Мне же надо победить закованного в тяжелую броню пехотинца так, чтобы это выглядело натурально и все зрители поверили в то, что я не только умелый боец, но мне и крупно повезло. А это означало только одно — мне придется пройти по самому краю и при этом не получить ни единой царапины, потому что даже Нильф не ведает, что случится, если на подобную изощренную печать прольется жертвенная кровь такого древнего Владыки Демонов, как я.

Первый же выпад Урмона должен был закончить этот бой.

Боец не собирался прощупывать мою оборону, не собирался кружить по клетке и устраивать из нашего сражения представление. Тут ценилось иное. Тут ценились кровь и смерть. Все эти люди, что пришли в эту пещеру и сейчас сидели по лавкам, находились здесь с одной целью: увидеть, как в бою оборвется чья-то жизнь. Даже на остатках своего магического навыка я ощущал эту тяжелую жажду крови вокруг, что как миазм поднималась от каждого зрителя и собиралась мерзким облаком предвкушения чужой смерти под сводом пещеры.

Как я и думал, мой противник использовал свою алебарду как длинное тяжелое копье. Трехгранник на конце оружия Урмона хищно устремился к моей груди. Небольшой щит, почти баклер, был не слишком надежной защитой против наконечника, задача которого — пробивать кованую броню, так что я наклонился и шагнул влево, пропуская удар мимо себя. Древко алебарды в ладонях Урмона крутанулось на четверть и я, под восторженный выдох зрителей, уклонился еще раз, припав к земле и пропуская над головой острый кавалерийский крюк.

Типичная атака для любого бойца с алебардой в руках. Прелесть этого оружия в том, что имея функцию копья, алебарда была лишена многих его недостатков. Ею можно было колоть, как копьем, рубить как мечом или топором и валить наземь, как клевцом или специальным крюком. За все это приходилось платить большим весом оружия, но правильно выполненный противовес в основании рукояти частично компенсировал эту проблему. Все остальное зависело от личного навыка бойца, и чем он был выше, тем опаснее становилась алебарда в его руках.

Урмон был хорошим воином и опытным алебардщиком. Скупые, отточенные движения, высокая скорость удара, уверенный контроль инерции массивного оружия. Это был не тупой крестьянин с палкой или ленивый боец строя, которого научили трем движениям, он был дуэлянтом, убийцей и почти виртуозом. Я видел, что мужчина отдал долгие годы на то, чтобы достичь во владении своим оружием редкого уровня мастерства. При других условиях я бы даже получил искреннее удовольствие от сражения с подобным противником: редко встретишь человека, что идет по пути самосовершенствования и настолько отдан своему делу, но сейчас у меня были другие задачи. Я должен был убить этого воина так, чтобы он не смог меня даже поцарапать, без привычной мне магии и даже без моего меча-на-крови, который бы смог обезоружить воина за несколько ударов.

Умереть я не боялся. Нильф всегда была со мной, только позови, и богиня сорвет божественный полог, которым сейчас укрыта моя мощь. Урмон может пробить мне своим оружием сердце или шею, но в ответ я лишь обращусь к своей магии. Да, я потеряю возможность поймать Владыку Харла и разрушу собственный план, но я не умру. Так что страха смерти не было, а вот желание не провалиться — присутствовало, и тонкими коготками скребло где-то за грудиной. Главное не пропустить удар в голову, ибо тут даже Нильф помочь мне не успеет.

Урмона моя прыть не смутила. Я увидел, как боец крепче сжал древко алебарды и, выставив вперед правую ногу, приготовился атаковать вновь. На его стороне преимущество, незачем торопиться. Я же был сосредоточен на парировании. У такого опытного бойца будет пара мерзких приемчиков и прежде чем идти на контакт, я должен выудить хотя бы некоторые из них. Я знал, что чем дольше я буду уклоняться и парировать, тем более рискованными будут становиться атаки Урмона. А где риск — там и окно возможностей для эффективной контратаки.

Тяжелая пехота Брима далеко не сосунки. Подогнанный доспех практически без щелей и сочленений в местах сгибов. Полная броня такого рода стоила целое состояние, но при этом позволяла двигаться быстро и свободно. При каждом движении нагрудник, перчатки и поножи приходили в движение, смещались вслед за движениями своего владельца. При этом уязвимых мест спереди у алебардщика не было — все открытые части прикрывались или броней, или кольчугой. Даже прорези его шлема были слишком узкими для того, чтобы воткнуть в них ржавый палаш. Значит, мне нужно зайти за спину бойцу или использовать клевец, чтобы повредить броню.

Противник сделал очередной выпад, на этот раз целясь по ногам. Я ударил по алебарде краем щита, вгоняя трехгранный наконечник в песок и пытаясь обездвижить Урмона. Сломать это оружие не представлялось возможным — древко было изготовлено по всей науке, правильно высушено и укреплено тонкими железными кольцами, чтобы избежать трещин, даже если на него грудью прыгнет боевой конь. И как он орудует этой оглоблей? В ней не меньше пяти фунтов, а то и все семь, если взять в расчет еще и противовес на конце алебарды. Урмон, вместо того, чтобы противиться моему удару щитом, просто сделал шаг назад и рванул алебарду на себя, пытаясь зацепить мой щит крюком и сдернуть меня вместе с ним вперед. Я на эту уловку не поддался и опять отпрыгнул в сторону, оставаясь при своем оружии.

Мы сражались в полной тишине. Не было вокруг криков и свиста, не было охов или других звуков. Зрители внимательно наблюдали за происходящим, ожидая развязки этого кровавого представления. Десятки глаз наблюдали за тем, как я нарезаю круги по клетке, Урмон же стоял на месте, экономя силы и удерживая наиболее выгодную для себя позицию в самом центре. Идеальным для него было бы загнать меня в угол и там заколоть, как свинью, но раз за разом я избегал его ловушек, продолжая изматывать соперника.

Это понимал и пехотинец. Каждый удар, каждый выпад, каждый взмах тяжелой алебардой отнимал у него силы и приближал поражение.

Вот, в очередной раз он делает серию ложных уколов, выводя меня на удобную для себя дистанцию, после чего размахивается по широкой дуге и пытается снести мне голову лезвием алебарды. Я выбрасываю ему навстречу ржавый палаш, а подкрепляю парирование еще и щитом, чтобы энергия удара распределилась сразу на две руки. Шутки ли — на такой скорости удар длинным оружием может и сбить с ног или отбросить в сторону, а терять равновесие или касаться железа клетки мне было нельзя.

По пещере проносится натужный звон металла, я чувствую вспышку магической энергии, а мгновение спустя лезвие алебарды вонзается в мой плохонький щит, намертво увязая в нем. Печать Харла! Краем глаза я замечаю клеймо в основании боевой части, которое полыхнуло сейчас красным. Именно с помощью Второго Бога пехотинцу удалось просто разрубить мой палаш. Еще секунда — и меня повалят на землю, где добить меня не составит никакого труда.

Я уже почувствовал, как меня тянет вперед и в последний момент я успел вытащить руку из петель. Противник несколько раз ударил щитом о землю, пытаясь сбить внезапный груз с лезвия алебарды, я же не стал терять времени.

Отбросив в сторону сломанный палаш, я выхватил из петли на поясе свой клевец и прыгнул вперед. Сейчас! Урмон понял мой замысел слишком поздно. Пехотинец попытался повести алебардой в сторону, чтобы удержать дистанцию, но ему помешал повисший на лезвии щит. Я же уже был слишком близко, правой ногой прижал древко оружия противника к земле, едва не вырывая плечи противнику, после перенес вес на левую, и как заправский берсерк орков прыгнул прямо на пехотинца.

Я думал, что сейчас бой и закончится. Я вгоню острый конец клевца прямо в забрало Урмона, пробью ему лоб или сломаю лицо. В любом случае, продолжить бой он не сможет.

Но пехотинец меня удивил. Понимая, что я его провел, Урмон выпустил бесполезное древко из рук через мгновение после того, как моя нога коснулась земли, и когда я уже был в полете с занесенным молотом, схватился за рукоять своего короткого меча.