— Позволишь? — положив ладонь в карман клетчатого пиджака, доброжелательно кивает мне за спину.

Отойдя от двери, возвращаюсь на диван, позволяю Славе самостоятельно зайти и закрыть за собой дверь.

— Я что-нибудь пропустил? — спрашиваю, усаживаясь перед журнальным столом, на котором пристроил ноутбук.

— Ты про свой неожиданный выходной? — интересуется, проходя к окну.

— Как ты догадлив.

— Ничего особенного. Система работает, винтики крутятся. Ты умеешь систему налаживать правильно. А выходные, они, Кирюшенька, всем нужны. Тут я весь на твоей стороне.

— Благодарю.

— Не за что. Хорошо провел время? — развернувшись, складывает за спиной руки и смотрит на меня с вежливым любопытством, которое принимаю бесстрастно, как и его вопрос.

— Более чем.

— Еще бы, — хмыкает. — Могу я рассчитывать на телефончик прекрасной дамы? По-дружески. Вкус у тебя что надо, тут ни дать, ни взять.

Меня не напрягает провокация, меня напрягает то, что он посчитал нужным завести этот разговор. До этого дня он чувствовал границу лучше. Гораздо лучше.

— Я забыл его записать.

— Вот уж не поверю, — рассуждает.

— Увы.

Придя в движение, вышагивает вдоль дивана, сообщая:

— Знаешь, в чем дело? Я за тобой наблюдаю, можно сказать, неустанно. Как ты дышишь, что кушаешь, чем развлекаешься. И я это делаю не из прихоти, Кирюшенька, а потому, что лодка у нас одна, и раз уж весла у тебя, я с фонарем влезу тебе в глотку, если понадобится. Понимаешь меня?

— Ты близок к тому, чтобы прищемить пальцы, — говорю, пуская по щекам пляску желваков. — Очень близок.

— А я нежно влезу. Без злоупотреблений. Пока. Просто вот смотрю на тебя и думаю - а не стал ли ты неосторожным? А тебе, наоборот, собранность нужна. Если вдруг нервы сдадут и каких-нибудь глупостей наделаешь, я тебя с нашей лодки столкну. Не из вредности, а в целях выживания. На кону такие бабки, что я тебе не постесняюсь и мозги прострелить. В аффекте. Понимаешь?

Не произнося ни единого слова, смотрю на него нечитаемо.

— Мне очень бабки нужны, — смеясь, проводит рукой по своим седым волосам. — Так что извини. Ну, как говорится, высказался, — разводит руками.

Дождавшись завершения этого выступления, упираюсь локтями в колени и обращаюсь к нему хладнокровным вопросом:

— Высказался?

— Снял груз с плеч, — делает вежливый поклон.

— Тогда пошел вон.

Маша

Звук строительных работ я слышу еще до того, как вхожу в помещение офиса, который мы с Олей Чернышовой арендовали у города при непосредственном содействии ее бывшего мужа.

Город сдал нам помещение за копейки, и аренда для нашей школы иностранных языков перестала быть самым затратным пунктом во всей этой затее, так что я решила полностью обновить ремонт в маленьком холле, где по плану встанет ресепшн. Рабочие собирают для него стойку, когда захожу здание и ступаю на застеленный клеенкой пол.

— Доброе утро… — бормочу, глядя себе под ноги и обходя ящики с инструментами.

Оля ждет меня в помещении, которое мы решили использовать под один из учебных классов. Там еще толком никакой мебели, кроме пары стульев и стола, так что складываю свои вещи на подоконник, говоря:

— Привет.

— Привет, — отвлекается Оля от монитора своего ноутбука. — Там на окне счета за коммуналку. Я достала из почтового ящика.

— Сейчас посмотрю… — пригладив волосы у висков, берусь за маленькую стопку бумажек.

— Нам нужно проверить счетчики, если хочешь, я этим займусь…

Пытаясь вникнуть в цифры, киваю и перебираю счета, приходя к выводу, что они такие же приятные, как и стоимость аренды.

Мы обсуждаем учебный план, который Оля полностью взяла на себя, оставив за мной всю хозяйственную волокиту, и волокиту с оформлением документов. В отличии от меня, у Оли есть хоть какой-то опыт преподавания, ведь последние пару лет она репетиторствует, а мне понадобятся курсы, которые я уже пытаюсь найти…

С недавних пор я бросаюсь на поиски своего телефона, стоит ему подать хоть малейший сигнал жизни. Сейчас я тоже роюсь в сумке, встав из-за стола и подойдя к окну, потому что услышала звонок.

Я знаю, что вести себя, как в пятнадцать лет, услышав рингтон телефона — признак того, в чем я не спешу себе признаваться, но признаюсь я или нет, уже не имеет значения. Это уже случилось, и я… просто ищу свой телефон, внутренне чертыхаясь от того, что он не желает находиться в куче всякого барахла. И решительно поджимаю губы, когда вижу на дисплее телефона входящий от Степы, своего племянника.

Он обрывает мой телефон много дней подряд, но я ни разу не взяла трубку. Сейчас тоже не беру, а отключаю звук и возвращаю телефон в сумку.

Возможно, цель этого настойчивого напора — извиниться, но я не хочу проверять. Если он хочет этого, его извинений я все равно не приму. Больше никогда. А если ему нужно что-то другое, я ничем не смогу ему помочь.

Не знаю, что конкретно он убил во мне своим поступком, но это убийство внутри меня породило панцирь, который я надеваю, как щит. Теперь каждый раз, когда люди вокруг думают, что меня можно “бить” или “толкать” без последствий, внутри поднимается бешеное желание давать сдачи.

Твою мать, неужели я наконец-то повзрослела?!

После того, как ревела в своей квартире, разворотив шкаф с одеждой, потому что от бессилия мне хотелось что-нибудь крушить. До изнеможения. В злости, которой никогда в себе не видела. Даже когда оказалась на больничной койке со сломанной челюстью, во мне не было такой бури эмоций.

Меня будто подорвали изнутри.

Это всего лишь машина! Да. Куча металла! Которая стала самым ценным подарком в моей жизни, и его у меня забрали. Даже после смирения в горле собирается горечь, и забить, задушить эту горечь я не смогла бы ни с кем, кроме мужчины, в которого так безалаберно и безответственно влюбилась. Только против него никакие панцири не помогут. Рядом с ним слишком тепло, чтобы надевать этот чертов панцирь. Я просто сгорела бы заживо под этим панцирем, если бы попыталась.

— Я сегодня без завтрака, — голос Оли полон энергии. — Может, вместе пообедаем? Мне забирать Мишу из сада еще через два часа.

— У меня запись к гинекологу, — говорю, собирая в сумку счета. — Нужно ехать…

— Ясно. Я тогда тоже пойду. Попробую вытащить на обед Чернышова.

— Передавай привет, — надеваю свое пальто. — И Мишане тоже.

— Хорошо… — произносит она с улыбкой.

Такси приезжает за минуту, и я сажусь в него, не успев до конца застегнуться. До настоящей, а не календарной весны, еще месяц, как минимум, и я уже не реагирую на то, что по оконному стеклу снова стучит дождь.

Я получаю входящее сообщение, когда покидаю медицинский центр и направляюсь на встречу с дизайнером. Сидя в такси, меняю маршрут на собственный адрес. На парковке перед воротами вижу черный джип “Чероки”. Точнее, отыскиваю его глазами, зная, что он должен быть где-то здесь.

Замки щелкают, когда подхожу к машине. Открыв дверь, забираюсь на пассажирское сиденье рядом с водителем, который наблюдает за мной, положив на руль ладонь.

Во взгляде Кирилла уже привычная острота.

Он пять ночей провел в моей постели. Пять ночей подряд. И сегодня тоже должен.

Мы больше не ссоримся.

Я не прошу ставить себя в известность о его планах, если они не касаются его планов на ночь. Он так и делает. Но даже обходя все неподходящие темы, остается необходимым и близким, как чертова вторая кожа.

В свете дня он, как всегда, выглядит моложе. Моложе, чем когда увидела его в первый раз. И во второй тоже. Его мальчишество, как драгоценное сокровище, которое храню у себя внутри, и будь он хоть десять раз серьезен, как сейчас, меня это не обманывает.

Мы расстались утром и, уходя, он обещал позвонить в районе пяти. Мы собирались в ресторан, а потом… собирались прогуляться, если не будет дождя. Точно так же, как сделали вчера. Позавчера ужин готовила я сама, а потом он два часа провел за своим ноутбуком, точно такой же сосредоточенный, как сейчас, а потом уснул, растянувшись на моем диване и обняв руками подушку, но только для того, чтобы в четыре утра разбудить меня своими настойчивыми ласками.