Ага, знаю я такие места, где по весне трупы всплывают. Не оставят меня в живых, особенно после того, как парочку ихних порешил. Сначала выбьют нужную информацию, а после убьют. И ладно если кончат быстро, без мучений и разделки на лоскуты. Вона как лыбится, чует предстоящую забаву.

- Барончик, не дури, брось нож. Мы ребятки понятливые, если с нами по-хорошему, то и мы проблем не создадим.

Я нагло ощерился в ответ. Толку тратить время на разговоры, особенно с теми, кого собрался убивать. Прочертил кончиком лезвия кривую, разминая кисть. Хорошо рукоять легла, как влитая. Может по весу чутка тяжеловата, ну да это мелочи.

Судари, подходите по одному, будем танцевать.

- Бояться нормально, - любил говаривать дядька Батур, - страх он что… он заложен в натуре человеческой, наравне с чувством голода и жажды.

- Неужели все боятся, – недоверчиво переспросил Ленька, – и Олаф Златокудрый?

- И Олаф, и другие герои из легенд.

Волна возмущения прокатилась по нестройным рядам слушателей, обступивших старого лудильщика. Больше прочих возмущался Тишка, даже ладонью ударил по худющей коленке.

- Быть того не может, ты что-то напутал дядька Батур. Как Олаф мог выйти на бой с драконом огнедышащим, ежели струсил?

Подслеповатые глаза старика хитро сощурились:

- А кто сказал, что струсил?

- Но-но, - растерянно залепетал Тишка, - ты же сам про страх говорил - все слышали.

Он осмотрелся в поисках поддержки, но пацаны молчали. Каждому щеглу в Кирпичном было известно, что нет лучшего сказителя, чем дядька Батур. Уж в нашем далеком захолустье, так точно. Он не просто пересказывал однажды услышанное. Он наполнял старые легенды новыми смыслами, скрытыми столь глубоко, что не каждый книгочей додумается.

- Любой испытывает страх: и герой из сказок, и обыкновенный мальчишка с улицы - повторил старый лудильщик, - тут другой вопрос, сумеешь ли ты с ним справиться. Поддашься панике и побежишь или встретишь опасность лицом.

- А не задом, - вставил рыжий пацаненок с Гончарного, вызвав волну смеха. Каждому в городе было известно, что Тишка трус, ежели что случается - он первым даёт деру, только пятки сверкают, ну или задница.

- Тоже мне, велика наука, - пробормотал тот растерянно. – Стоит один раз сбежать и все слабаком считают.

Против ожидания дядька Батур общего веселья не разделил. Морщинистое лицо старика разгладилось и стало вдруг необычайно серьезным:

- Неважно, что думают другие, куда важнее, кем сам себя считаешь. Можешь сто раз сбежать по делам пустяковым, а на сто первый остаться. В самый ответственный момент, когда окружающие товарищи пали духом и не видят надежды. Всё забудется, всё простится, и останется в памяти людской только один этот случай.

Пацаны кругом замолчали, а дружище мой - Ленька, добавил:

- И наоборот.

- И наоборот, - легко согласился Батур. – Человек бывает смел, когда речь заходит о делах мелких, вроде воровства яблок из сада или обыкновенной драке с мальчишками из соседнего района, а когда доходит до главного…

Пацаны умолкли, задумавшись о словах лудильщика. Вроде ничего мудреного не сказал, а когда перевернешь их, да иной раз в голове обкатаешь – замысловато выходит.

- А как понять, когда главное наступит? - прозвучал вопрос в наступившей тишине. Все ожидали очередного витиеватого ответа, но ошиблись: старик оказался на редкость немногословным.

- Не знаю.

- И даже ты, дядька Батур?

- Ни я, ни Олаф Златокудрый, ни даже умудрённый сединами книгочей из королевской библиотеки. В том и заключается сложность: жить и помнить, что каждый твой поступок может оказаться тем самым - решающим.

Дядька Батур, конечно, загнул. Я с мудрствованиями лукавыми не согласился, потому как уже тогда понимал - геройства только в сказках хороши. Одно дело слушать побасенки долгими зимними вечерами, когда от зевоты разрывается рот. И совсем другое, пытаться воплотить их в жизнь.

Тишку убили ранней весною, когда в воздухе повеяло долгожданным теплом, а под ноздреватым снегом проступили первые комья голой земли. Залетные мужички решили позабавиться с местной молодухой, а Тишка-дурак вступился. Полез один против троих, ну и получил перо в бок. С девки что станется – отряхнула подол порванного платья, поплакала чутка и дальше пошла жить, а Тишка с концами… своё отгеройствовал.

И главное, ради чего? Почему дядька Батур не рассказал, что жизнь – единственная ценность, по-настоящему имеющая значение. Ни полковое знамя, ни неведомая девчонка, ни друзья-товарищи, а жизнь твоя и только твоя. И защищать её ты должен отчаянно, когда нужно – драпать, а если не оставляют выбора – драться, разрывая глотку противника зубами. Это и было главное, тот самый решающий сто первый случай, что приключился со мною, запертым в служебном коридоре «Матушки Гусыни».

- Барончик, не дури, брось нож.

Я лишь крепче сжал рукоять, выставив перед собою лезвие.

«Через кого прорываться, кто окажется слабее?» - метались мысли пойманной птахой. На первый взгляд ответ был очевиден: у стоящего за моей спиной крепыша имелась дубинка, а у мужика впереди пустые ладони. Нужно лишь ускориться и выбросить руку, полоснув по горлу. Так-то оно так, только чуйка твердила другое. Она стонала и плакала, советуя держаться от безоружного незнакомца подальше.

Шантру подери, что же делать… что делать?

- Остынь, парень, мы просто хотим поговорить.

Мужчина издевательски улыбнулся, лишний раз демонстрируя пустые ладони. Сделал шаг навстречу и вдруг упал... Точнее сполз по стене, хватая воздух губами. Руки зашарили по груди, то ли пытаясь ослабить ворот сорочки, то ли сорвать с шеи невидимую удавку, но так и не смогли. Он какое-то время продолжал хрипеть, выпучив переполненные ужасом глаза в потолок, а после затих.

Я обернулся назад и убедился, что крепыша с дубинкой постигла не менее печальная участь. Агонизирующее тело подергивалось на полу, а над ним монументальной фигурой возвышался брат Изакис. Сердце так и прыгнуло в пятки. Захотелось немедленно сбежать, но вот беда, из-за угла навстречу вышел брат Серафим. Ткнул кончиком сапога труп, словно желая убедиться, что тот действительно помер. Спрятал отливающий серебром предмет в карман, и только после этого обратил на меня внимание:

- Да, Сига из Ровенска, заставил ты нас побегать.

- Я… я ничего плохого не сделал… чем хотите поклянусь. Покупателей артефакта нашел и одного к дому на Фонарном доставил, всё как и приказали. А выпил всего лишь разочек – полграфинчика… шантру попутал, честное слово.

- Т-с-с, - брат Серафим приложил палец к губам.

Вот и смертушка моя пришла. Сто второй случай по классификации дядьки Батура, когда геройства не предусмотрено, и все что остается – это смиренно ждать. Рука с ножом опустилась.

- Танцор, чего застыл или думаешь, тебя на ручках понесем, - голос брата Серафима вывел из оцепенения. - Бегом, пацан, у нас времени мало!

Дважды повторять не пришлось: я развернулся и припустил за братом Изакисом. Перепрыгнул через труп крепыша, лежащего поперек прохода, и оказался на крыльце - внутри дворика, укрытого от посторонних глаз высокими стенами. Несмотря на звездную ночь рассмотреть подробности не получилось. Уж слишком густую тень отбрасывали соседние дома.

Несколько фигур промелькнуло в темноте. Пространство вокруг двигалось и дрожало, будто переполненная крысами помойка. Да сколько же здесь церковников?

Заскрипели распахиваемые настежь створки ворот, а следом во двор въехала повозка. Сделала полукруг и затормозила подле, обдав теплым воздухом.

Брат Изакис распахнул дверцу и первым залез внутрь - я следом, ощутив ступней ребристую поверхность подножки. Нырнул в темноту и сел на что-то крайне неудобное.