Какие цифры потерь были бы, продолжай они летать по-старому? Да кто ж теперь скажет. Если только сам Господь Бог, так коммунистам в него верить не полагается.
Яков мысленно загнул третий палец. Эшелонирование по высоте. Может быть, не самый верный в тактическом плане, зато самый яркий случай – это, конечно же, августовский вылет майора Грицевца и командира 22-го ИАП майора Глазыкина.
Воспоминания майора Грицевца
На горе Хамар-Даба был оборудован постоянный КП командующего авиацией 1-й Армейской группы, туда меня Яков Владимирович и вызвал. Предстоял массовый налет на японцев. Цель нашего 22-го полка – завоевание превосходства в воздухе. Хотя это так, официально, в середине августа 1939-го превосходство уже было у нас. Комкор сказал проще: вымести с неба все, что еще осталось у японцев. За вами в сопровождение 70-го и 56-го ИАПов пойдут бомберы 100-й бригады. Массированный налет на аэродромы в районе Джинджин-Сумэ.
Лететь предстояло тремя группами, широким фронтом, на 500 метров выше – еще по одной группе прикрытия. Ну а для меня, значит, было особое задание. Майор Глазыкин, наш командир полка и ярый приверженец полетов только «тройками», хочет посмотреть на действие «пар». Вот ты ему это и обеспечишь, будете группой «высотного резерва», заберешься еще метров на 300–500 выше, и пусть смотрит.
– Нет, я-то, конечно, слетаю, но товарищ Глазыкин же командир полка? Кто полк поведет?
– А ты, Сергей Иванович, не волнуйся, все согласовано. Во-первых, Штерн как бы против «двоек», а Жуков как бы не против. Понимаешь? Во-вторых, зам полк поведет. Ему расти надо, так что правильная запись в личном деле нужна. Понимаешь?
У меня, конечно, вопрос:
– А если напортачит чего?
– Так сейчас не месяц май, чего он там напортачит? А если и так, твоя какая забота? Твоя забота, чтоб с Глазыкиным ничего не случилось. Понимаешь?
– Тогда я ведущий! Иначе не полечу!
– Ведущий, ведущий! Чай, майор не дурнее других, понимает, со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
Что тут скажешь, хорошо с опытным летчиком работать. Ты хоть генерал будь, в паре я главный.
Ясно? Ясно! Сигналы, да, они у нас одни и те же, согласовали – и вперед. Нет, особо, конечно, сказал: «Ты вниз одним глазом поглядывай, но за небом в два глаза смотреть не забывай». Мы тут именно затем и поставлены, верхнюю полусферу контролировать. А то японцы вообще любят с превышением по высоте атаковать. Любили, пока мы им любилку-то не оторвали.
Нормально летели. Уже на подлете к аэродромам японцы попытались нас перехватить. Наперерез левой группе выскочило не менее двадцати машин— считай, у японцев в авиаполках, сентаях по-японски, столько машин к тому времени и оставалось. Ну мы это потом узнали. А сначала только заметили, что вся наша центральная группа влево ломанулась. И мы, значит, за ними по верхам.
Про тактику надо несколько слов сказать отдельно. Парой хорошо летать. Не нужно в голове держать ни положение правого ведомого, ни левого. Знаешь: он за спиной и можно любые виражи закладывать, а он хвост прикроет. Вот исходя из этого и учитывая, что в августе у нас уже было и качественное и количественное преимущество, командование приказало летчиков беречь и воевать грамотно, без лишних эмоций. Наращивать в любом бою численное превосходство и разматывать звено японцев двумя парами.
Вот, значит, пока левая группа скорее сковывала японцев, чем атаковала, «центральная» ударила во фланг, и это сразу изменило обстановку в нашу пользу. Мы это все видели, конечно, весьма условно. Бой превратился в огромный шар «собачьей свалки», и этот шар медленно смещался в глубь японской территории и постепенно терял высоту. Наш И-16 и японский И-97[51] по компоновке довольно схожи, но и отличия есть. Да и манера пилотирования, и, как я уже сказал, тактика у наших заметно отличались. Возможно, как раз из-за того, что мы были достаточно далеко, с километр по высоте, не меньше, я отчетливо видел: дожимаем японцев. То одна вражеская машина со шлейфом дыма падала вниз, то другая.
Злые и упертые сволочи, и хорошо обученные – были… пока не кончились. Особенно в июне нам попотеть пришлось, да. Но и в августе они здорово огрызались. Вот и тогда, хорошо помню, как один из самолетов загорелся и со снижением пошел на запад. То есть к нашим, вряд ли так бы сделал японец, но разглядеть детали я уже не мог.
А потом мы заметили, что группа под нами ринулась кого-то целеустремленно так преследовать. Ну, мы за ними, интересно же; летим с превышением все те же 500 метров и, так получилось, правее метров на триста. Четверка наших И-97 гнала, но японские машины вертлявые были, по горизонтали от «ишачков» уходили влегкую. Ну вот и этот, вираж вправо, и с набором высоты стал от преследователей отрываться.
Я тогда, как один из лучших асов, летал на И-16 тип 17, то есть у меня вместо четырех ШКАСов осталось два, зато в каждом крыле встало по 20-мм пушке ШВАК. Вот он под мои орудия сам и вылез. Только то ли прицел сбился, то ли я поторопился, задел его самым краем очереди, может, один или два снаряда. Правда, вошли хорошо, задымил и сразу в пикирование ушел. А мы, значит, за ним. Летим, или скорее падаем, ветер свистит, земля все ближе, но потихоньку догоняем. Куда он от нас денется-то. Подошел я, значит, на 200–250 метров и дал пристрелочную, а трассеры прям вплотную с японцем прошли. Ну, я сразу очередь. Длинную. Патронов на полста. Хвост его просто брызгами в разные стороны, а сам как летел, так в землю и воткнулся.
Пока догоняли, спустились, наверное, метров до пятисот, хорошо под зенитки он нас не вывел. По плавной дуге с набором высоты стали возвращаться, потому что сбитый – это хорошо, а вот то, что мы от своих оторвались, очень даже плохо. Но высоту набирали помаленьку, скорость тоже не хотелось потерять. Если японцы сверху упадут, а ты без скорости, то все едино, на тысяче ты или на двух. Вот и шли так, нос чуть кверху. Сначала заметили три точки, ровненько так на юго-запад летели. Это мог быть кто угодно, но именно этим курсом летело бы подкрепление с расположенных в глубине японской территории аэродромов. И я как-то сразу понял – они. Жестами Николаю, ну то есть майору Глазыкину, показываю: подлетаем снизу и, если враг, бьем. Мы еще на земле договорились: если «тройку» внезапно атакуем, то я ведущего, он – правого ведомого.
Подлетаем тихонечко – ну точно японцы, у наших светло-серой раскраски не было, да и силуэт характерный для И-97. И-16 почти на полтора метра короче, и крылья начинаются практически сразу за винтом.
Подходим осторожно, почти в упор. И тут я замечаю, что на фюзеляже у хвоста ведущего черное кольцо намалевано. Повезло, значит, перед нами командир эскадрильи, по-ихнему – чутая. Даю знак Николаю: начинай!
Жахнули. Шесть пулеметов да две пушки со ста метров – это без шансов. Ведомый сразу вспыхнул и огненным шаром к земле так и понесся. Ведущий в последний миг отчего-то дернулся, и ему левое крыло отрезало. Так он и кувыркался до конца.
Третий понял, что каюк ему, и спикировал практически отвесно. Мы его, конечно, проскочили. Пока развернулись да стали снижаться, японец в штопор свалился. Обстреляли его издали, с предельных дистанций, понимали, конечно, что без толку, но уж больно злость взяла, прям из-под носа ушел… почти ушел.
Не знаю уж, попали мы случайно куда или нет, врать не буду, да только самолет возьми и развались прямо в воздухе. Крылья в разные стороны отдельно, хвост отдельно, а тушка – камнем вниз. Из трех самолетов никто с парашютом так и не выпрыгнул. Война. Спрашиваю жестами Николая: «Боеприпасов сколько осталось?» – «Половина есть». – «Горючего сколько?» – «Чуть-чуть совсем». Ну, значит, домой.
Прилетели к себе на аэродром, приземлились, подрулили к ангарам. Сижу, а самого начало трясти всего, только сейчас понял, какого я дурака свалял. Сбитые – черт с ними, а ведь могли и нас того. Позарился на японца, увел комполка с высоты. А если б нас сбили? А если б его одного сбили?! Аж до рези в животе скрутило. Отвлек шум снаружи, отпустило. Выглянул наружу, а там, мама дорогая, целая делегация. И зам командира нашего полка, и из 100-й бригады начальство, и разные штабные-тыловые. Хорошо хоть самого товарища Смушкевича нет.
