Вдвоем дело пошло лучше. Циклоп отбрасывал в сторону комья, похожие на осколки гранита — и снова бил, как заведенный. Шапка свалилась с его головы; он пнул ногой, и шапка отлетела к палисаду. Во лбу Циклопа, не скрытая под повязкой, еле заметно мерцала вторая, маленькая луна — тусклый огонек в облаках из вен, готовых лопнуть в любой миг. Натан пыхтел, крякал; от могучих ударов изменника земля трескалась перекаленной в печи глиной. Оставалось загадкой, как лом Натана еще не согнулся. Оба землекопа взмокли, от разгоряченных тел валил пар. Едкий пот затекал Циклопу в глаза; от слез он ничего не видел.

— Что вы затеяли?

Вульм подошел тихо, как зверь. В отличие от Натана, сегентаррец был полностью одет и при оружии. Мало ли, кто тут поднял шум среди ночи? Судя по лицу Вульма, он ожидал чего угодно, но только не этого.

— Что делаете, спрашиваю?

Ему не ответили. Вульм хотел спросить что-то еще, даже открыл рот, но безнадежно махнул рукой — и, как перед ним Натан, ушел в башню. Вернулся он без меча и кинжалов, зато с увесистым кайлом на короткой, отполированной чужими ладонями рукояти.

— Ну-ка, подвинься…

От первого же удара земля взорвалась фонтаном осколков. Вульм ударил снова, и еще — взламывая могильный холм, как когда-то, в прошлой жизни, взламывал гробницы и склепы, тайники и реликварии. Бывший охотник за сокровищами умел орудовать не только мечом.

— Выгребай за мной, — велел он Циклопу. — Всему-то вас учить надо…

Вульм замолчал, сосредоточившись на работе. Он бил с силой, но размеренно, чуть приседая на полусогнутых ногах — берег поясницу. Больное колено, хвала Митре, согласилось потерпеть с жалобами до завтра. Старик, жесткий как ремень, мужчина с лицом, изборожденным морщинами, и парень, похожий на быка, усердно трудились, разрывая могилу недавно умершей женщины. Казалось, их снедает противоестественная страсть. Окажись здесь Вазак, ученик Талела Черного — о, толстяк-некромант сразу бы понял и вполне разделил их устремления!

И ошибся бы, как никогда.

С внезапной легкостью кайло на локоть ушло в землю, вдруг сделавшуюся рыхлой и податливой. Градом брызнули влажные, липкие комья. Лом увяз до середины. Земля парила, оттаивая — впору было поверить, что в окрестностях Тер-Тесета наступила весна. Еще один взмах заступа, и в рытвине показался край грязной ткани.

— Осторожней…

Циклоп опустился на четвереньки, руками разгребая землю — и вдруг замер. Медленно поднял голову, вжав затылок в плечи; уперся взглядом в башню. На балконе третьего этажа стоял Симон Остихарос. Воздух вокруг мага ощутимо дрожал, стекая вниз жаркими струями. Сразу стало ясно, откуда взялась нелепая весна.

— Ты не тронешь ее и пальцем, Симон! — сын Черной Вдовы вскочил на ноги. — Она умерла, и тело ее не достанется никому! Слышишь? Никому!

Голос Циклопа налился силой, эхом отразился от стен. Симон молчал. Горячий воздух все так же струился от мага на могилу.

— Мне плевать на Амброза! Ему нужно тело Инес, чтобы обвинить нас в ее смерти. Тебе нужно ее тело, чтобы спасти меня. Вы оба ничего не получите! Хвала Митре, что я — не маг! Триста раз хвала! Иначе я тоже захотел бы воспользоваться…

Он закашлялся.

— Все вы одинаковы! Вы, маги! Для вас труп — разменная монета. Козырь в игре! Погубить, спасти — какая разница?! Хочешь защитить меня с помощью Инес? Записаться в опекуны к нетленной покойнице? На, выкуси! — Циклоп ткнул кукишем в лицо магу, расхохотавшись, как безумец. — Труп не щит! Я не позволю тебе закрывать меня ее телом! Инес ушла, и хватит об этом. Я сожгу ее останки. Пусть покоится с миром…

— Твой выбор, — кивнул Симон. — Я его принимаю.

Когда Циклоп вытаскивал тело из могилы, под саваном явственно прошла дрожь. Останки шевелились. Мертвая плоть изменялась, выпирая из-под расползающейся ткани мослами новых, чудовищных суставов, вспучиваясь и опадая. Издав утробный звук, Натан бросился прочь, отбежал к фонтану — и там парня вывернуло. У Вульма дергалась щека; он отвернулся, сглатывая. Циклоп бережно уложил содрогающееся в конвульсиях тело под яблоню — туда, где снег оставался чистым. Рванув саван, открыл лицо покойницы — бледное, восковое. Лицо мертвой женщины, которого не коснулись ужасные изменения. Глаза Инес были открыты. Ни малейшей искры жизни не горело в них. Инес ди Сальваре умерла. Осталось прекратить мучения ее бренного, ее несчастного тела.

— Несите дрова…

Натан с готовностью бросился исполнять приказ. Парень был готов бежать хоть на край света, таскать что угодно, хоть горы — лишь бы не видеть шевелящейся покойницы. Его остановил голос Симона:

— Не нужно дров. Я сам…

Циклоп хотел возразить. Сказать, что это его решение, и в случае суда — его вина. Пусть Амброз решит, что слуга-предатель хотел избавиться от улики! Пусть думает, что угодно! Он, Циклоп, готов ответить… Готов или нет, но сын Черной Вдовы не успел произнести ни слова. И едва успел отшатнуться. Тело Красотки вспыхнуло ослепительным пламенем. Во дворике сделалось светло, как днем. Циклопу почудилось: на миг в рукотворном пекле возникла прежняя Инес — такая, какой была Красотка раньше, прежде чем начались изменения, будь они прокляты… Он зажмурился, а когда вновь открыл глаза, все было кончено. Снег паром извергся в небеса; на выжженной земле остывала кучка пепла. Кроме этого пепла, легкого, как тополиный пух, от тела Инес ди Сальваре не осталось ничего.

У Циклопа отчаянно чесался лоб. Не человеческая плоть, кожа и вздувшиеся жилы — нет, свербело Око Митры. Циклоп знал, что это — иллюзия, плод возбуждения. Камень лишен чувствительности. Но знание никак не помогало ему избавиться от зуда.

Если бы сын Черной Вдовы имел под рукой зеркало, он бы увидел: «третий глаз» сменил цвет, из млечного опала превратившись в сероватый кремень.

За окном занимался рассвет. Тучи бежали в смятении, и горизонт на востоке окрасила алая полоса. Выше она пылала жемчужным сиянием, перетекая в бледную, выцветшую голубизну. Там, за небокраем, полыхал огромный погребальный костер, на котором дотла сгорало «вчера», спеша уступить место «сегодня».

Они сидели в кабинете на первом этаже башни. Заснуть никто и не пытался. Травяной настой в кружках успел остыть, и теперь горчил, растеряв духовитую пряность. Лишь у Симона над кружкой поднимался слабый парок. Обмякнув в кресле, старец глядел в стену, думая о чем-то своем. Казалось, стена вот-вот задымится.

Циклоп бродил из угла в угол. Это длилось целую вечность. На ходу он взял с каминной полки кристалл темно-фиолетового цвета, и продолжил движение, вертя кристалл в пальцах. Слабая, едва слышимая, кабинет наполнила мелодия тростниковой флейты. Она вилась поземкой, шуршала отзвуком живого дыхания, опираясь на нежное журчание арфы…

— Не трогай! — запоздало рявкнул Симон.

Циклоп застыл на месте.

— Ты… — губы старого мага дрожали. — Ты взял…

Флейта. Арфа. Кристалл лежал на ладони Циклопа. Звучащий кристалл, наследие Красотки; то, до чего сейчас нельзя было дотрагиваться без риска вызвать молнию. Арфа. Флейта. Отблески фиалковых граней.

— Я… я забыл, — выдавил Циклоп. — Забыл, понимаешь?

Симон молчал, размышляя.

— Одно из двух, — наконец сказал он. — Либо нашлось завещание Красотки, и Дни Наследования отменены…

— Либо?! — не выдержал Циклоп.

Симон вздохнул. Он сам не решался поверить в то, что сейчас произнесет.

— Либо Красотка все еще жива.

Маг потянулся к кристаллу — и едва успел отдернуть руку в последний момент. Воздух между сгустком музыки и пальцами старца рассыпался снопами искр, намекая на молнию.

Конец первой книги