Бегло просмотрев книгу, понимаю, что ориентироваться могу только по солнцу и сторонам света, ведь созвездия из-за иллюминации зиккурата не видны, и я не знаю, где какое, механических наручных часов у меня нет. Беру вторую книгу про пустынных тварей, изучаю ядовитых. Затем штудирую материал, как добыть огонь, каких зверей можно есть, какие части тела съедобные, какие — нет.

Кружащий над нами дрон улетает, зато появляется Надана, которая тоже без умолку жужжит, садится прямо на пол, скрестив ноги — стула всего два, и они заняты. Библиотекарша смотрит на нее с укоризной, качает головой.

— Так как мы найдемся? — не унимается Надана.

Объясняю ей, как определять стороны света по солнцу, она кивает — поняла, мол.

— Ни ты, ни я не знаем, где нас высадят, но это точно будет вечером, — говорю я. — Встречаемся в крайней западной точке Полигона. Кто доберется первым, появляется в приметном месте и подает признаки жизни. Ждем сутки. Если не прихожу, значит, меня съели гиены.

— То есть, идти на солнце… ну, куда оно садится, пока не упрусь в ограждение?

— Именно.

Чтобы перелопатить гору литературы, не хватает времени. Надана нервничает, что мы опоздаем, чуть ли не за руку меня тянет. Потом они пытаются меня вытащить вместе с Лексом, наконец сдаюсь, топаю за ними в спальню, где уже ждет сотрудница с наладонником, просит сказать число от одного до ста, называю семь, но его уже говорили другие участники. А вот пятьдесят семь не занято, женщина кивает, вносит сведения в наладонник.

— Держите табличку. У вас сектор «А».

— Пятьдесят шесть! — радостно восклицает Надана, думая, что локации будут рядом, но сотрудница ее разочаровывает:

— Цифры разбросаны по участку хаотично. Эта уже занята.

— Девяносто семь!

— Сектор «Л».

Лексу достается девятнадцать, сектор «Д». Нервно притопывая, он бормочет:

— Леон, а возможен вариант, что мы сперва вместе, а потом поединок решает, кто лидер группы?

— Нет! — рявкает Надана. — Я в его пятерке, а не в твоей. Усек? Ты мне никто.

В это время сотрудница достает прибор и сканирует нас, проверяет, насколько мы целы и здоровы, после чего нас отправляют слушать инструктаж, где выясняется, что сбивать дронов и уничтожать камеры категорически запрещается, попытка карается смертью. Полигон огорожен забором и охраняется. Побег также карается смертью. Молить о помиловании следует у дронов, ведущих трансляцию. Достоин ли участник жизни, решают зрители. Они могут как вернуть его на второй уровень, так и спустить на первый.

Чем дольше слушаю, тем меньше уверенности, что я поступил правильно. Жара, хищники, ловушки, людоеды. Хотя последнее, скорее всего, мистификация для придания остроты ситуации, ведь гемоды такие же люди, уж кому как не мне этого не знать. Я с детства хожу под руку со смертью, и не опасность пугает меня, а снотворное перед десантированием. Пока я буду валяться беспомощным, пусть и продлится это десять минут, кто угодно может сделать со мной что угодно. Учитывая, что за моей головой охотится Братство Топора и кто-то еще, слишком велик риск. Вся надежда на программу, которая подскажет, желает ли кто-то в салоне флаера моей смерти.

Выходим во двор, где флаеры выстроены в алфавитном порядке, по секторам. Останавливаемся возле моего, возле которого крутится незнакомая коротко стриженная девушка, в руках у нее табличка с жирной надписью «Сектор А». Надана нервно курит, стреляя взглядом по сторонам. Угрюмый Лекс переминается с ноги на ногу, лицо у него такое, словно он перемножает в уме многозначные числа.

Остальные рекруты тоже не спешат расходиться, толпятся у выхода, пока не звучит гудок, сигнализирующий начало погрузки. Надана порывисто обнимает меня, шепчет: «Удачи» — и удаляется не оглядываясь. Даю «пять» Лексу, он роняет на прощание:

— Если встретимся на Полигоне, я не буду тебя убивать.

В салоне нас пятеро, включая меня, а сидений девять. Первые три застолбил мужик с чемоданчиком, программа подсказывает, что это врач — тот, что будет колоть снотворное. Его отношение ко мне — равнодушие.

Изучаю будущих соседей по локации: один африканец, травмированный раскачанный азиат, смуглый детина с черной косой по пояс, рыжий рябой бородач, по характеристикам все мне примерно равны, но у всех перекос в сторону силы и нехватка ловкости. Нет никого, кто был бы настроен ко мне агрессивно.

С улицы доносятся приближающиеся вопли, ругань, проклятия. В люк пролезает здоровенный охранник в черном, волоком затаскивает истерящего нашего шестого соседа, припечатывает его кулаком. Отворачиваюсь. Если программа заставит меня вмешаться, то придется терять опыт и весь вечер на Полигоне сдыхать от головной боли.

Но нет. Видимо, программа считает, что письменное согласие участников умереть на Полигоне дает мне право не вмешиваться. Охранники усаживаются по бокам от врача. Люк закрывается.

Бунтарь неподвижно лежит мордой в пол, его зовут Кюрикс, ему почти сорок, он гармонично развит, но все показатели — четырнадцать. И как выжил на арене?

Раскачанный азиат кривится и плюет на пол возле Кюрикса.

— Тьфу, позорище. Откуда вы, слизни, поналезли?

Притворявшийся мертвым Кюрикс поднимается, судорожно вздохнув, садится с краю возле меня, передергивает плечами, как отряхивающаяся птица.

— Я не подписывался на то, что мне введут снотворное! — Он снова дергается и рассказывает охранникам, что они зачаты противоестественным путем больной сифилисом проституткой и псом-мутантом.

Один охранник ржет, второй показывает кулак и ласково объясняет, кто здесь больная сифилисом проститутка — Кюрикс втягивает голову в плечи и замолкает. Но видно, что тихая истерика вот-вот достигнет апогея.

— Не знал, что ли, куда лезешь? — все так же ласково говорит второй охранник и обращается ко всем, но смотрит на меня: — Парни, придушите его там, чтоб не мучился.

Включается экран, висящий на перегородке, отделяющей пилотов от пассажиров, и мы смолкаем: нам дают краткую информацию сперва о рельефе местности, затем — о климате и ядовитых животных, все, даже Кюрикс, пялятся с разинутыми ртами.

Летим мы около получаса, флаер зависает над выжженной солнцем площадкой, где темнеют высохшие русла рек и склоны холмов, кое-где темнеют то ли деревца, то ли кусты.

Вот и все. Возможно, я не проснусь, и острая щемящая тоска стискивает горло. Не потому что не проснусь, а потому что… Достаю из кармана смятый листок с портретом Элиссы и неотрывно смотрю на нее, стараясь вспомнить каждую деталь, изгиб ее губ, волосы, запах, пронзительно-синие глаза. Я пожертвовал самым дорогим и единственным, ею, и жертвую сейчас — каким богам?

Поднимаясь и извлекая из чемоданчика инъектор в виде пистолета, врач говорит:

— Мы на месте. Сейчас мы вам введем снотворное, которое будет действовать десять минут, и вы очнетесь в одиночестве на Полигоне. Просьба повернуться ко мне плечом.

Охранники хватают вскочившего Кюрикса, прижимают к полу, врач касается «стволом» пистолета его шеи, и он обмякает, его веки смыкаются. Обвожу взглядом экипаж, еще раз убеждаюсь, что все равнодушны ко мне, опасности нет, сдвигаюсь на крайнее кресло, взглядом врачу указываю на плечо.

Касание холодного металла, мгновенная боль, и по телу разливается приятная тяжесть, мир расплывается, темнеет, а потом весь обзор заливает алым. «Опасность!» — вспыхивает паническая мысль… и утопает в черноте.

В моей голове будто щелкает тумблер, включающий свет, и я вскакиваю, открываю глаза, щурясь на расплывчатый солнечный диск, медленно катящийся над оранжевыми холмами.

Полигон. Бескрайняя холмистая пустошь. Жара такая, что в носу пересыхает.

Организаторы не соврали: я очнулся быстро, мысли ясные, башка не болит. Даже тревога еще не улеглась, что меня начнут жрать хищники, пока буду валяться без сознания. Вспоминаю, что черноту беспамятства заливало алым, как перед смертельной опасностью, и мысленно делаю запрос на вывод данных. Перед глазами сразу же появляется текст: