Наступила великая Эра Благоденствия, когда не было ни голодных, ни бедных, не было войн и конфликтов, а люди жили в миру и достатке, вознося молитвы отважному Джа. Тогда разгневался Всеотец на сына, что похитил камни из небесных чертогов, но больше всего на созданий своих, забывших Творца и ныне возносящих молитвы другому. И тогда затрясло землю, поднялись гигантские волны из пучин морских, а божественный пламень принялся сочиться сквозь земные разломы, заливая жарким огнем города и пашни. Печати же, некогда благословленные, стали приносить болезни и страдания. Проклял Всеотец украденные дары, и всякого, кто отваживался к ним прикоснуться, ждала неминуемая смерть.

Одно у людей было спасение, вновь обратится к Творцу, суровому и карающему. И тогда появилась Церковь, где каждый день возносили молитвы богам небесным, умоляя простить сынов и дочерей неразумных, забывших Всеотца. И успокоился мировой океан, и вернулся божественный пламень в недра земные. Некогда благословенные Печати оказались под строгим церковным запретом. Каждому нашедшему их, следовало немедленно сообщить в ближайший храм. А вздумавшие ослушаться незамедлительно объявлялись еретиками, подлежащими гонению и смерти.

Сколько казней отступников я видел, не сосчитать. На городских площадях Ровенска еретиков обыкновенно вешали, а Ленька баял, что в соседнем Борцево жгли живьем. Может и так, сам не видел, а Леньке верить… Любил мой товарищ приврать, чего уж там.

История, рассказанная устами Церкви, сомнению не подлежала, поэтому рассказы лудильщика о том, что далеко за океаном существует земля, где Печать Джа всего лишь горный минерал, казались ересью. Неужели такое возможно, чтобы божественные артефакты в открытую добывали и продавали? Принимали за каменную породу, заключавшую внутри себя невиданную доселе силу?

Старшаки сочли сказанное бредом перепившего лудильщика. Многие и вовсе предпочли держаться подальше от дядьки Батура, боясь навлечь гнев Церкви, а еще больше Всеотца. Мне же было интересно, послушать про места, где люди набивают животы досыта, где не мерзнут зимой и где экипажи ездят без лошадей.

Я ни разу в своей жизни не встречал Печать Джа. Не знал, как она выглядит, на что похожа и какой имеет цвет. И вот теперь, лежа в пропахшем сыростью трюме, пытался переварить услышанное. Прямо здесь на корабле, палубой выше хранилась великая ценность, стоящая огромных денег в Новом Свете. Теперь понятно, чего барон Дудиков пустился в плаванье. Ради такого куша можно было и жизнью рискнуть. У его светлости хватило ума пройти таможню и оказаться на судне, а вот мозгов промолчать…

М-да, спиртное и не такое вытворяет с людьми. Тот же дядька Батур разбился в смерть, поскользнувшись на ступеньках любимой таверны. Молод барончик и глуп. Это лишь вопрос времени, как скоро Яруш доберется до припрятанного в каюте: в лучшем случае украдет, а в худшем… а в худшем убьет и украдет.

Я повернул голову, и уставился в противоположный угол, где должен был спать смотровой. Яруш пару раз возвращался и снова уходил, возбужденный от всего увиденного. Наверняка строил планы по будущей жизни, полной радости и богатства. Думает, поймал птицу удачи за хвост. И того не знает, что сегодняшней ночью рука судьбы перевернула песочные часы. Побежали крупинки, потекли тонким ручейком, отмеряя оставшиеся дни. Выявляя, кто из нас двоих окажется шустрее и быстрее. Кто окажется первым.

Эх, Яруш, Яруш… Воровать – это тебе не в вороньем гнезде торчать и не пьяного барона в кости обыгрывать. Здесь наука нужна и опыт, нарабатываемый годами. Как бы вместо феникса не дернул ты деревенскую кобылу за хвост. Лошади животные строптивые, могут и лягнуть.

К вечеру следующего дня «Оливковая ветвь» бросила якорь близ острова Святой Мади. На самом деле островов было пять, расположенных в зоне прямой видимости друг от друга. Три из них оказались совсем уж мелкими, и кроме скал, да вечно гадящих чаек ничем похвастаться не могли. На четвертом находилась гора, заросшая густыми джунглями и, если верить всезнающему Рогги, небольшой поселок в три десятка дворов.

Тоже мне, небольшой… Сразу видать, что Рогги городской житель и в сельской местности отродясь не бывал. У нас три двора рядом поставь – целая деревня выйдет, с названием и старостой. Под Ровенском подобных селений развелось, что блох на бездомном псе, где все друг друга знали, и каждый другому если не брат, так уж сват - точно.

На острове пятом располагался город. Многочисленные строения облепили пологий склон, что гроздья разросшегося виноградника. Сплошные черепичные крыши и стены домов, от разноцветия которых рябило в глазах, как в далеком детстве, когда тайком любуешься стеклышками, собранными в банку из-под леденцов. Порою казалось, что здания наползали друг на дружку, норовили подвинуть, соседа, а то и вовсе забраться наверх. Оно и понятно – кругом океан, теснота.

На холме возвышалась громада форта, вмурованная в скалу. Слишком унылая и серая для города, раскинувшегося внизу. Черные прорехи бойниц, ощетинившиеся дулами многочисленных орудий. Огромные лафеты на зубчатых стенах, рядом с которыми даже самый высокий человек казался букашкой. Форт был готов к бою.

- Говорят, весу в одной бомбарде, как в пятидесяти лошадях, - не удержавшись, выдал очередную справку Рогги-всезнайка.

- Это же как они бьют? - невольно вырвалось у меня.

- Знамо как - больно, - пробубнил стоявший рядом Бабура.

- И прицельно, - добавил Зак.

Вся команда столпилась на верхней палубе. Собралась вдоль борта и смотрела на город, раскинувшийся перед глазами. Завлекательная вышла картинка на фоне закатного неба и первых огней, осветивших извилистые улочки города. Завлекательная и очень уютная, особенно когда стоишь на гуляющей под ногами палубе, а дубовая от соли рубашка липнет к телу.

- Там тебе и таверны с пивом ржаным, и бордели с девками грудастыми, - мечтательно проговорил один из матросов.

- Будет вам и пиво, и девки грудастые, а ну марш работать, шаромыжники портовые!

Голос у боцмана, что армейский горн, был слышен в грузовом трюме, а может даже на берегу. Старый морской волк как никто другой понимал тоску матроса по земле, поэтому дал вдоволь налюбоваться прелестями острова, а после взялся гонять. Мы весь вечер поднимали бочки и тюки с товаром на палубу, стаскивали к мачте и грузили с помощью лебедки на спущенные шлюпки. Медленно и аккуратно, чтобы упаси Всеотец, не окунуть поклажу в соленую воду. Ежели что, убыток капитан Гарделли грозился покрыть за счет платы, причитающейся команде. А что могло быть хуже, когда бордель вот он - рукой подать, а в карманах ни медяка. Поэтому старался каждый, от трюмной обезьянки до рулевого.

Мы работали весь вечер, а потом всю ночь напролет, управившись лишь к предрассветному серому небу. К тому времени трюмы «Оливкой ветви» наполовину опустели, а последняя лодка с товаром отчалила в сторону берега.

Не хотелось возвращаться в душный кубрик, поэтому я, как и большая часть команды, остался на палубе. Рухнул без сил возле борта, мечтая только об одном, как бы поскорее забыться. Мышцы стонали и ныли, каждая косточка отзывалась болью, напоминая о количестве перенесенного груза. Но хуже всего становилось от слов, сказанных Заком:

- Через семь дней будем грузиться.

- Как? - невольно вырвалось у меня.

- А ты что думал, до Нового Света порожняком пойдем? Моряк из нашего квартирмейстера может и никудышный, а вот торговец хоть куда. Не зря Джефферсон первым рейсом отправился на остров. Как пить дать, забьет трюмы по новой.

- Лучше всего вином, - подал голос лежащий неподалеку матрос, – а то с этих фруктов проку никакого: половина сгниет по пути, а оставшаяся будет стоить сущие медяки.

- Эко ты хватил, братец… вином. Для того чтобы, виноградный нектар Святой Мади перевозить, знаешь какие подвязки иметь нужно? Это только церковникам позволено, а мы торговцы простые: дашь мандарины – мандарины повезем, а не дашь так и вовсе пустыми отчалим.