Итак, имя Данбара перестало упоминаться в хрониках и осталось жить лишь в сказках и легендах. В них он выступал как основатель новой породы таинственных кротов царства Вен — существ, которые живут в местах, где не может жить обычный крот, где сам воздух несет смерть. Разумеется, о Вене всегда существовало много легенд. Общим для них было то, что это край таинственных созданий, откуда должен явиться спаситель кротовьего рода в тот самый момент, когда грозные тени сгустятся над всеми и когда в спасителе наступит самая острая необходимость. Не известно, насколько правдивы были все разноречивые толки о Данбаре, однако связанные с его именем упоминания о расколе и ереси, очевидно, имели под собой реальные основания, поскольку, по общему мнению, именно с мятежа Сцирпаса и таинственного исчезновения Данбара и начались брожение умов и упадок веры в Камень.
О судьбе самого Сцирпаса, этого мрачного гения кротов, было тоже кое-что известно.
После стычки с Данбаром он направился к северу — туда, откуда пришел. Будучи личностью сильной и одержимой, он сумел увлечь за собою многих. Его поход на север стал победным маршем. Он увел свою паству в край, что лежит за Темной Вершиной в непроходимые болота, где до этого не жили кроты. Это было место огромных тоннелей, гремящих вод и неслыханных опасностей. Этот край не имел названия, но впоследствии его стали называть так, как в сказках именовалось место обитания гигантских надменных кротов, — системой Верн.
Там Сцирпас основал свою первую общину, которая вскоре стала известна строгостью своего устава и суровостью наказаний. Именно там он опробовал свои идеи, впоследствии составившие Свод Правил, или, как он назвал его, Закон Слова, который, по его замыслу, следовало ввести во всех системах. Эти правила устанавливали строгую иерархию, основанную на полном подчинении — что уже само по себе противоречило учению Камня, — а также вводили смертную казнь для преступивших Закон через протыкание носа, о чем никогда не помышляли последователи истинной веры.
Утверждали, будто, находясь там, Сцирпас заново переписал свою «Книгу о Слове». Он включил в нее еще ряд мрачных предсказаний о конце эры Камня и о наступлении эры Слова. «И придет глад, и распри; и начнутся шатание и раскол; за ними же всех обуяет страх, и придет конец учению Камня, — говорилось там. — И придет время Великого мора, и Аффингтон будет разрушен, и наступит для кротов час Покаяния; тогда явится новый предводитель, и под его началом вера в Слово спасет их всех».
Так писал Сцирпас в своей «Книге», однако со временем память о нем и его мрачных предсказаниях потускнела и стерлась. Иногда — обычно это случалось после больших эпидемий — с севера являлись последователи Сцирпаса и объявляли, что наступило время Слова. Некоторые из них даже создавали свои собственные системы поселений. Ходили слухи, что в этих Сцирпасских общинах проповедуется учение о Слове и практикуются запретные ритуалы, связанные с Камнем. Поколение за поколением летописцы самоотверженно собирали сведения об этом новом движении; мы не случайно говорим о самоотверженности, ибо многие из них так и не возвратились домой. Наконец во времена блаженной памяти Арнольда из Эйвбери, того самого, кто дольше всех пробыл главою Аффингтона, против этих общин был предпринят поход. Он успешно завершился изгнанием сцирпазианцев. Они были снова оттеснены к самому Верну, к его голым бесплодным высотам. Выжил ли кто-нибудь из них и добрались ли они в результате до Верна — если таковой на самом деле был, — осталось не известно, поскольку желающих следовать за ними туда не нашлось.
В этом как будто и не было нужды, поскольку век шел за веком, они не давали о себе знать и о них наконец вовсе забыли. Не вспомнили о мрачных пророчествах Сцирпаса даже и тогда, когда вера действительно начала ослабевать. Лишь немногие как-то связывали периодические эпидемии с пророчествами гибели всего кротовьего рода. Ослабевшим от болезней и неурядиц в повседневной жизни не до воспоминаний о злокозненном деятеле, жившем в средние века, и о его «Книге», все экземпляры которой считались давным-давно утраченными.
Поэтому, когда вести о грайках достигли и без того переживающей нелегкое время Аффингтонской обители, никто вначале не связал их с последователями Сцирпаса, хотя и говорилось, что грайки проповедуют Слово.
Однако в конце августа Аффингтон получил точные сведения о методах грайков от непосредственных очевидцев: одной из них оказалась преданная почитательница Камня из Лавелла — поселения на северном берегу Темзы, другим — юноша из Бакленда — родины Брейвиса, которому каким-то образом удалось-таки добраться до Священных Нор. По утверждению обоих, грайки уничтожали всех, кто отказывался следовать Слову; те же, кто из страха соглашался принять новую веру, подвергались жестоким обрядам Покаяния, вплоть до избиений.
Когда грайки вступили в Бакленд, они многих поубивали, обратили в свою веру наиболее слабых, а затем отправились в Хэрроудаун — небольшое поселение, известное своей преданностью истинному учению. Там, в знак окончательного утверждения новой веры, они истребили все население, наколов на проволоку, что ограждала Хэрроудаунский Лес. Юнцу удалось спрятаться и затем бежать в Аффингтон, который представлялся ему последним надежным убежищем. Однако воспоминания об увиденном и услышанном не покидали его ни на мгновение: он постоянно дрожал и не мог оставаться один. Спустя три недели после прихода в Аффингтон он умер.
Естественно, эти рассказы потрясли аффингтонцев, но более всех — Брейвиса. Он, а с ним еще шестеро, решили пренебречь распоряжением Медлара не покидать обитель и самим отправиться на разведку в разных направлениях. Они договорились вернуться в конце сентября и представить Медлару полный отчет о том, что, собственно, происходит. Больше ни о ком из них, за исключением одного, никто ничего не слышал. Этим единственным оказался все тот же Брейвис…
Однако еще до возвращения Брейвиса и до того, как в Аффингтоне осознали наконец всю серьезность опасности нашествия грайков, в обитель пришли два странника, и появление их имело последствия, которых в то время никто не мог предвидеть.
Как явствовало из рассказа Спиндла, они назвались вымышленными именами, и ни о чем не подозревавшие аффингтонцы, всегда готовые принять всякого, кто хотел поделиться впечатлениями о внешнем мире, встретили их со свойственным им радушием. Впоследствии историки утверждали, будто в момент их появления Поющий Камень издавал громкие предупреждающие звуки, хотя Спиндл такого не упомнил. Однако, возможно, так оно и было, поскольку один из пришельцев, Уид, на самом деле оказался шпионом и главным советником предводителей грайков; вторая же, Сликит, — самой коварной, пронырливой и хитрой из всех особ женского пола, которые когда-либо были рождены под землею или на земле.
По их словам, они совершали паломничество и принадлежали к одной из систем к северу от Священных Нор. Глава обители принял их и остался ими весьма доволен. Уид умел писать, хотя и довольно неуклюже; он сказал, что его обучил этому писец из Аффингтона, который жил в их поселении и там скончался. Однако у некоторых летописцев возникли кое-какие сомнения относительно пришельцев. Спиндл сам слышал, как они говорили, что стиль Уида им подозрителен: в нем встречаются отклонения от принятых норм и странные непонятные выражения. Не будучи сам летописцем, Спиндл не мог точно объяснить, в чем они заключались, хотя однажды, когда ему по роду обязанностей попался текст, нацарапанный Уидом, он сам обратил внимание на жесткость стиля и почерк с непривычным левым наклоном — чем-то похожим на Звук Устрашения повеяло тогда на Спиндла от того листа.
Из этих двоих ведущую роль несомненно играл тот, кого они знали под именем Уида. Внешность у него была самая заурядная, рост небольшой, мех слежавшийся и клочковатый. Вытянутое рыльце было чуть искривлено влево, отчего говорившему с ним казалось, будто он постоянно оглядывается через плечо. Он был улыбчив, и его глаза глядели вроде бы по-доброму; лишь заставший его врасплох — а это случалось крайне редко, в тот момент, когда он полагал, что за ним никто не наблюдает, — заметил бы, что эти глаза темны и холодны, как осколки базальта. И еще за ним подметили любопытную особенность: он поглощал червяка без единого звука — без хруста, без причмокивания, абсолютно бесшумно. Просто в какой-то момент червяк — розовый и аппетитный — исчезал, словно его и не было.
