Ситуация, вне сомнений, забавляла Злого Газаля.

— Известняк стен башни, — продолжил Циклоп. Он побледнел, ноздри горбатого носа хищно раздувались. — Гранит облицовки. Ломовой плитняк фундамента. Мрамор — статуи на втором этаже…

Камни, вспомнил Амброз. Ушедшие ушли в камень. Когда мы это поймем, мы станем ровней им. А если не поймем, они вернутся. Клянусь милостью Иштар, этот дурак рехнулся! Он что, надеется вызвать армию? Угрожает мне каменным гневом? Сейчас расколются изумруды и сапфиры, треснет мрамор и гранит, и вокруг безумца сомкнутся полки защитников: существ, от которых остались только легенды, да и те — пустой звук.

О, ужас! Инес, тебе бы понравилось.

— Нефритовое панно в зале для приемов, — Циклоп закрыл глаза, прислушиваясь к невидимому хору. Звук к звуку, тон к тону: далекая гармония целиком заняла внимание сына Черной Вдовы. — В кабинете — малахит, бирюза, оникс. Ваши амулеты, господа. Песчаник и кремень недр, ниже слоя почвы. Бедный пласт угля. Долгая история, к чему все перечислять…

Повязка на его лбу вспыхнула и сгорела.

Тяжелая кованая дверь лязгнула, отрезав Вазака от коридора, насквозь пронизывавшего скальное основание дворца. Ученик Талела привык к подземельям, склепам и усыпальницам, но когда молчуны-гвардейцы подвели его к узкой лестнице, уходившей в недра дворца, Вазака охватила паника. Казематы в толще скал, темницы, пыточные — будь ты трижды магом, есть места, откуда нет возврата! Его сопровождали двое; прочие остались во дворе. С двоими он бы справился — толстяк умел не только поднимать мертвецов, но и укладывать живых. Увы, страх парализовал его волю. Страх — и отчаянная надежда. Чем мог скромный некромант провиниться перед владыкой Тер-Тесета? Водились за ним мелкие грешки, так кто сейчас невинен? Конечно же, его вызвали не на расправу, а для тайного поручения…

Королю понадобились личные услуги?

Сет-Разрушитель, не оставь своей темной милостью!

Гладкие ступени. Спуск во тьму. Скрежет отпираемого замка, лязг решетки. Еще одна лестница. Грубо вырубленный в толще скалы коридор — дорога в ад. Тусклый свет лампад на стенах. Они шли и шли, и страх в душе Вазака начал сменяться жарким волнением, сродни похоти. Здравый смысл, надрываясь, кричал: держись подальше от королевских тайн! Много знаешь, мало живешь! Но Вазак ничего не мог с собой поделать. Любопытство глодало его сердце, а предвкушение чуда, небывалого даже для мага, наполняло рот слюной, густой и приторной.

Вазак поминутно сглатывал, чтоб не захлебнуться.

Впереди возникла еще одна дверь — родная сестра первой. Возле нее ждал гвардеец, заметно старше конвоиров Вазака. Против ожидания, дверь оказалась не заперта, и даже приоткрыта. На плитах лежала полоска охристого света; чудилось, на камень, истертый подошвами, плеснули яичным желтком. Рука старого гвардейца, закованная в латную перчатку, потянула створку на себя. Вазака без церемоний втолкнули внутрь. После темного коридора свет факелов показался ему хуже пытки. Толстяк зажмурился — и часто-часто заморгал, пытаясь восстановить зрение. Ноздри его трепетали, ловя знакомый душок. В смолистом чаде факелов, в ароматах благовоний и бальзамических трав ясней ясного звучала сладковатая нотка тления. Утерев слезы, Вазак сумел рассмотреть помещение целиком. Камера, вырубленная в толще базальта, имела двадцать шагов в длину, дюжину в ширину, и около восьми локтей в высоту. В дальнем конце, на возвышении из зернистого гранита, стоял саркофаг с откинутой крышкой. Рядом, положив руку на край постамента, ждал мальчишка в легком доспехе.

Меч, подумал Вазак. Кинжал за поясом.

Ненавижу острую сталь.

Лицо ребенка было по-взрослому сосредоточенным. Смутно знакомое лицо — такие занозой торчат в памяти, не даваясь к опознанию. Но Вазака больше интересовал не мальчишка, а труп, лежащий в саркофаге. Некромант подался вперед, привстав на цыпочки. Сомнений, если они и были, не осталось. На багряном атласе, в белых одеждах, с руками, сложенными на рукояти меча, покоился Ринальдо III, король Тер-Тесета. Стены камеры дрогнули, завертелись в безумном хороводе. Пол качнулся под ногами. Вазак едва успел нащупать ладонью какую-то опору, чтоб не упасть.

— Боишься трупов, колдун?

Хрипя, Вазак откашлялся. Он вспомнил, где видел мальчишку. Год назад, во время парадного выезда Ринальдо — тогда еще принц! — взял с собой сына. Альберт? Отныне — Альберт V, если Вазаку не изменяет память.

— Я не боюсь трупов, ваше величество, — с неуклюжей поспешностью толстяк опустился на колени перед юным королем. — Это трупы боятся меня.

— Встань, колдун. Чего же ты боишься?

Вставал Вазак долго, с усилием. Жирное тело, раскисшее от скачки и пережитого страха, слушалось плохо. Поднявшись, он низко поклонился королю:

— Я боюсь тайн, ваше величество. Тайн, которые мне не предназначены.

В глазах мальчишки сверкнул интерес.

— А ты умнее, чем нам показалось сначала. Это хорошо. Это дает нам надежду, что ты окажешься толковым слугой. Скажи, что ты понял, войдя сюда?

— Ваш венценосный отец скончался, сир. Вы — мой король. Я — ваш верный слуга. Если угодно, немой слуга. Приказывайте, ваше величество!

— Разумный ответ, — кивнул Альберт. — Ты начинаешь нам нравиться.

Он улыбнулся. От его хищной, совсем не детской улыбки Вазака мороз продрал по коже. Так вести себя рядом с едва остывшим трупом отца мог лишь человек, который узнал цену жизни, и счел ее ничтожной. Мальчишка опасен, сказал себе толстяк. Опасней всех, кого ты знаешь. Может быть, за исключением Талела Черного. Бойся не мертвых, некромант, бойся живых.

— Приказывайте, сир.

— Нам нужен маг. И не какой попало. Нам нужен ты, Вазак Изнанка. Но мы хотим, чтобы ты доказал нам свою верность. Ответь, могли ли мы перегрызть глотку нашему отцу? И не лги! Одно слово лжи, и ты отправишься на эшафот!

Искренность, подумал толстяк. Будь искренним, и спасешься. Он посмотрел на мертвого Ринальдо, затем перевел оценивающий взгляд на Альберта.

— Нет, ваше величество. Вы слишком слабы для этого.

— Мы? Ты, жаба, смеешь упрекать нас в слабости?!

— Я скажу иначе, сир. Ваш отец был слишком силен, чтобы вы справились с ним. Если, конечно, говоря о порванной глотке, вы имеете в виду острые зубы и красное мясо, а не фигуру речи. Кинься вы на отца, вооружены одной яростью… В таком случае сейчас вы лежали бы в саркофаге, а я бы исполнял приказы короля Ринальдо. Вы хотели правды, сир? Вот вам правда. Можете отправить меня на эшафот.

Юный король молчал вечность, не меньше. Казалось, некромант перестал его интересовать. Внимание Альберта сосредоточилось на резных панно, украшавших стены. Мраморные плиты с барельефами шли рядами, стык в стык. В дальней части помещения оставался участок голой стены, предназначенный для новых изображений.

— Смотри, колдун. Здесь история нашей династии. Вот Энгельберт Первый. Это он шесть столетий назад проклял своего сына…

Речь мальчишки лилась плавно, чуть нараспев. Наверняка его вынуждали заучивать династические хроники на слух, и теперь Альберт невольно копировал интонации хрониста. Вазак взглянул на панно, крайнее справа в верхнем ряду. Изможденный, еще не старый мужчина упал на меч. Острие пронзило грудь самоубийцы, выйдя из спины. Умирающий Энгельберт запрокинул лицо, искаженное страданием, к небесам. Распяленный в крике рот изрыгал слова проклятия. Хотелось заткнуть уши; чудилось, что эхо до сих пор витает под каменными сводами.

— …мы убиваем отцов. Садимся на еще теплый трон. Из поколения в поколение. Смотри, колдун! Наши предки были изобретательны…

Взгляд, жесты, речь — ничто сейчас не выдавало в короле ребенка. Устами Альберта говорила длинная череда тер-тесетских владык, поднаторевших в искусстве отцеубийства. Их жизни глубоко врезались в мрамор; жизнь и смерть. Стрела бьет в спину. Кинжал вспарывает горло. Внезапное бешенство охватывает пса-любимца. Затягивается удавка наемного убийцы. Троица ныряльщиков утаскивает на дно захлебывающегося пловца. Боевой топор рассекает тело наискось, от ключицы до нижних ребер…