сломив сопротивление, обучают Слову. Наиболее упорных подвергают публичной казни через прокалывание носа; в отдельных же случаях, где есть соответствующая почва, их просто топят в жидкой грязи. Явившись в очередное новое поселение, грайки начинали с казни, чтобы каждому кроту стало ясно, что они шутить не намерены.

Далее Брейвис сообщал, что грайки дисциплинированны и прекрасно организованы. У них создан аппарат надсмотрщиков — надзирателей обоего пола. Обычно, захватывая крупное поселение, они сгоняют туда всех уцелевших из более мелких систем. Поскольку в каждом поселении после чумы остается много мертвецов, гниющих там, где застала их смерть, грайки придумали свой способ уборки. Эту работу у них выполняют особые бригады чистильщиков. Ее обычно поручают больным, слабоумным и бродягам — отбросам общества, которых все боятся и презирают. Их селят отдельно, и они убирают системы, вынося трупы на поверхность. Эта работа используется грайками и как один из видов наказания: редко кто из чистильщиков живет долго — они вскоре сами заражаются либо чумой, либо какой-нибудь другой смертельной болезнью.