Гаррик кивнул, поглаживая рукоять нового меча кончиками пальцев. Он сказал: — Леди Теноктрис, у вас есть еще что-нибудь добавить или мы можем приступить к организации правительства на время моего отсутствия?

— Еще кое-что, ваше высочество, — сказала Теноктрис. Формальность была не для юмора; она признавала, что королевство все еще имеет значение, хотя это и не могло быть их главным приоритетом. — Нам также понадобится помощь волшебника, более могущественного, чем я.

Гаррик попытался заговорить, но старая волшебница отмахнулась от него с выражением раздражения на лице. — Сейчас не время для красивых слов. Да, я кое-что сделала, и мы все кое-что сделали, но теперь нам нужна помощь!

— Извините, — пробормотал Гаррик, извиняясь за то, чего он не сказал. — Вы хотите от нас, чтобы мы нашли волшебника?

Эта мысль заставила его внутренне содрогнуться, но он не позволил этому отразиться на своем лице. Однако Лайана узнала это; она слегка подвинулась, чтобы он мог почувствовать тепло ее тела так близко к своему плечу. Гаррик не испытывал ненависти к волшебству и не боялся его, как многие люди — и призрак в его сознании в том числе. Тем не менее, за исключением самой Теноктрис, волшебники, с которыми он встречался за последние два года, были либо неприятными, либо опасными, либо — очень часто — неприятно опасными.

Катастрофа, положившая конец Старому Королевству, была вызвана волшебником; катаклизм, приведший мир Гаррика в нынешнее смятение, был вызван волшебниками; и мысль о том, чтобы доверить безопасность мира могущественному волшебнику, вызывала глубокое беспокойство. Он ухмыльнулся. — «Мы продержались так долго, приняв решение Теноктрис», — подумал он. — «И я не собираюсь прекращать делать это сейчас».

— Все, что мне нужно в данный момент, это ваше разрешение уйти, — сказала Теноктрис, сверкнув кроткой улыбкой, которая вернула ее лицу обычный жизнерадостный оптимизм. — Я бы хотела сходить в Храм Могучего Пастыря. Когда я это сделаю, возможно, у меня будет лучшее представление о том, каким будет следующий шаг.

— Этот храм лежит в руинах, не так ли? — спросила Лайана. Она застыла во внезапном смущении.

— Так было до Изменения, — ответила Теноктрис. — Простите, мне не следовало этого говорить. В мое время он тоже лежал в руинах, дорогая. Полагаю, я намерена медитировать или, возможно, помечтать, а не жертвовать собой. И если позволите... Она снова коснулась плеча Кэшела. Он не повернулся, чтобы посмотреть на нее. — Я бы хотела, чтобы Кэшел составил мне компанию, — продолжила она. — Отчасти потому, что он могучий пастух.

— Если Кэшел согласен... — начал Гаррик, но его взгляд переместился на сестру. Она быстро кивнула в знак согласия, хотя выражение ее лица на мгновение застыло. — ... тогда да, конечно.

— Конечно, Гаррик, — тихо сказал Кэшел. Его посох, как обычно, стоял вертикально рядом с ним. — Мне нравится помогать, и я тебе здесь не нужен.

— «Хотя, Шарина и согласна», — подумал Гаррик, — «но это дело между ней и Кэшелом; и в любом случае, она согласилась».

Теноктрис осторожно спустилась со скамьи, опираясь на руку Кэшела.

Гаррик оглядел собравшихся. — В таком случае, советники, — сказал он, — давайте обговорим детали работы администрации во время моего отсутствия. Его осенила мысль; он взглянул на стоящего рядом эгипана. — Так… сколько времени у меня есть на подготовку, Мастер Шин?

Шин усмехнулся, отчего его борода заплясала, хотя на данный момент его ноги были неподвижны. — У вас есть столько времени, сколько вы пожелаете, Принц Гаррик, — ответил он. — Но я бы посоветовал вам не задерживаться надолго, если вы хотите, чтобы ваш мир выжил.

***

— О, Пастырь, услышь меня! — хрипло взвыла Илна. — Уведи моего мужа в Царство Покоя. Защити его Своим посохом.

Ее голос имел право надломиться: она причитала с притворной печалью еще незадолго до захода солнца, и к этому времени они уже несли четвертую стражу в ночи. Луна зашла, и в течение часа свет, предшествующий рассвету, окрасит северо-восточное небо. Несмотря на заверения Асиона, люди-кошки пока выжидали. Илна взглянула на узор, который ее пальцы завязывали и распускали, просто чтобы занять себя во время задержки. Впрочем, они не станут долго ждать.

— О, Божья Матерь, моя дочь была хорошим ребенком, — воскликнула она. — Держи ее в безопасности под подолом Своей мантии.

Насколько было известно Илне, люди-кошки понимали человеческие слова ничуть не лучше, чем она разбиралась в их вое и визгах. Хотя ее нынешнее горе было таким же фальшивым, как и вера в Великих Богов, которую она подразумевала, она пела настоящие слова, потому что они были частью узора, который она ткала.

Чалкус понял бы, что она делает, и, возможно, Мерота тоже поняла бы. Мерота научилась у нее и Чалкуса видеть закономерности, которые большинство людей не видели, и не могли увидеть. Узоры в том, как мерцает лезвие меча, узоры в том, как шелестят листья в лесу… Мерота была умной девочкой, умнее ее самой или Чалкуса, богатой и образованной. Она бы далеко пошла. Мерота была мертва, ее череп был проломлен топором человека-кошки. Чалкус был мертв, пронзенный несколькими остриями насквозь; он был мертв, стоя на ногах, но, тем не менее, сразил своих убийц и убийц девочки, прежде чем позволил себе упасть.

И Илна ос-Кенсет тоже умерла, убитая теми же ударами, которые унесли жизни ее семьи. Она спохватилась. Ее глаза были открыты, но несколько мгновений она видела только прошлое. Бессловесные крики, которые горе вырвало из ее памяти, были настоящими.

Илна подбросила в потухающий костер сухие сосновые сучья, пропитанные смолой, — легко-воспламеняемые дрова, которые она держала наготове для этого момента. Ожидание закончилось. — Они идут, — сообщила она, обращаясь к спрятавшимся мужчинам. Затем ухватилась за край одеяла, которое повесила поперек передней части хижины, и стала ждать.

Костер вспыхнул, его внезапный свет отразился в глазах четырех людей-кошек, которые подошли к краю двора фермы. Один из зверей зарычал от злости и дискомфорта, поднимаясь с корточек. Он нес что-то похожее на рыболовное копье, два его пружинистых наконечника расходились от того места, где они были прикреплены к древку. Шипы были с внутренней стороны, чтобы они цепляли, а не убивали жертву быстро.

Корл подобрался ближе, так изменив курс, чтобы обойти огонь на расстояние, превышающее его собственный рост. Трое его товарищей тоже поднялись, хотя и старались не обойти своего лидера. Звери охотились стаями, но, судя по тому, что видела Илна, они были не более общительны, чем петушки. Они боролись за господство часто, жестоко, и не на жизнь, а на смерть… что избавило Илну от небольших неприятностей, хотя она не возражала против такого рода неприятностей.

Коэрли не любили огонь, но они последовали за клубами дыма на эту ферму, которую, должно быть, посчитали заброшенной. Конечно, пламя перед Илной не помешало бы им наброситься на нее с боков. Она улыбнулась в предвкушении: огонь должен был освещать, а не защищать. Вожак глухо зарычал. Его мускулы были мощнее, чем у обычного воина, и у него начала отрастать грива, но это в меньшей степени относилось к трем сопровождавшим его Корлам.

В полноценной стае вождь ограничивал количество мяса, съедаемого его воинами, поскольку без него самцы оставались сексуально нейтральными и не угрожали доминированию вождя. Эта охотничья компания, вероятно, ела только мясо, так что ее члены находились в условиях опасного равенства. Однако звери не собирались жить достаточно долго, чтобы убивать друг друга в битвах за господство.

Илна сдернула одеяло с колышков, открывая узор, который она прикрепила к стене.

— Живо! — крикнула она своим спутникам. Ее правая рука развязала шелковое лассо, которое было у нее на талии вместо пояса. Ведущий человек-кошка начал свой прыжок, его рука была готова пронзить горло Илны наконечником копья, прежде чем он заметил сплетенный узор на деревянной раме в ярком пламени. Его мышцы напряглись, и он боком повалился на землю. Зверь, стоявший прямо за ним, тоже упал, как и тот, кто держался дальше на случай, если Илна попытается убежать. Лассо Илны слетело с ее руки, образуя узор, который она знала, хотя еще не видела его. Человек-кошка, стоявший дальше всех слева, взвизгнул, как ястреб, и бросился к ней. Он прыгнул, подняв в правой руке каменный топор, а в левой — кинжал, вырезанный из корня. Он двигался быстрее, чем мог бы отреагировать человек, и закричал, запутавшись в зависшей в воздухе петле, через которую он пытался перепрыгнуть.