— Не теряешь форму.

Молча продолжаю двигаться и ровно дышать, глядя в широкое окно перед собой, и это тоже делаю бездумно. Мой мозг выключен. Добив последние метры, перехожу на медленный шаг и, обтерев лицо полотенцем, наконец-то смотрю на своего заместителя. Он присел на подоконник в ожидании, пока восстановлю дыхание, на лице у него ухмылка, когда сообщает:

— Деньги поступили, можно задатки переводить. Может, хочешь мэру сам отнести, засвидетельствовать почтение? Можем ему отдельно в конвертик подарок завернуть, мы не жадные.

— В жопу его, — отвечаю резко, ударяя по кнопке стоп.

— У-у-у-у… — тянет Слава. — Что такое, не с той ноги встал?

Я не видел его почти два дня, у нас были разные задачи. Он занимался документами и деньгами, я слушал записи рабочих совещаний по проекту, чтобы владеть последней информацией. Информация от меня на такие совещания попадает удаленно, я лично в них никогда не участвовал, все только через нашего босса, которому докладываю лично.

На предположения Лугового никак не реагирую, играть с людьми в кошки-мышки и находить их слабые места — его способ устанавливать контроль, но еще в первый месяц совместной работы он понял, что развести на подобную херню меня будет его тотальной ошибкой. У меня нет и не было слабых мест. Луговой знал, уйду либо я, либо он, и у второго варианта шансов было в разы больше, ведь я уходить не собирался. Сейчас же он смотрит на меня слишком внимательно, и дать ему понять, насколько в действительности дерьмовое у меня настроение — будет уже моей тотальной ошибкой.

У него не хватит воображения, чтобы представить, почему уже второй день я раздражаюсь на любое говно, с которым сталкиваюсь. На мелкое или крупное, разницы нет. Его воображения не хватит, и это самое главное.

Высосав всю воду из бутылки, иду в раздевалку, на ходу спрашивая:

— С дольщиком что?

— Я подумал, зачем тебе промежуточная информация, — идя следом, отчитывается. — Ищем, роем землю, все как велено.

— Что по срокам?

— Неделя, может меньше.

Информация отличная, но в ответ на нее стискиваю зубы, переваривая вспыхнувший в голове сигнал — слишком мало времени, чтобы ждать, когда женщина, которую я мечтаю видеть, слышать, трогать и трахать, хоть раз сама сделает ко мне первый шаг.

Я не знаю, когда это стало таким важным, зато знаю, что она его не сделает. Она закроется и спрячется, вот как она поступит. Мне не нужно знать ее десять лет, чтобы быть в этом уверенным, и у меня только два выхода: оставить все как есть, или не оставлять. Именно то, что я не могу принять решение, выводит из себя.

В раздевалке кроме нас двоих никого. Это отельный спортзал, здесь преимущественно никого, кроме меня, не бывает. Достаю из шкафчика сумку и бросаю на скамейку, пока Луговой располагается на свободной, спрашивая:

— У тебя будет встреча с губером?

— Будет, — отвечаю, стягивая с себя мокрую одежду и трусы.

— Когда? Не хочу быть навязчивым, но мне нужно понимать…

— Не раньше, чем все будет готово. Полностью, — обрываю его. — Ему тоже не нужны промежуточные результаты.

— Ясно-ясно…

Взяв полотенце, голый иду в душевые и встаю под воду, упираясь в стену рукой.

Как только мы найдем дольщика, я вылечу к нему, скорее всего без каких-либо уведомлений. Мы уже знаем, что это престарелый бизнесмен из тех, кто стояли у истоков. Ему принадлежит больше ста объектов здесь, в городе, и он давно отошел от дел, ударившись в меценатство и познание себя, то есть превратился в, блять, философа-аскета с золотым парашютом за плечами, так что если он и жрет только хлеб с сыром, то сыр у него с плесенью. Это будут переговоры из разряда “я пойду тебе навстречу, если ты мне понравишься”, муторное дерьмо, исход которого в процентном соотношении равен пятьдесят на пятьдесят. Если руку сюда приложил еще и Чернышов, то тридцать на семьдесят, и семьдесят — это не в мою пользу. У меня антипатия к правилу “решай проблемы по мере их поступления”, я стараюсь проблем не создавать, но здесь, судя по всему, придется ориентироваться по ситуации.

Пятикилометровая дистанция ощутимо приглушила мою потенцию на сегодняшний вечер, это и было целью: выжать из себя по-максимуму, чтобы не дрочить в одиночестве, но даже без стояка в башке чище не становится. Я представляю красные веревки на белой гладкой коже, нежное податливое тело в своих руках, и меня опять накрывает голодом.

Я не знаю, что с ним делать, и не знаю, на что готов пойти, чтобы его удовлетворить.

Сделай Мария Новикова свой первый шаг мне навстречу, я бы не смог ей отказать, но уверен, если этот шаг сделаю я сам, с огромной вероятностью получу в ответ “нет”, ведь она уже решила, что ей лучше держаться от меня подальше, и меня бесит то, что я не могу с этим спорить.

Кирилл

— Извините, у нас тут нельзя курить…

Обернувшись, смотрю на вышедшую из дверей автосалона девушку-администратора. Она колотится от ветра, переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в черный пиджак, но не уходит, дожидаясь, пока затушу свою сигарету.

Сделав затяжку, выпускаю дым в сырой вечерний воздух и тушу сигарету об урну, после чего молча направляюсь к своей машине, которую пять минут назад выгнали на стоянку перед входом после недельного ремонта.

Перед тем, как тронуться, с минуту смотрю на лобовое стекло, по которому лупит дождь.

Я не знаю ни одной конкретной материальной вещи в своей жизни, к которой был бы привязан в каком-то ностальгическом смысле.

Ни. Одной.

Если авиакомпания вдруг потеряет мой чемодан, мне будет абсолютно плевать, но в кармане пальто до сих пор звенит охапка мелочи, которую все еще не отправил в мусорное ведро, и я просто уверен — даже когда покину этот город, обнаружу эти монеты все там же — в своем долбаном кармане, потому что таскать их там мне, по необъяснимой причине, все еще не надоело.

Достав из кармана телефон, листаю ленту уведомлений на тот случай, если что-нибудь пропустил.

Я нихрена не пропустил.

Бросаю телефон на пассажирское сиденье и включаю дворники.

Коробка передач ведет себя без нареканий, пока двигаюсь по городу, но решаю сделать петлю, чтобы в этом убедиться. Пару раз мне сигналят, я веду себя на дороге грубо, но сегодня на размеренную езду я не заточен.

Возвращению своей машины я радуюсь по одной единственной причине — она дает бесконтрольную свободу передвижений. Пользоваться услугами водителя для меня все равно, что предоставить в развернутом виде карту своих перемещений любому желающему, а мне не нравится быть как на ладони. Я ломаю любые ограничения вокруг себя, если могу их сломать, но никогда не забываю, что мне в любой момент могут указать на мое место. Я глотал эти тычки слишком долго, чтобы повернуть назад. Я знаю, куда карабкаюсь и делаю это в одиночку, потому что так мне проще.

Я никогда особо не нуждался в деньгах.

Моя мать преподаватель престижного столичного ВУЗа. Мое образование и связи позволяли без проблем заработать даже в восемнадцать, я этим и занимался. У меня был небольшой логистический бизнес к тому времени, как в двадцать четыре встретил Альбину Ахмедову. Это произошло в столичном ночном клубе, и мне достаточно было оттрахать ее один-единственный раз, чтобы уже через два месяца сидеть за обеденным столом в доме ее родителей.

Возможно, уже в следующем месяце я буду держать в руках ключи от самой крупной сделки холдинга за последние пару лет, и в ней будут повязаны слишком влиятельные люди, чтобы я мог хотя бы на секунду забыть, на кой хер притащился в этот город.

Я не испытываю стресса именно потому, что задача мне по силам, и потому, что не пускаю стресс в свою башку, но, когда выйдя из душа, вижу на телефоне входящий от Альбины, с размаха отправляю гаджет в стену.

Звонок мгновенно прекращается.

Я остаюсь без связи, по крайней мере, на остаток этого дня.

Не ковыряясь в разлетевшихся по номеру запчастях, переодеваюсь в спортивную форму и спускаюсь в спортзал, где выгоняю из себя всю дурь вместе с потом и энергией, но этого мало, чтобы рухнуть в кровать и заснуть, поэтому смешиваю виски со льдом и усаживаюсь на диван перед выключенным телевизором.