Спасенный не спеша спускается, а у меня в голове вертятся мысли, которые раньше вообще не волновали. Да, я видел по телеку, что в других зиккуратах живут не похожие на меня люди: темнокожие, или преимущественно рыжие, или в основном азиаты… Миграции практически не было: все рождались и умирали в одном месте, какая народность сформировала зиккурат, такая там и жила. Исчезли религии, языки, осталось одно — разница во внешности.

Но теперь эти люди здесь, и они — другие. Взять карталонца Вэру — он другой по поведению. А вот Тейн и Инджо сильно отличаются внешне — откуда они? Откуда Эристан? Впервые ощущаю себя пылинкой, которую захватил водоворот. Четвертый уровень каждого зиккурата формируют местные элиты. Какие они в других зиккуратах? Отличаются ли от тех, что в Новом Карфагене? Голова кружится от понимания того, что я лезу к тем, о ком ничего не знаю.

Поскрипывают ступени под весом Инджо. Он невысок, пластичен. Спрыгнув на землю, пожимает руку и представляется. Вот бы они удивились, если б узнали, что мне известно о них даже больше, чем им самим.

— Откуда ты, Инджо?

— Тибет, — отвечает он.

— А я с Аотеароа[1], — хвастается Тейн.

— Это где? — удивляется тибетец, Тейн охотно рассказывает, а я вспоминаю, как лет в восемь нашел историческую энциклопедию для детей, где были древние карты островов и континентов, она поглотила меня на целый месяц. Я уединялся и представлял себя на древнем деревянном корабле, бороздящем просторы пенного океана, это было гораздо интереснее сырого подвала, который я раскрашивал цветными мелками.

Так вот, на Аотеороа жили кровожадные людоеды маори, которых еле перевоспитали. И вот он, их потомок — подвижный, яркий, наверняка девки табунами за ним бегают.

Тибетец не расспрашивает, почему я спас его и даже не забрал арбалет, и сразу переходит к делу:

— Меня десантировали на северо-востоке. Крепость я нашел только утром, и она уже была занята, там окопалась группа из трех человек. Я был один, у меня имелся арбалет, найденный в схроне. Решил не рисковать. Так вот, лидер захвативших крепость — Рамон, такой, весь в шрамах. Я решил идти на юг, прибился к группе из четырех человек, к вечеру пришли туда, но штурмовать крепость не рискнули, там было минимум шесть человек. Обрастая людьми, направились в центр и наткнулись на группу из десяти человек, предлагающую влиться в их состав. И тут самое интересное. Лидер говорил, что они все под началом Рамона, и их восемнадцать человек. Если это правда, и их так много, то нам всем звездец.

— Что Рамон вам обещал? — интересуюсь я. — На каких условиях брал в группу?

— На общих. Говорил, он лидер, четыре места вакантных, кто выиграет в спарринге, когда он победит, тот и молодец. Еще говорил, что команду они набирают до тридцати человек, потом будут только убивать.

— Ну как бы справьедливо, — заметил сидящий на стене неподвижный маори. — Я про спарринги.

— Очень, — тибетец передергивает плечами. — Представь, какая там резня начнется в ночь после победы. Да и так, думаю, самых сильных вырезают шакалы — заранее устраняют конкурентов. А тут, кстати, что? Какие условия? Че-то я не понял.

Объясняю:

— Если выигрываем, то два места достаются Надане и Лексу, два раздаю исходя из личных заслуг каждого, еще не знаю, кто себя проявит лучше всех. Остальных выкупаю за выигранный миллион, дарю вольную, и езжайте по домам.

Тибетец Инджо трет переносицу и делает вывод:

— Соглашусь, поехать домой — это лучше, чем быть застреленным и сожранным гемодами.

Повышаю голос на полтона и говорю, чтоб и мысли о крысятничестве у новеньких не возникало:

— Если хотя бы заподозрю, что кто-то работает не на благо команды, подсиживает союзников, и уж тем более если узнаю, а я узнаю, что кто-то погиб по вашему недосмотру, собственноручно отрежу руки и выставлю за ворота.

Просматриваю характеристики тибетца: он атеист, подхожу к стене, где сидит Тейн, сканирую его: язычник. Получается, мир Ваала держится на соплях только силами правящих пунийских родов и сосредоточенной в их руках власти?

Или все-таки это не просто деньги и влияние, но и сила, которую дает Ваал? Слышал, что жрецы могут больше простых людей: они предсказывают будущее, лечат, накладывают смертельные проклятия. Просто я еще не столкнулся с истинной силой Ваала, и все самое интересное впереди.

— Я бы предложил, — говорит тибетец Инджо, — побыстрее договариваться с южной и центральной крепостями, пока их не захватил Рамон. Остальным уже предлагал такой вариант, они сказали, что это разумно.

— Согласен, — киваю я. — Но на Полигоне все так неразумно, что вряд ли с нами захотят договариваться. Тем более, эту тактику использует Рамон. Как парламентеру ему открыли северную крепость, он перерезал защитников и забрал фрагмент. Конечно, попытаться стоит, но успех не гарантирован.

— Но если не попытаемся, нам точно хана, — вздыхает Инджо. — Жаль, что моя группа погибла, с вами можно было договориться, и людей сохранили бы.

— Мы вам прьедлагали, — напоминает Тейн сверху.

«Жаль», — думаю я и планирую поднять своих до рассвета, послать парламентеров и действительно попытаться создать альянс против Рамона с другим крепостями, причем выдвигаться надо пораньше, пока до них не добрался наш общий враг.

[1] Aotearoa — Новая Зеландия на языке маори, что переводится как «Страна длинного белого облака». В мире Карфагена она сохранила аборигенное название.

Занимается рассвет. Оживает ненавистная пустыня, наливается красками, как пиявка — кровью. Сегодня ночью гемоды собрали кровавый урожай, пристрелили тринадцать человек, и Тальпаллиса среди них не оказалось.

Сандрино и поначалу думалось, что достать его будет непросто, но теперь он все дальше от своей цели и все ближе к перспективе остаться с гемодами навсегда. В том, что Тальпаллиса выпилят без его участия, сомнений почти нет, но тогда Боэтарх посчитает, что Сандрино облажался, и в пустыне ему самое место: о возвращении можно забыть.

Привезя первую порцию мяса, гемоды свалили трупы под разделочным столбом и укатили за второй партией. Ночью они гоняли по пустыне неудачников, утром свежевали их и засаливали, а днем спали.

Сто процентов проклятый Тальпаллис засел в какой-то из крепостей, куда гемодам хода нет. Как его оттуда достать — вопрос. Да и нужно ли? Сдержит ли Боэтарх обещание опять взять на службу? Скорее нет, чем да. Будет ли мстить, если провалить его поручение? Вопрос.

Когда Боэтарх обездвижил его, Сандрино уже простился с жизнью. Потом появилась надежда вернуть свою прежнюю жизнь, махнула хвостом и растаяла, как падающая звезда.

Червячком подтачивало подозрение, что Боэтарх в любом случае избавится от сотрудника, который слишком много видел, тем более, Сандрино не гражданин, а раб, его собственность.

И как поступить? Инстинкт самосохранения гнал искать выход с Полигона и бежать к озверелым, благо патронов и консервов достаточно. Дикие должны принять его, они рады всем, а человеку с оружием — так особенно, тем более на гемода он не очень-то похож, в отличие от чешуйчатого коротышки.

С этими мыслями он и засыпает, укрывшись брезентом недалеко от сложенных кучей трупов. А просыпается от ощущения, словно что-то колючее ползет из легких наружу, рвет шипами трахею. Больно, нечем дышать!

Сандрино вскакивает, хватаясь за шею, переворачивается набок, подтягивает колени к животу, пытается откашляться, но каждый вздох будто бы разрывает легкие. Бесконечно долгие мгновения он корчится на земле, желая одного: чтобы это побыстрее закончилось. От недостатка воздуха его сознание меркнет… Но — последний вдох, и внутри будто обрывается десяток нитей, и он отхаркивает сгусток плоти, с метастазами щупалец и черными сгустками засохшей крови. Упершись руками в землю, Сандрино таращится на опухоль, понимая, что это неправильно, так быть не должно, исторгнуть из себя рак нельзя… Однако он сделал это.