— Эй! Вы права не имеете! —- тут же ожили умирающие от усталости. — Это статья!

Оставление в заведомо опасной ситуации или типа того! Я законы знаю!

— Оставление? — посмотрел на меня Боев, нарочито изумленно приподняв светлые брови.

— Мужики, вы тут видите людей, которых мы оставляем без помощи?

— Не-а. Только трех крыс, — ответил ему Бобров, и мы пошли прочь, забив на вопли и угрозы крутыми родителями.

Егерь нас повел по следам ублюдков, но они изрядно попетляли до пересечения с нами, так что место крушения удалось найти только к вечеру.

И увиденное там сгустило тьму у меня внутри еще больше, а нескольких Орионовских оперов вывернуло от вида на то, что обнаружили там вместо девушек или хотя бы тел.

По факту — ничего, кроме жутких кровавых ошметков одежды и огрызков костей в туче зеленых мух.

— Ну, видать того… Сбрехали пацаны те.

Убились девки, а волки все подобрали… Они такое… ну, в смысле, покойников ой как издаля учуять могут, — негромко сказал егерь, и у меня окончательно упала пелена тьмы перед глазами.

Весь мир вокруг будто потерял краски, сменив их на черно-багровые, и меня сорвало и поперло куда-то.

Хрен его знает куда, лишь бы не оставаться там.

Ноги несли сами, позади кричали Боев с Бобровым, а я пер и пер, как если бы меня раскаленным крюком подцепили под грудину и волокли, и тормознул только на речном берегу, различив в быстро накатывающих сумерках нечто на каменистой отмели.

Обрывок обшивки с кое-как скрученными проводами, разбросанную одежду и обувь.

Рухнул на колени, схватил тряпки и уткнулся в повлажневшую от росы ткань, пропитанную запахом моей женщины.

Узнал его сразу же, разве можно такое спутать?

Нюхал, как сбрендивший зверь, перебирая пальцами и всматриваясь в поисках крови и осознавая, что это свидетельство — она не умерла на той жуткой поляне с останками.

Слабый звук, далекий или же заглушенный шумом воды донесся откуда-то.

Похожий больше всего на отчаянный вой, и я вскочил и завертелся вместе с мужиками, пытаясь уловить направление.

— Туда!

— указал Боев, но я знал, нутром чуял, что он ошибается и ломанулся в другую сторону, прыгая через кусты и чуть не расшибаясь о деревья.

Вылетев почти ослепшим от хлеставших по лицу и глазам веток на очередную отмель, увидел мою Лизку.

Ее одну, стоящую на четвереньках и уже хрипящую, а не орущую, как только что.

Не останавливаясь, пнул камень, отправляя его в бок волку, что уже и так собрался убежать, напуганный моим появлением.

Бухнулся на колени, подхватил Ерохину, перевернул, заглянул в смертельно бледное лицо с посиневшими губами, обшарил взглядом все ее полуобнаженное тело в ссадинах и огромных кровоподтеках, убеждаясь, что ничего критичного вроде нет, и только после заметил еще одну девушку, бессильно лежащую на спине на мелководье в нескольких метрах.

Бобров уже тоже добежал и поднял ее, вынося на берег, а Боев орал в рацию радостную новость.

Мы нашли их.

Я нашел свою женщину.

Все.

Лиза

Просыпаться мне как обычно категорически не хотелось, но в кои-то веки я делала это сама, так сказать, естественным образом, а не от мерзкого дребезжания будильника или не от толчков и окриков домочадцев.

Не открывая глаз хотела потянуться, но грудную клетку прострелило, и я тихо ойкнула, окончательно просыпаясь и вспоминая все недавние события.

Ребра болят, ладони-локти-колени подпекают от ссадин, голова гудит, в горле тоже скребется жжение, и вообще — я вся болю.

В попытке протереть никак не продирающиеся глаза, ляпнула ладонь на физию и почувствовала какой-то неуместный холодок и тяжесть.

Ресницы таки разлепились, и я с некоторым трудом смогла сфокусировать взгляд на широком, в полфаланги золотом кольце на безымянном пальце.

Его там появления не помнила, но сто процентов знала чьих шаловливых ручек это дело.

— У-у-у!

— сесть на кровати без подвывания было не вариант.

В палате я была одна, хоть и присутствовали еще две пустые кровати.

Надо же, болею тут как королевишна.

Еще и цветы всякие на тумбочке и в четырех баллонах на полу.

Апельсины, бананы, персики и виноград на стуле россыпью.

Фигасе, изобилие.

Из коридора бубнели голоса, я слезла с кровати, еще раз взвыв, и поковыляла на звук.

В коридоре обнаружился искомый мною наглый объект.

Лебедев стоял там спиной ко мне, высокий, широкоплечий, в одном из своих офигенских костюмов, и говорил с седым полноватым дядькой в светло-голубом халате.

Я несколько секунд полюбовалась, дожидаясь пока Макар проследит за направлением взгляда собеседника и обернется.

Подняла кисть, выставила окольцованный палец, посмотрев на него с “че за хрень” видом.

И да, на самом деле мне хотелось попрыгать и повизжать, но, во-первых, надо прояснить, правильно ли я поняла смысл подарка, а во-вторых,… что за самовольство вообще-то!

Макар улыбнулся, что-то тихо сказал собеседнику, забирая у него небольшой листок, сунул его в карман и пошел ко мне, попытавшись оттеснить обратно в палату.

— Эй!

Мне в удобства нужно!

Лебедев так же молча обхватил меня аккуратненько, как хрустальную, вокруг талии и повел по коридору до нужной двери.

Вышла я оттуда чуточку счастливее, потому что еще и умылась, кое-как согнувшись, и потерла хотя бы пальцем по зубам, выполоскав рот.

Снаружи ждал Макар, причем, с инвалидным креслом на колесиках.

— Блин, ты бы еще каталку в морге позаимствовал, — каркнула я хрипло и потерла горло.

— Я лучше камеру в изоляторе сниму в аренду в следующий раз, — огрызнулся Макар.

— Ну да, ну да.

А вещи мои где?

— В лесу.

Волки носят.

Просили кланяться за обновки.

— Макар, вот это что?

— проигнорировав его типа наезд, снова выставила я палец.

— Ювелирное изделие, служащее для демонстрации степени твоей занятости.

— Судя по ширине этой демонстрации, я должна быть прям офигенски занята.

А я так-то согласия своего на это не давала.

— Естественно.

Я же его и не спрашивал, — похренестически пожал он широкими плечами, усаживая обратно на широкую кровать.

— Ты не обнаглел ли в корень?

— Только в том случае, если ты категорически против и горишь желанием мне его вернуть.

— Не горю, — ответила без колебаний и попыток поломаться, хотя чуток хотелось.

Девушка я или где?!

— Но считаю, что ты сильно торопишься.

Просто порыв на эмоциях, о котором потом можешь пожалеть.

— Вот уж нет, Лиза, — он взял мою руку с кольцом и уложил на свою широкую ладонь, глядя неотрывно.

— Пожалеть я рискую, если буду долго щелкать клювом, и тебя уведет кто-то более расторопный из того табуна восхищенных тобой жеребцов.

— Лебедев, я не какой-то безголовый приз в мужском соревновании “кто первый вставил — тому и Лиза”.

— Вставил, следуя твоим выражениям, первый я, и так все и останется.

И не своди все чисто к сексу, Лиза.

Мое решение абсолютно осмысленное.

Я уже не пацан, что первым делом смотрит на сиськи-ножки и действует, подчиняясь хотелкам своего члена.

— А, то есть мои сиськи и ножки не являются привлекающими тебя достоинствами?

— докопалась-таки я.

— Ерохина!

К сиськам я еще вернусь, причем, буду возвращаться часто и регулярно, только заживешь вся!

Не сбивай меня, блин, я тебе не мастер художественного лирического свиста, так что говорю четко и по делу: я черта с два готов упустить такую женщину, как ты.

— А… — Молчи!

Ты — умная, добрая, упрямая, не обижаешься по пустякам, прощаешь мою сиюминутную дурость, не боишься говорить все в лицо и ставить на место, когда веду себя как эгоистичный засранец.

Не сдаешься перед трудностями, даже когда тупарь-любовник внезапно спихивает на тебя своих детей без всякого предупреждения.