Максим отвел глаза.

— Ну кто… Кто жил, того уж нет. Пойдем лучше присядем, и я все тебе расскажу. Давно пора это сделать.

Макс кивком пригласил меня вернуться в большую комнату, и я последовала за ним, не задавая лишних вопросов. Мысленно отчитывая себя за слепую покорность, от которой я, как мне казалось, избавилась после смерти отца, я села к столу на предложенный Максом стул. Хотя вообще-то предпочла бы устроиться на мягком диване.

Так что мы сели четко напротив друг друга, будто партнеры на деловых переговорах. Меня даже затошнило от такой ассоциации, но Макс протянул руку и так ласково погладил меня по щеке, как мог, наверное, только он один.

— Тебе очень идет макияж, — заметил он. — Но, если позволишь высказать мне свое скромное мнение — косметика тебе совершенно ни к чему. Твое чистое лицо невероятно прекрасно, ты, наверное, и сама не представляешь, насколько…

Все мои сомнения как ветром сдуло. Мне захотелось стать кошкой, начать мурлыкать и тереться головой о руки Макса, чтобы хоть как-то выразить нахлынувшие на меня чувства.

— У тебя глаза сияют, — улыбнулся он. — Я никогда не встречал никого красивее. Это правда, Лерочка. Ты — совсем не такая, как все те, другие…

— Так, может, расскажешь мне про других? — тихо спросила я.

— Сейчас и расскажу. Теперь уж точно пора.

… Когда одна за другой погибли сразу три девчонки — утонувшая Бэлла, сбитая насмерть Анюта и замерзшая в старом доме Танюша — Максим здорово испугался. Он не верил в байки местного полицейского о том, что к нему приходила то ли Бэлла, то ли ее призрак. Не верил, но стал раздумывать, а не приносит ли он сам, Макс, несчастье девушкам, которых угораздило в него влюбиться.

Макс даже поделился этими своими соображениями с матерью, но та только посмеялась над ним. Сказала, что современному молодому человеку должно быть неловко верить во всякие бабкины суеверия.

После разговора с матерью Максу стало поспокойнее. Она была человеком рациональным, в мистику не верила, и всегда говорила сыну, что любому, даже самому необычному явлению, всегда найдется логичное объяснение.

— Посуди сам, — говорила мама, уверенной рукой нарезая хлеб. Они с Максом как раз садились ужинать, когда он завел разговор о несчастных девчонках. — Тут, по сути, деревня. Местные и в сглаз верят, и в порчу, и в прочую ерунду. Так давай, сынок, оставаться людьми разумными. Мы же не жили всю жизнь среди мракобесов. А что до девочек… Ну они были неосторожны, разве нет?

Мама поджала губы и осуждающе покачала головой. Макс слушал ее, склонившись над аппетитным, исходившим горячим паром, борщом. Есть ему не хотелось.

— Бэлла сама пошла на реку, — мать аккуратно, ложку за ложкой, отправляла в рот огненно-красную жидкость, и сохраняла такое спокойствие, которое в итоге передалось и Максу. — Аня вообще неизвестно что делала на окраине села. Может, ее туда какой-нибудь взрослый извращенец заманил? Наобещал гор золотых, а она и повелась. С Татьяной так вообще ничего непонятно. Знаешь, иногда подростки так боятся провалить экзамены, что сами решают свести счеты с жизнью. А Таня очень серьезно относилась к учебе, и еще неизвестно, не давили ли на девочку родители. Чужая семья потемки…

В голове Макса промелькнула мысль о том, что идти замерзать в холодном доме — слишком странный способ избежать неудачи на экзаменах. Но мать казалась настолько уверенной в своей правоте, что и Максим в ее рассуждения поверил.

Ну а что? Отличная мысль — глупые девчонки сами во всем виноваты. А Максим тут совершенно ни при чем!

Макс с аппетитом поужинал, совсем уже не думая о бывших девушках. Он делился с матерью впечатлениями о недавно прочитанной книге, а она его внимательно слушала и кивала. Мама вообще всегда была внимательна к Максиму, выслушивала его, что бы он ни хотел сказать, и никогда не отмахивалась от сына, ссылаясь на дела.

После ужина мама ушла к себе смотреть телевизор — тогда еще в Агарте показывали несколько каналов — а Макс вымыл посуду и отправился в свою комнату. Он хотел почитать, но его разморило от вкусной еды и, не раздеваясь, парень повалился на кровать, ощущая, как по всему телу разливается сладкая предсонная нега.

Максим уже проваливался в сон, когда его потревожил непривычный звук. Это было не обычное поскрипывание старого дома и не приглушенный звук телевизора из комнаты матери.

Сначала Макс услышал, как кто-то скребется, и не смог сразу понять, откуда раздается шум. Он сел на кровати в легком унынии от покинувшей его сонливости, напряг слух, и определил, что источник раздражающего скрежета находится где-то снаружи.

Сначала Макс решил не обращать внимания на скрежет — ну поскребут и перестанут — и все-таки попытаться уснуть. Но когда он улегся, закрыл глаза, и стал размеренно считать до десяти, его позвал знакомый голос.

— Максимка! Ты открой окошко-то! А то бросили меня помирать вместе с мамкой… Так я кое-как до вас добрел. Открой, Максимка, должок за тобой!

Больше о сне и речи не было.

Потому что Максим знал, кто поджидает его за окошком. Голос своего отца он не перепутал бы ни с одним другим голосом.

Ни Макс, ни его мать Ирина никогда и ни с кем в Агарте не говорили про отца Макса. Да и говорить было особо не о чем. Никаких интриг и загадочных историй: по молодости Ирина вышла замуж за романтичного безалаберного Алексея в надежде, что в браке возлюбленный остепенится. Чего, конечно, не случилось — веселый Лешка кутил на семейные деньги, занимался какими-то таинственными «делами», и в конце концов пристрастился к бутылке. Мать, добившаяся высот в адвокатской карьере, пыталась пристроить отца на самые простые должности типа грузчика или дворника, но даже с такой работой Алексей не справлялся. Его отовсюду выгоняли за прогулы и пьянство на рабочем месте.

Однажды терпение Ирины лопнуло, и она сообщила мужу о разводе. И тут начался форменный кошмар. Алексея кидало из крайности: он то рыдал, стоя перед женой на коленях, и клялся, что изменится, то угрожал расправой и самой Ирине, и их общему сыну.

Прихватив Макса, Ирина переехала на другой конец города. Но отец проявил невиданную до той поры активность, и через каких-то знакомых отыскал уже почти бывшую жену. Алексей подкараулил Ирину в тихом парке, через который она шла к дому и, угрожая ножом, требовал от женщины «перестать дурить и вернуться».

Ирина, проработавшая в юридической сфере двадцать лет, отлично знала, что разъяренные бывшие супруги нередко переходят от угроз к реальному насилию. Дожидаться, пока бывший муж нанесет ей или Максу реальный урон, Ирина благоразумно не стала. Вместе с сыном она укатила куда подальше, в Агарт — благо, накопления позволяли ей не работать как минимум несколько лет.

С момента отъезда Максим не видел отца и ничего о нем не слышал. И не пытался что-то разузнать о человеке, которого видел в детстве лишь изредка, и еще реже — видел трезвым.

Когда в зовущем его голосе Максим узнал отца, то ощутил лишь глухое раздражение. В те несколько секунд, пока парень шел к окну, он прокрутил в голове несколько вариантов избавления от нерадивого родителя. Можно было пригрозить ему полицией, или наврать, что мать снова вышла замуж. Или — и этот вариант Максу нравился больше всего — выпрыгнуть в окно и пинками погнать так называемого папулю с участка.

Никакой опасности Макс не предчувствовал. Из чего потом сделал вывод, что внутренний голос — это или выдумки впечатлительных людей, или этого самого голоса нет конкретно у Максима.

Макс рванул на себя плотно закрытое окно — все-таки на улице был январь — и по пояс высунулся на улицу.

Никакого отца снаружи не было.

Вместо ожидаемого освежающего морозца Максим ощутил на своем лице зловонное дуновение. Не увидев никого, кто мог бы обдать его несвежим дыханием, Макс огляделся по сторонам, опустил глаза вниз и отпрянул.

И сделал это очень вовремя. Потому что в тот же момент вверху, где еще пару секунд назад была голова Макса, щелкнули ослепительно-белые зубы, словно пытаясь сомкнуться на ускользающей добыче.