Девушка тщательно пережевала и только после этого ответила.

— Если бы ты, господин Лебедев, почаще вспоминал еще и об уважении к другим, а не только к себе, то было бы куда как круче, — и мне почудилось крайне обидное разочарование в ее голосе. Эдакое — чуть больше и трансформируется в презрение. А я такого от Карины нахлебался досыта, хорош!

— Уважение на пустом месте не рождается, его заслужить нужно, Лиза.

— Согласна, — кивнула она, — только это штука работает в обе стороны, как по мне. Заслуживать его хочется только в глазах того, к кому уважение испытываешь. Ну, или хотя бы глубокую благодарность. Но, выходит, иногда не нужно это и пытаться сделать, потому что невозможно.

— Это ты о чем?

— О том, что много лет жила с благодарностью к тебе, Макар. Когда-то ты спас меня. Помнишь ту девочку, которую вытащил из поганого подвала в том гаражном кооперативе? Ты спас меня от ада, и я тебе за это благодарна была и буду до самой смерти. Ты — мой герой все эти годы. Серьезно герой, самый настоящий, без балды. А герой не может… не должен был предлагать мне такое. От кого угодно это было бы норм, но не от него, — она погрустнела, перестав прятаться за маской непрошибаемого пофигизма и глянула на меня с какой-то пронзившей навылет откровенной уязвимостью. — Но это уже мои проблемы, ведь оставаться для меня героем ты ни хрена не обязан. Короче, я к тому, что я не чокнутая какая-то, которая не знает, чего хочет и не понимает, каковы правила реальной жизни, хотя тебе, безусловно, глубоко пофиг. Затык просто в тебе, Макар. Даже готовой продаваться ради своей цели дряни нужен герой, понятно? Ну или типа того, а то тогда жить вообще погано. Короче, спасибо, что спас и был… И это… — она поднялась, пошатнулась, икнула и хихикнула: — Пошла я, и правда, спать.

Я проводил ее ошарашенным взглядом, осознавая услышанное. Лиза. Да, точно, Лиза, это имя было в ориентировке вместе с фото. Вот только фамилия другая была. Девочка с разбитым в кровавое месиво неузнаваемым лицом и обнаженным хрупким тельцем в ссадинах и кровоподтеках, которую я нес на своих руках, завернув в пиджак. Она, одинокая и насмерть испуганная, дралась как и сколько могла с теми тварями, и поэтому мы с Федором Кравченко тогда успели. С невесть откуда взявшейся силой и багровым маревом лютого бешенства перед глазами, я сумел высадить плечом железную дверь, не заметив, что сломал ключицу. Болит до сих пор на погоду всегда.

Девочка — гостья из моих снов много лет подряд. То кошмаров, в которых мы не успели, и все самое гадкое случилось. То светлых, очень-очень редких, от которых просыпался с осознанием, что жизнь не полное говно, раз дает шанс человеку на такие поступки, и посещала грусть, что от возможности совершать подобное еще отказался ради бабок.

Девочка, чей взгляд забыть так и не вышло, потому что никогда и никто, ни прежде, ни позже не смотрел на меня так же. Ан нет, вру. Нечто очень похожее я поймал в глазах Лизы, в момент, когда снимал ее с подоконника в гребаном ресторане-западне. Поймал и пропустил, забыл в горячке и позволил смыть похоти.

— Что… — в глотке почему-то пересохло, и я хлебнул выдохшейся уже кислятины с горла и скривился, растирая грудь в том месте, где вдруг болеть стало. — Что мне, на хрен, с этим делать-то?

Думал, Ерохина мозготрахом занимается? Не-е-ет, для нее это мелко. Она мне мозг взорвала и пошла спать! А ты, Лебедев, сиди теперь и думай, как быть дальше и что делать, чтобы… Чтобы что? Исправить свой имидж в ее глазах и вернуть себе ореол героя? Да ну нах! Герои, это же эдакие причиняющие всем добро дебилы едва ли не бесполые. А я не хочу быть Лизкиным героем, я хочу быть мужиком, который станет трахать ее часто и регулярно, а она будет этого хотеть. Меня, а не бабок или красивой жизни или какой-то, мать ее за ногу, независимости. И это возвращает меня к отнюдь невеселому выводу. Я — дебил, и жизнь меня ничему не научила.

Лиза

Когда гордой цаплей в полотенце сваливала из кухни, думала не засну ни черта. Потому что все прямо вскипело внутри от полного отсутствия хоть какой-нибудь реакции на физиономии Макара. Я ему такое, а он… сидит себе с такой же каменной маской на лице. Ну а с другой стороны, ты чего хотела, Лиза? Это для тебя то спасение было событием на всю жизнь, а для него-то вряд ли. Он же курсантом школы милиции был, небось, потом такого на работе повидал, что какую-то там спасенную, едва не иснасилованную толпой, девчонку разве упомнишь? Не растерзали ведь, обошлось, а так везет отнюдь не всем, и подобное дерьмо чуть ли не каждый день у ментов на работе. Вот интересно, а почему он ушел?

Ой, да что там интересного! Страна вразнос пошла, жить всем на что-то надо, а ментам тем сколько платят — зубы на полку мигом сложишь, тем более, если семья.

Но все равно! Все равно! Хоть как-то можно было среагировать! Лежала и ждала все же, что придет, мол разговор не закончен скажет. Но нет. Глаза закрыла — открыла, а уже утро, и в квартире тишина. Села на кровати, заметила свою сумку с вещами у кресла. Выглянула из спальни, которую вчера нахально заняла по принципу “все нахер с пляжу — я тут ляжу”. Тишина полнейшая. В санузле пусто, на кухне тоже, со стола все убрано, и лежат только несколько тысячных купюр. Это, сука, что? Это он типа мне заплатил за секс? Ну и курва же ты, Лебедев! Я тебе все, как на духу, сказала же, что ты — это совсем другое, что никогда с тобой ради денег не смогла бы, а ты… Скот!

Наверняка же нарочно, чтобы ткнуть меня носом в то, кем считаешь и по-другому никак.

— Ну и похер на тебя! — пробормотала, кусая губы, чтобы забить физической болью жжение в груди. — Так даже лучше. А то еще сдуру бы повелась на твое предложение конченное и каждый день бы чувствовала себя, как оплеванной.

Приняла душ, оделась, нашла в холодильнике вчерашние деликатесы и поела, хоть на вкус все показалось пеплом каким-то.

В прихожей увидела клочок бумаги, поверх которого лежали ключи от квартиры. “Отдай Боеву”. И все. Как говорится — ни здрасти, ни насрать, вообще и словечка не достойна ты, Ерохина. А и правда, чего там писать, да? О чем? Рабочих отношений больше нет, в притоне и с бандюками чуток покуражились, и тоже тема закрыта, секс случился, но за него уплачено. Все.

Шумно втянула воздух носом, медленно выдохнула, изгоняя прочь и боль. Она, гадина, упорно цеплялась за что-то внутри, но фигня вопрос, все дело в количестве вдохов-выдохов и минут-часов-дней. Пройдет. Че там было-то в принципе?

На районе все как всегда в выходной день. Пацаны гоняют на великах, мамаши с колясками на них рявкают периодически, взрослые дядьки забивают козла в домино за деревянным раскладным столом под здоровенной липой, пенсионерки ковыряются в цветниках под окнами первых этажей, очищая их от сорняков, пивных бутылок и пакетиков от семок, которыми стабильно все загаживают Соленый и подобные ему свинорылы. Перед подъездами на лавочках дневной дозор из бабулек на изготовке — ни одна муха не пролетит, не обзаведясь четкой классификацией: шалава она, наркоман, алкаш, уголовник или просто невоспитанная зараза, которой трудно разве постоять с хорошими людьми и выслушать от них все сплетни и снабдить новыми.

Я прошмыгнула мимо наших стражниц подъезда едва кивнув на их попытку вцепиться в меня с разговорами, и бегом поднялась по лестнице.

— Лизка! — шепотом приветствовала меня Ирка. — А мы думали ты только завтра вернешься или сегодня поздно вечером.

— Ну раньше освободилась, — пожала я плечами, стараясь натянуть самое невозмутимое выражение лица из возможных. — Мама Любку укладывает?

— Ага. А че случилось-то? Не срослось что-то с работой? — встревоженно всмотрелась мне в лицо сеструха.

— Все нормально, говорю! — раздраженно прошипела в ответ. — Спать пойду, устала.

— Ли-и-из… — сестра шагнула ко мне и обняла кратко, — херня все, не бегом, так ползком, но где надо будем.

Ну да, кого обмануть-то хочу, роднулю свою, которая меня как облупленную знает.