Втянув носом воздух, отстраняю ее от себя, не пытаясь искать слова, чтобы подсластить пилюлю. Мы можем говорить о чем угодно, только не о том, на что у меня нет ответов, а у нее - нет правильных вопросов, ведь она сама не до конца знает, чего хочет, иначе не искала бы со мной встречи таким витиеватым и спорным способом, который больше похож на тычок пальцем в небо.

Откинувшись на спинку сиденья, расслабляется и произносит, глядя на свои колени:

— Останься сегодня у меня…

Прикрыв глаза, впитываю отзвуки высказанного предложения, понимая, что хочу этого на клеточном уровне. Что бы Маша в это предложение ни вкладывала, у нас не будет проблем с совместным времяпрепровождением, даже если она позволит мне просто отоспаться в своей постели.

Кирилл

Я углубляюсь в сеть городских дорожных развязок, взвешенно и неторопливо двигаясь в общем потоке машин, где соблюдаю дистанцию и скоростной режим, словно спешка за рулем — это для недоразвитых идиотов, и это особенно иронично, учитывая зуд и свербеж, с которыми я передвигался по городу буквально вчера.

Маша роется в сумке, извлекая оттуда звонящий телефон, на котором быстро убирает звук, решая не отвечать. Сворачивая на светофоре, замечаю, как мазнув по экрану пальцем, она телефон отключает и возвращает его в сумку, после чего роняет ту на коврик у своих ног и закрывает глаза, сжимая лежащие на коленях ладони в кулаки.

Решаю, что ее выбор — отличная идея, на десять из десяти баллов созвучная мне самому, поэтому, достав из внутреннего кармана пальто свой телефон, тоже его отключаю и кладу на место, продолжая планомерно прокладывать дорогу к Машиному дому, и эта дорога проходит в обоюдной тишине, что меня полностью устраивает.

Я никогда не заставлял женщину догадываться о том, чего хочу. Молчать и заставлять кого-то догадываться — не мой набор инструментов, я всегда считал его идиотизмом, и не только с женщинами. Но, войдя в знакомую квартиру, я не делаю ничего: не касаюсь Маши так, как того бы хотел, не говорю ей, чего хочу. Закрыв за собой дверь, я жду того, о чем не хочу просить: что сегодня она сама найдет ко мне чертов ключ, потому что сегодня я не хочу решать за нас двоих, как все будет в данную минуту.

Мне нужно, чтобы это сделала она.

Это не игра, не наказание, твою мать. Я просто хочу еще раз убедиться в том, что нужен ей сейчас не меньше, чем она нужна мне. Плевать, когда это стало важным, возможно, час назад. Если это тупой каприз, мне тоже плевать. Плевать даже, если этот каприз — результат моего дерьмового настроения, по крайней мере, я еще в машине дал понять, какое оно у меня.

Убрав в шкаф свое пальто, Маша сбрасывает с ног сапоги, перемещаясь по прихожей, как нечто невесомое, но из ее рук падают то ключи, то шарф, который кладет мимо комода.

Играю желваками, наблюдая почти бесшумную суету, будто снова вернулся в тот день, когда попал в эту квартиру впервые, но сейчас все абсолютно другое. Сейчас, подойдя ко мне, Маша не медлит, прежде чем дотронуться — положить мне на грудь ладони и поднять глаза.

Они чистейшего голубого цвета, прекрасные, блять. И в них пожирающая меня буря эмоций — упрямство, желание и страх, помощи с которым она не просит, она ведь не умеет ее просить, но я нужен ей достаточно сильно, чтобы мы оказались здесь.

Пробравшиеся под пальто ладони стаскивают его вниз с моих плеч, и я позволяю беспрепятственно избавить себя от верхней одежды.

Оставив пальто на банкетке, Маша снова возникает передо мной. На ее щеках румянец. Чтобы не коснуться его, сжимаю опущенные вдоль тела руки в кулаки. Свои руки Маша снова кладет мне на грудь и ведет ими вниз, к животу.

В какой-то период жизни даже порно стало для меня скучным, я не смотрю его лет с двадцати двух, оно мне не нужно, но вот это непорочное соблазнение отдается реакциями во всех моих нервных окончаниях, и начинается эта цепная реакция в моей голове.

Маша чувствует каждое звено этой цепи. Дышит чаще, кусает губы. Я не тороплю. Не делаю ни черта. Я хочу, чтобы она сделала это сама. Соблазнила меня.

Мы перешли тот рубеж, за которым тормозить ее могло бы стеснение или неуверенность в себе, но ее отношение к моему телу, как к чему-то неизученному и таинственному, убивало раньше и убивает сейчас. Все эти прикосновения, цель которых ловить мои реакции и заводиться от них — стирают мой предыдущий сексуальный опыт, где свое тело я воспринимал как очень простой и примитивный механизм. Очень простой и очень примитивный. Все мои партнерши знали это, как азбуку. В моем теле нет ни хрена таинственного, но только не для Маши.

Когда смотрит в мои глаза, я отчетливо вижу, что взять мое тело она хочет вместе с моими мозгами. Всего меня целиком, а не просто тупую механику моего тела.

Это плохая задумка, очень плохая, но так оно и будет, я не сопротивляюсь. Я хочу этого. Хочу ее башкой!

Не давая разогнаться дыханию, принимаю касания Машиных губ на шее и подбородке, пока ее руки обнимают мои плечи, а тело вытягивается вдоль меня струной. Отвечая на короткие рваные поцелуи, наблюдаю за ней: за ее лицом с густыми светлыми бровями и потяжелевшими веками. И я переоценил свою стабильность, потому что, когда Маша тянет к себе мою голову, качнувшись, впечатываю женские бедра своими в комод. Он вздрагивает, сбрасывая на пол какую-то декоративную статуэтку, а я упираюсь в него ладонями вокруг Маши, пока железяка с грохотом скачет по напольной плитке.

Я возбужден, но уверен, Маша знала это и до того, как втромбовал свою ширинку в ее живот. Оставив между нами пространство в пол-ладони, отстраняюсь.

Столкнувшись глазами на расстоянии, с которого слышу ее дыхание, присоединяюсь к паузе, которую Маша берет, сводя меня с ума мелкой дрожью своего тела.

— Что тебе нравится? — выпаливает, перебирая пальцами волосы на моем затылке. — Так? — прижимается носом к моей шее и кусает. — Так нравится? — скользнув рукой вниз, пробегает пальцами по груди и проводит костяшками по ширинке. — А так?

Мой член достаточно чувствительный, чтобы отозваться даже через джинсы, но осторожная ладонь убегает слишком быстро, дабы это оценить.

Прикрыв глаза, опускаю лицо.

— Нравится, — отвечаю на вопрос.

— Что еще? — спрашивает дрожащим голосом.

— То же, что и другим. Не больше, не меньше.

— Я хочу знать, что нравится тебе.

— Реши сама.

Это и провокация, и нет. Скорее нет, я просто хочу того, что озвучил. Я не думаю о своем удовольствии, мне на него плевать, я получу его в любом случае, а она…

Маша выдыхает с шумом, смотрит на меня волком и, обвив руками мою шею, набрасывается на губы с мягкой требовательностью, которая вышибает из меня воздух.

Подаюсь бедрами вперед, снова заставляя комод удариться о стену. Это единственное, что себе позволяю, кажется, у меня тоже есть психологический барьер, ведь я боюсь сделать что-то, что может напугать эту женщину, или ввести в тот транс, из которого понятия не имею, как ее вытаскивать.

Будто чувствуя мою нерешительность, Маша прижимается плотнее, и мои собственные страхи превращаются в игру, ведь я чувствую, что она до всхлипов и дрожи хочет, чтобы я перестал стоять гребаным бревном.

— Кир… — шепчет, прижавшись влажными раскрытыми губами к щеке.

Я дико возбужден, но красная сигнальная лампочка в голове все еще не заткнулась. Она не заткнется, даже если вокруг моего члена сомкнется горячее женское тело. Я не могу пустить все на самотек, это мой психологический барьер, когда Маша рядом! Я слушаю ее дыхание, вдохнув сам, опускаю вниз руки и сжимаю ими упругие округлые ягодицы через толстую шерстяную ткань клетчатой юбки.

— О-о-х… — сладкий стон заполняет уши.

Ладони зудят от желания сжать их сильнее. Впервые касаться так, как велит мне мое примитивное мужское нутро, но и здесь я боюсь перегнуть, потираясь ширинкой о Машин живот.

Она дает мне зеленый свет своими поцелуями. Я сминаю ее рот в ответ и сжимаю ягодицы через юбку так, что должен сделать немного больно. Снова стоны, которые делают меня болезненно твердым, и одной из самых необходимых вещей для меня сейчас является потребность расстегнуть, блять, штаны.