Выдернуть бы занозу, выдавить волдырь — да прижечь.

Жаль, некому.

Талел сорвался на визг, заставив голос вибрировать на запредельно высокой ноте. У магов заложило уши. Эхо визга еще не затихло, когда некромант, сгорбившись над жаровней, плюнул в огонь. Вязкий, желтоватый комок вспыхнул ярко, словно земляной жир. Над жаровней вознеслась и медленно истаяла вязь знаков, от одного вида которых лбы чародеев покрылись ледяной испариной.

— Ждем, — выдохнул Талел, с усилием распрямляясь. — Они уже в пути.

Ждать пришлось больше получаса. Все это время маги простояли в молчании, не двигаясь с места. Бессильно обвисла ткань шатров, выцветших и поблекших. Саванами ниспадали к земле одежды. Потрескивала, угасая, жаровня, ползали по лицам зеленоватые сполохи, скрадывая и сглаживая черты, превращая лица в восковые маски. Наконец земля в десяти шагах от жаровни дрогнула. Ноздреватый, подтаявший снег вспучился сугробом; осыпался, обнажая влажную тьму. Земля треснула, распалась на жирные ломти, раскрылась цветком черной асфодели. Из мрачных недр пахнуло тленом и грибной прелью. Оттуда, приводя людей в содрогание, несся шелест и скрежет, наводивший на мысли о полчищах насекомых и реликтовых полипедах.

Из провала начала выбираться оплывшая, вся в грязи, фигура. Слепые бельма гостя уставились на магов. Труп, призванный Талелом, прорастал вялым, лишенным соков побегом. Казалось, мертвец не прилагает к движению никаких усилий; его выталкивала вверх некая сила. Так поднимаются на поверхность грязевого болота пузыри газа, чтобы вспучиться и лопнуть, распространяя сернистую вонь. Однако лопаться гость не спешил. Выбравшись из провала, он упал на четвереньки, сотрясаясь всей своей студенистой плотью, и шумно потянул носом воздух. Так собака по приказу хозяина спешит взять след. В разломе позади мертвеца что-то шевельнулось, потекло влажной лентой кольчатых сегментов, топорща щетину, редкую и жесткую, в палец длиной — и скрылось под землей.

Рядом вспух второй сугроб; третий, четвертый…

Их было шестеро — мертвых учеников Талела Черного. Все — в серых балахонах до пят. Все — жирные и рыхлые, как жрец Сета. Обнюхав землю, мертвецы подползли к Талелу, приникли к ногам учителя, ткнулись лбами в истоптанный снег. Некромант провел ладонями по лицу, смежил веки, уподобясь мертвым в слепоте.

— Циклоп! — шептали губы Талела. — Девка… слуги… Все, кто был в башне. Найдите их! Убейте их! Первый — Циклоп. Ищите!

Не открывая глаз, он указал пальцем на башню.

Мертвецы внимали. Талел Черный вызывал в сознании образы жертв — и исторгал их наружу, впечатывая в гнилые мозги поднятых. Круг учеников распался. С жутковатой прытью трупы двинулись к башне на четвереньках, оставляя за собой в снегу неопрятные борозды. Добравшись до цели, ученики беспокойно засновали у входа. Они карабкались по груде осыпающегося песка, в которую превратилось крыльцо, проникали в здание и выбирались обратно, вставали на ноги, припадая к стенам башни и облизывая шершавые блоки языками — такими же шершавыми, сухими, иссиня-черными. Нюхали землю и песок, камни и снег. Иногда мертвецы застывали, слепо таращась в лишь им ведомые бездны — и вновь возобновляли движение с тупым упорством механизмов, какие искусники-механикусы изготовляют для развлечения знати.

Сегодня развлекалась не знать, но смерть.

…решение далось магам нелегко. Да, все были согласны: случившееся надо сохранить в тайне. К делу нельзя привлекать чужих: следопытов, наемных убийц, братьев по Высокому Искусству. Всё придется делать самим. Уничтожить в зародыше невиданную заразу, грозившую захлестнуть привычный мир. Отомстить за позор, найти и прикончить тварь по имени Циклоп, а вместе с ним — оставшихся свидетелей. Впрочем, со свидетелями трудностей не предвиделось. Что могут слуги и глупая девка против убийственных чар? Магия возвращалась, и чародеи были уверены в своем мастерстве.

Другое дело — Циклоп.

Если он одержал верх один раз — сумеет и во второй. Пустить по следу демона? Хищную тварь? Демоны тупы и плохо управляемы. Отыщет ли исчадие Сатт-Шеола беглецов? А даже если и отыщет, сильный маг в состоянии справиться с демоном. В силе Циклопа никто не сомневался. Застать его врасплох и навалиться скопом? Убить раньше, чем он воспользуется Оком Митры? Кто знает, какими талантами обладает это отродье, если в нем действительно пробудился Ушедший… Не почует ли Циклоп их за лигу? Да и как искать мерзавца?

Маги — не гончие псы.

Выход предложил Талел. Нам нужно могучее существо, созданное магией, но само магией не обладающее, сказал некромант. Существо, на которое не подействует сила Циклопа, что обращает камень — в камень, а чары — в пыль и прах. Создание, которое не по зубам даже Ушедшему. От нас потребуется жертва, сказал Талел. Огромная жертва. Каждый доброй волей отдаст частицу себя. То, что дорого ему по-настоящему. То, без чего он будет ощущать себя ущербным. Лишь тогда мы победим. И жрец Сета объяснил магам, что он имеет в виду.

Маги ужаснулись.

Они долго спорили, искали другие способы, но так и не преуспели. Уже темнело, когда конклав принял решение. Сейчас Талел приносил свою жертву. Скоро настанет черед остальных.

Голова Н’Ганги тревожно загудела, распухая и пульсируя. Чернокожему магу были неприятны копошащиеся вокруг башни мертвецы, похожие на жирных слепых термитов. Их вид пробуждал в памяти то, о чем чародей предпочел бы забыть. Увы, он помнил; и так хорошо, словно это произошло с ним вчера, а не полтора века назад.

Не все служители веселого бога Шамбеже жертвуют телом ради обретения могущества. Но, отказавшись от плоти во имя духа, достигаешь вершин. Н’Ганга, любимый ученик М’Бхали Двуязычника, решился. Учитель был горд за юношу, хоть ничем не выдал своей гордости. Обряд длился сутки. Ритуальный танец до изнеможения. Песни для луны; песни для солнца. Тело, покрытое рунной татуировкой, налилось свинцом, потом сделалось чужим, деревянным, и наконец обрело небывалую легкость. Н’Ганга засмеялся, готовый взлететь, и по приказу учителя ожили лианы Ла-Ю, спеленав танцора по рукам и ногам. На шею скользнула змея — ожившая кожа мамбы, где на каждой чешуйке блестел знак отсечения. Петля затянулась, и Н’Ганга снова засмеялся: он больше не нуждался в воздухе! Все силы, жизненные и магические, сосредоточились в голове. Тело стало лишним, от него следовало избавиться. М’Бхали кивнул, ободряя ученика, и зашипел, часто-часто мелькая раздвоенным жалом. Миг, другой, и Н’Гангу шевелящимся ковром облепили черные пчелы. Н’Ганга надеялся, что тело вместе с жизненными силами утратило и способность испытывать боль. Как же он ошибался! Когда пчелы улетели, покинув раздувшуюся, посиневшую плоть, им на смену пришли орды красных муравьев.

Н’Ганга знал: муравьи не тронут его голову.

Ему было, чем кричать.

Чернокожий маг до сих пор иногда кричал во сне. Когда-то он принес в жертву веселому богу Шамбеже собственное тело — и обрел могущество. Сейчас наступила пора для другой жертвы. Во имя власти? Нет, во имя мира магов, стоящего на краю гибели.

У Тобиаса Иноходца отчаянно зудела культяпка. Гнилым зубом, как на погоду, ныла давно утраченная голень. Казалось, деревяшка протеза превратилась в кость, и вокруг нее спешило нарасти мясо. Всякий раз, когда Тобиас бросал взгляд на трупы, суетящиеся вокруг башни, зуд усиливался, делаясь нестерпимым. Калека отворачивался, но вскоре не выдерживал и вновь косился на свору мертвецов.

Он не любил вспоминать, как потерял ногу. Но сейчас память с упорством опытного дознавателя раз за разом возвращала его в хмурое, промозглое утро близ отрогов Саррантхи. Ученики Талела напоминали Иноходцу тех мерзких тварей, что выползли из тумана, охватывая мага двойным кольцом…

Сейчас ему предстояло лишиться еще одной части себя.

Добровольно.

Злой Газаль страшным, свистящим шепотом ругался сквозь зубы. Он и так утратил слишком много. Коллекция перстней, которую он любовно собирал годы и десятилетия, бесполезным хламом позвякивала в сумке. Впервые за добрые полвека на пальцах Газаль-руза не было ни камней, ни металла. Без перстней маг ощущал себя голым. Голым и больным. В костях и мясе, венах и суставах притаился моровой червь, готовый проснуться в любой момент.