- И сколько этих остальных? - внезапно севшим голосом проговорила девушка.

Ответить я не успел.

- Ты веришь этому мелкому воришке? – возмутился Гаскинс. – Да у него же на лице написано, что врет.

- Может и врет, но я хочу знать, - резко обрезала баронесса, и обратившись ко мне, повторила: - так сколько?

- Без понятия, - признал я. - Может три человека, может десять. Ваш брат оказался на редкость болтливым. Неужели нельзя было найти другой объект для ценного груза?

Впервые за время беседы баронесса отвела взгляд. Уставилась под ноги, растерянно пробормотав:

- У меня не было выбора.

- Что ж, поздравляю, теперь он у вас есть: можете продолжить искать потерянную Печать, а лучше бегите из города. Я бы на вашем месте так и поступил: жизнь дороже любого артефакт.

Все же сказалось действие крепкого алкоголя, раз начал раздавать ценные советы. Проклятье, до чего же муторно… Громкая отрыжка вырвалась из глотки, но девушка даже не поморщилась. Она теребила длинные полы халата, глубоко задумавшись.

- У меня будет еще одна просьба. И не хмурьтесь так, Гаскинс, уверяю, она вам придется по нраву. Если вдруг мое тело займется пламенем, то вы не раздумывая нажмете на крючок. Цельтесь прямо сюда, в голову… Слышите меня, Гаскинс?

- Пьяные бредни.

- Дайте слово, что сделаете.

- С превеликим удовольствием.

Я откинулся на спинку кресла, ощущая, как начинают расслабляться задеревеневшие мышцы. Если уж не волен в своей жизни, то способ умереть выберу сам. Малость, но до чего приятная.

Судя по тяжелому утру мне все же удалось напиться. Голова невыносимо гудела, во рту словно кошки нагадили и Гаскинс, зараза такая, сдернул с кровати. Силой вытащил во двор и окатил ледяной водой. С-сука…

Пока я потерянный ползал по траве, он успел вернуться из дома. Бросил под ноги кучу одежды, велев одеваться.

- З-зачем? - выдавил я дрожащими от холода губами.

- Неужели забыл?

- Ч-что забыл?

- Ты обещал помочь раздобыть информацию. Помнишь?

Я помнил, но слабо… Отдельные образы то и дело всплывали из глубин небытия. Вот сестрица в шляпке с длинными полями - сидит в пол-оборота, глубоко призадумавшись. Вот хмурый Гаскинс, вечно тыкающий пистолем под ребра. И чернецы, съехавшие в неизвестном направлении. А еще было падение с лестницы в темном подвале и горящая огнем спина.

Я попытался нащупать кожу меж лопаток: вывернул руку - вроде цела… Из повреждений разве что опухшее левое предплечье – спасибо трости Гаскинса. А еще кровоподтек на правом боку – спасибо пистолю того же Гаскинса.

И что же такого успел наговорить вчера, что эта сволочь стоит и ухмыляется. В отличии от меня он выглядел молодцом: чисто выбритый, если не брать в расчет тонкой полоски усиков, в хрустящей от свежести сорочке и накинутом поверх сюртуке. Гаскинс терпеливо ждал, пока я попаду ногой в штанину.

Шантру, до чего же хреново… Меня вырвало прямо на лужайку: сплошной бурой массой – все что успел съесть и выпить за вечер. Глаза уставились на нитки слюны, свисающие со рта.

Рядом с глухим стуком появилось ведро – не иначе, милость богов… Я опустил ладони в ледяной холод и сделал пару глотков. От невыносимой стужи в зубах заломило. Еще воды…

Я долго умывался, пытаясь привести себя в порядок. И все это время Гаскинс терпеливо ждал. Пару раз из дома показывался старый слуга - интересовался: «не нужно ли чего молодому господину», и вновь исчезал.

Господин? Это что же получается, в Сиге из Ровенска признали родного брата?

- Не обольщайся, - словно прочитав мысли, высказался Гаскинс, – баронский статус выдан на время. Поможешь вернуть Печать и снова станешь тем, кем являешься: вором, мошенником и плутом.

Вернуть артефакт, серьезно? Я точно вчера был пьян, если пообещал подобное. Печать Джа канула в небытие еще на островах «Святой Мади». Может до сих пор там находится, а может на дне морском. Кто же теперь разберет.

- Оклемался? – в голосе Гаскинса не было и намека на участие.

Я молча поднялся, на негнущихся ногах прошелся по лужайке. Вроде нормально, жить можно. И голова не сильно кружится.

Память медленно возвращалась, подкидывая все новые образы. Вот я сижу, пьяный в кресле и ору, надрывая глотку:

«Златокудрая Гвинет – знойная красавица».

Вытянутый палец перед глазами и звучащее на фоне:

« … платите две тысячи кредитов в неделю».

Это второй палец, но был еще и первый. Кажется, я требовал постой в доме и пристрелить себя любимого в случае… Вот ведь треска говяжья!

- Вспомнил? - усики-щеточки изогнулись в подобии улыбки.

- Ты за память мою не переживай. Лучше скажи, где обещанные деньги?

- Какие деньги?

- Гаскинс, дурака не валяй. Мы насчет двух тысяч уславливались, авансом.

Гаскинс покачал головой:

- Плохо ты вспомнил. Не двух тысяч, а одной, и не авансом, а по окончании недели. Баронесса озвучила своё решение, и ты согласился.

- А выделенная комнатка, а постой?

- Ночевать здесь не останешься, - Гаскинс был категоричен.

Боги, неужели настолько был пьян, что позволил благородной дамочке диктовать условия. Прогнули Сигу из Ровенска, обвели вокруг пальца, как последнего лопуха. Что же такое умудрился наобещать взамен?

Это выяснилось вскоре, стоило сесть в подъехавший экипаж.

- Гони в порт, - приказал Гаскинс вознице. И повернувшись ко мне, добавил: - надеюсь, там мы отыщем твоих друзей.

Это он на матросов «Оливковой ветви» намекал. Я слишком долго и упорно разглагольствовал о важности сбора информации, вот ко мне и прислушались. Теперь будем ходить по кабакам в поисках бывшей команды, в надежде услышать что-нибудь новенькое. Пустая трата времени…

Экипаж летел по запруженным улицам города. Возница не щадя сил давил на клаксон, и тот гудел, отдаваясь болью в затылке. А еще меня порядком растрясло, поэтому когда выбрался наружу, первым делом очистил желудок от остатков еды.

- К чему такая спешка? – пожаловался я, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Неужели нельзя было подождать до вечера?

- Сам сказал, что нужно действовать срочно.

- Я?

- Местные уголовники прознали про Печать, поэтому мы должны быть на шаг впереди, - процитировал Гаскинс эпизод из забытых воспоминаний.

Неужели я сморозил подобную глупость? Какое нахрен впереди? Моретти и его люди сто раз успели допросить экипаж «Оливковой ветви». И не только они одни… Не удивлюсь, если к делу подключилась местная стража, а обвинение в контрабанде и арест корабля всего лишь предлог.

- Ерунда, - вырвалось из меня помимо воли.

- Полностью согласен, но баронесса в тебя верит. Твердит, что своему они расскажут куда больше, чем постороннему.

Это я-то свой? Трюмная обезьянка, тайком проникнувшая на борт корабля?

- Передайте баронессе мою глубочайшую благодарность, - все что смог выдавить я.

А дальше начался поход по кабакам.

Забегаловок в порту Баненхайма оказалось больше, чем блох на дворовом псе. И все они несмотря на ранний час работали.

«Морской конёк», «Бережок», «Морячка» - вывески сменяли одна другую. Местные художники поработали на славу в попытке привлечь посетителей. Где-то был намалеван краб с выпученными глазами, а где обнаженная девица, стыдливо спрятавшая грудь. Особенно понравился рисунок корабля, упершегося бушпритом в один край стены, кормою - в другой, а гигантские белые паруса колыхались под самой крышей.

Единственное, что оставалось неизменным – содержание. В сизом тумане прокуренных помещений мельтешили тени. Посетители продолжали сидеть и пить. Слабые духом отгуляли еще ночью, поэтому на ногах оставались самые крепкие: те кто был способен бухать сутки напролет.

Кругом царила вонь, смрад и грязь. Приходилось переступать через тела лежащих в проходах. Держаться подальше от столиков, залитых дурнопахнущей жижей и лишний раз за ручку не браться, пинком отворяя дверь.