— Правда, Рахель, правда, — говорю я, поправляя ее волосы, сбившиеся на лоб, и целуя ее волосы, от которых так пронзительно пахло снегом и пеплом.

— После того, как ты уехал, я выкурила, наверное, целую пачку, и от меня пахнет табаком, — признается Рахель.

— Уходят запахи и звуки, — невпопад произношу я, — пойдем, Рахель, посидим в кафе, у нас еще есть время.

Мы проходим в круглый зал, который располагается перед выходом на перрон, садимся за маленький столик, заказываем у официантки какую-то нехитрую буфетную снедь, но Рахель к еде так и не притрагивается.

— Смотри, как интересно, — говорит она, — весь зал опоясывают часы, они показывают время в Москве, Минске, Праге, Братиславе, Берлине, Париже, Нью-Йорке… И что самое интересное, они все исправны до тошноты, они все работают, как заведенные. А мне хочется остановить время, понимаешь?! Ни на одних этих часах стрелка-дура не замерла хотя бы на секунду!

Пропел, просвиристел, прошелестел голос чешского диктора, оповещая о том, что начинается посадка на поезд, следующий в город Т.

— Пойдем на перрон, Рахель, — я беру ее за руку и веду к выходу.

На перроне было морозно; хлопья снега кружились тяжело и грациозно; пепел от ее сигареты кружился в воздухе, как снег, и падал на землю, смешиваясь со снегом.

— От твоих волос пахнет пеплом и снегом, — сказал я.

Она бросила недокуренную сигарету и обняла меня.

— Родной мой, — прошептала она, — ты даже не представляешь, как мне с тобой хорошо…

И вновь мы стояли, обнявшись, забыв обо всем на свете, пока до нас не донесся визгливый официальный тон проводницы:

— Поторопитесь там, девушка, через две минуты отправляемся!

— Все, — сказала она, нехотя отстранившись, — мне надо идти.

— Иди, — сказал я.

— Не хочу! — зло выкрикнула она, неистово обняла меня, крепко поцеловала в губы и, оттолкнув, буквально вскочила в тамбур. Пока она дошла до своего купе, поезд тронулся и стал потихоньку набирать ход. Я успел увидеть ее в обрамлении оконной рамы и помахал рукой. Она послала мне воздушный поцелуй, и вдруг застыла, не двигаясь — эдакий уносящийся вдаль стоп-кадр, щемящий снимок на память.

А утром, как и обещали, подали автобусы, и мы снова шумною гурьбой отправились в аэропорт, и все повторилось сначала-с той, пожалуй, лишь разницей, что на этот раз я твердо был уверен — вылетим точно в срок. Так и случилось.

И в небе, находясь рядом с Господом Богом, я благодарил его за подаренный мне фантасмагорический сюжет, за право участвовать в нем, за право чувствовать обнаженным сердцем то, что, может быть, многим никогда чувствовать не дано.

И все вертелась у меня в голове фраза, брошенная моим приятелем, искусным выдумщиком, пожирателем всевозможных историй, ловцом фактов и суровым бытописателем действительности.

— Знаешь, старик, — задумчиво говорил он мне, — бывает так, что ни с того ни с сего западаешь на человека; и куда бы тебя ни забросила судьба, и где бы ты ни очутился, неожиданно для себя вновь и вновь натыкаешься на него и вдруг понимаешь, что это какая-то сумасшедшая невозможность расставания…

…Не сговариваясь, оба они назвали этот вечер «ванильным».

Во-первых, потому, что так называлось кафе, куда они внезапно заскочили, повинуясь какому-то непонятному для них зову.

Во-вторых, этот вечер действительно казался пряным, как ваниль, — пряным и терпким, как желание, и дурманящим, как кальян.

Желание жгло их обоих, но оно же и отпугивало, и они вели себя, словно испуганные птицы, то слетаясь друг к другу вплотную, то разлетаясь в стороны и опасливо поглядывая друг на друга исподволь.

Она называла себя Стелла Стайн, то ли радуясь согласному созвучию имени и фамилии, то ли отсылая к Гертруде Стайн-с тайным ли умыслом или явным, но к той Гертруде Стайн, которая придумала термин «потерянное поколение»; Боже! кто из нас не считал себя потерянным на определенном этапе жизни?!

Его звали Лев Велин; зеркальное отражение имени и фамилии его не волновало, но без мистики все же не обошлось, без магии цифр, его насторожившей: Стелле 12 июля исполнилось 25 лет, а Льву 21 июля — 52.

Лев и Стелла познакомились случайно в «ВКонтакте» — социальной сети, порожденной сумрачным питерским разумом. Раз за разом обменивались они редкими посланиями и, может быть, никогда бы и не встретились, если бы не командировка Велина в тот самый город, где жила Стайн.

Они созвонились и договорились о встрече; в письме, ее предваряющем, Лев предложил Стелле перейти на «ты».

«Только после того, как мы выпьем на брудершафт!» — парировала Стелла.

«Идет, — согласился Лев, — встречаемся в ресторанчике “Амарилис”, там подают кьянти…»

На том и порешили.

В условленное время Велин подошел к «Ама-рилису» и заглянул вовнутрь: увы, свободных мест не было.

«Здесь недалеко, буквально в десяти минутах ходьбы, есть кафе “Ваниль”, - подсказал расторопный метрдотель. — А у нас сегодня глухо…»

Велин побродил возле ресторана, размышляя, что же делать, но Стелла не появлялась. Наконец, она позвонила ему на мобильный:

«Лев, ты меня прости, я чего-то тут заплутала, у меня географический кретинизм, понимаешь?! В общем, я тут, рядом, буду минут через десять…»

«Хорошо, — сказал Лев, — жду…»

В самом деле, через десять минут, виновато улыбаясь, Стелла подошла к месту встречи, она беспомощно развела руками, Велин хотел успокоить ее и слегка обнял. Девушка не отстранилась, но то, что было дальше, оба помнили смутно, хотя и признавались потом, что чувствовали себя, как в бреду.

Взявшись за руки, будто они встречаются уже в сотый раз, Стайн и Велин побрели, не разбирая дороги, куда-то наугад, но самое интересное, что через пятнадцать минут беспорядочного блуждания по переулкам они каким-то непостижимым образом вышли к тому самому кафе «Ваниль».

Им повезло: оказался свободным небольшой кабинетик, вход в который закрывала штора из грубого сукна.

Тотчас нарисовалась шустрая официантка, метнувшая на стол пухлое меню.

«Я ничего не хочу, только вино, ладно?..» — сказала Стелла, улыбнувшись.

«Только вино…» — повторил Лев.

«Я тебе не писала, но Лев входит в число трех моих любимых имен, — Стелла пригубила немного вина. — Лев, Марк и Михаил…

Почему ты на меня так странно смотришь?»

«Михаил-это имя моего младшего брата, а Марк-мой сын… — тихо-тихо прошептал Лев, — откуда ты это знаешь? Ты ведьма?»

«Я и сама, честно говоря, не знаю, кто я…» — Стелла закурила.

«Мы выпьем на брудершафт?» — поинтересовался Лев.

«Конечно!» — просто, безо всякого кокетства ответила Стелла.

Они выпили, поцеловались, едва соприкоснувшись губами, но, спустя мгновение, их словно ударило током, и поцелуй повторился. На сей раз он получился затяжным, как прыжок с парашютом; а впрочем, Лев и сам чувствовал, как проваливается в какую-то бездну, летит, не успевая дернуть кольцо.

Они пили, снова целовались, пили, лихорадочно говорили о чем-то, снова пили, обнимались так, словно искали друг у друга защиты.

Внезапно штора отодвинулась, и в комнату вошел чернявый человек в униформе, держа в руках прибор для курения кальяна.

Ни слова не говоря, он поставил прибор на стол и исчез, как тень отца Гамлета.

Лев взглянул на Стеллу.

«Что это?» — удивленно спросил он.

Стелла пожала плечами и улыбнулась. Затем взяла выходящую из сосуда трубку и вдохнула кальянный дым.

В сосуде тотчас забулькало, и, сделав паузу и выдохнув ароматный дым, Стелла произнесла: «Что ж, вполне качественный кальян…»