Ливень стал еще сильнее. Потоки воды смешивались с кровью, текшей из их ран, слепили и оглушали противников. У Руна в голове родился новый коварный план...

Тем временем Кеан предпринял очередную атаку. Теперь, когда они оказались на поверхности, он действовал куда смелее и увереннее. Уже в следующее мгновение он серьезно ранил соперника в бедро. Рун тут же решил, что с него хватит. Он начнет отступать в лес, но так, чтобы еще больше раззадорить Кеана, и постепенно доведет его до вестсайдских земель, где лугового крота будет ждать верная смерть... Еще лучше было бы заманить противника к логовищу Мандрейка, который с удовольствием расправился бы с этим дерзким чужаком...

Рун побежал в глубь леса, время от времени оглядываясь назад и злобно шипя. Кеан забыл обо всем на свете, в том числе и о Ребекке, ожидавшей его в норе на опушке; им овладела безумная жажда крови, он мечтал только об одном — растерзать своими когтями этого темного и злобного данктонского крота.

Когда они скрылись за деревьями, Ребекка осторожно вылезла из норы и прислушалась к шуму, удалявшемуся в направлении лесной чащи. Ей хотелось последовать за ними и помочь Кеану одолеть Руна. Но в брачных поединках — а этот бой явно относился к таковым — самке возбранялось принимать одну из сторон и влиять на исход схватки. Ребекка чувствовала сердцем, что ей нужно поспешить за ними и прийти на подмогу Кеану, однако она так и сидела возле норы, надеясь, что он вернется с минуты на минуту с когтями, красными от крови Руна.

Грозовые тучи становились все чаще, все темнее. Кеан, распаленный недавней схваткой, не оставлял попыток догнать Руна, тот же спешил попасть в населенную кротами часть леса. Нет, не суждено было Ребекке дождаться своего возлюбленного...

Ребекка уже поняла это — с каждой минутой камень, легший ей на сердце, становился тяжелее и тяжелее. Шум дождя сбивал ее с толку и лишал сил — она уже не понимала того, что происходит, куда подевался ее любимый, жив он или мертв... Она сделала несколько робких шагов в том же направлении, в котором скрылись самцы, и позвала Кеана, но единственным ответом на ее зов был шум дождя и холодный блеск мокрой листвы. Она вернулась в нору, решив подождать его там.

Через какое-то время ей вдруг стало страшно за Кеана, а немного погодя — и за себя. Если Кеан проиграет бой, Рун наверняка вернется сюда... Но разве он может проиграть? Ребекка задумалась.

Последние сутки были проникнуты таким блаженством и счастьем, что внезапное появление Руна, пришедшего вместе с грозовыми тучами, потрясло Ребекку до глубины души. Она в один миг лишилась того, к чему так стремилась и чего искала все эти месяцы. Она осталась совсем одна — испуганная, неуверенная в себе, сомневающаяся в том исполненном жизни и радости импульсе, что привел ее к лугу. Поток ее страхов походил на низвергавшиеся с небес потоки дождя.

Перспектива возможного возвращения Руна вынудила ее вновь выбраться на поверхность, хотя Ребекка и не представляла, куда она теперь может отправиться. Сначала она решила идти к Вестсайду, но тут же сообразила, что рискует столкнуться там с Руном. Идти на пастбища в одиночку — без Кеана или Стоункропа — было еще более опасно, тем более что огромное стадо коров стояло сейчас возле самой изгороди, копыта их были перепачканы грязью.

Не зная, что делать, она повернула на юг, туда, где высились склоны Данктонского Холма. Но что она могла найти на них, кроме одиночества и пустоты? Теперь, когда рядом с ней не было ее любимого, все представлялось ей одинаково безнадежным и пустым.

Подобное может произойти с любым кротом, кем бы он ни был. Свет солнца внезапно меркнет, каждая капля дождя, ударяющая о землю, напоминает о том, что ты один в этом сумеречном мире и срок твоего скорбного одиночества — вечность. Но — пусть солнце скрылось от тебя — знай, тебя могут осенить лучи незримого света, тихого и далекого, что касаются не ума, но сердца. Свет этот, призрачный и неуловимый, может увести тебя дальше, чем сияние тысячи солнц.

Подобный свет и коснулся ее души в эту минуту — она вняла его зову и стала подниматься к западной части склонов, стараясь идти вдоль лесной опушки; она поднималась все выше и выше, дубы сменились высокими стройными буками, которые даже сейчас, в дождь, придавали лесу особую торжественность и достоинство. Каждый огромный бук, встававший на ее пути, был ее поводырем и помощником; мощные гладкие стволы покрывал нежно-зеленый лишайник, который в сумраке этого ненастного дня, казалось, светился. Ребекка вряд ли думала, куда именно она идет, но, стоило ей сбиться с пути, ведшего наверх, громады деревьев тут же указывали ей нужное направление, словно зрячими были они, а не она. Выше и выше, пока бесконечный подъем не закончился и она не оказалась на большой поляне, где шум дождя стал особенно громким. В центре ее находился Камень, основание которого было оплетено корнями огромного бука. Камень... На западной стороне прогалины сидел мокрый крот, казавшийся частью этой поляны, он был несколько меньше Кеана и смотрел прямо перед собой.

Брекен сидел на этом месте уже несколько часов, с тех самых пор, как пошел сильный дождь. Несколько дней, проведенных с Ру в старых туннелях Халвера, должны были бы развеять щемящее чувство одиночества, однако привели к обратному эффекту. Он ушел из ее норы в тот самый момент, когда на землю упали первые капли дождя, и, не раздумывая, пошел в гору, к Камню. Он возвращался к Камню.

Брекен долго-долго смотрел на него, испытывая разом умиротворение и раздражение, вызванное тем, что Камень просто существует, но «ничего не делает». Теперь его раздражал и Халвер, говоривший, что все на этом свете подвластно Камню. Как мог поверить в это одинокий, потерянный Брекен?

Все кончилось тем, что он горько заплакал, — отчаяние, порожденное безысходным одиночеством, было столь глубоким, что тело его буквально сотрясалось от рыданий. Слезы смешивались с каплями дождя, падавшими ему на мордочку, и стекали на землю. Он отвернулся от Камня и направился к западному краю поляны, что был обращен к Аффингтону, где, по слухам, жили Святые Кроты.

Через какое-то время Брекен стал разговаривать с Камнем, оставшимся у него за спиной, и с Аффингтоном, находившимся в неведомой дали, даже и не подозревая о том, что, по сути, он творит молитву. Ему нужны были силы, и он испрашивал их у Камня. Он просил силы, необходимой для продолжения исследований Древней Системы. Он молил Камень о помощи.

Ветер набросился было на деревья, которые принялись раскачиваться и хлестать друг друга мокрыми ветвями высоко над головой Брекена, но вскоре утих, а дождь все лил и лил. Вода стекала ручейками по стволам деревьев, превращая прелую прошлогоднюю листву в пропитанный водой холодный ковер.

Какой стоял шум! Однообразный, неумолчный шум дождя, в котором тонули все прочие звуки — торопливые перебежки лисицы, кроличьи метания, кротовьи потасовки. Все живое попряталось по норам. Лес опустел, как давно заброшенный туннель.

На Брекена снизошли удивительный покой и мир. Он вдруг совершенно ясно осознал, что он действительно одинок и точно так же одиноки Мандрейк и Рун, рыскавшие в поисках несуществующего Крота Камня. Одинокий крот может жить где угодно, и если уж Камень привел его в Древнюю Систему, значит, он может пройти ее до конца.

В тот момент, когда Ребекка начала свое утомительное восхождение на холм, Брекен испытал необычайное умиротворение, последовавшее за слезами искренней молитвы, исходившей от самого сердца. Слова, коим его некогда научил Халвер, зазвучали в его сознании вновь, и он наконец понял их смысл.

Милости обличья,

Милости добродетели,

Милости страдания,

Милости мудрости,

Милости верных словес,

Доверия милости,

Милости благообразия...

И тогда его разум на время замолк, и он увидел за непроницаемым, бесстрастным ликом Камня мир доверия и любви...