Одна она в моих руках и остается.

— Соскучился, как зараза распоследняя, по тебе.

Все осознал и готов признать.

— Что, блин, признать?

— уже не сказала — простонала Лиза, обхватывая мой затылок и целуя над ухом, и я чуть не спустил от такой малости.

— Да хоть что, Лизка, только бы тобой опять нажраться, — не мешкая и ловя момент ее податливости, уложил на ближайшую из двух узких кроватей и, бухнувшись на колени, стал целовать хаотично грудь сквозь лифчик и расправляться с молнией на ее джинсах.

— Я повел себя, как мудак, взвалив на тебя своих мелких, я урод, потому что не ухаживал нормально, я… бля-а-а, Лиз, да хоть кто, хочу тебя п*здец как.

Хочу сейчас, хочу обратно, хочу, понимаешь?

— Ну ты рехнулся, — уперлась она ладонью в мой лоб.

— Войти же могут!

— Рехнулся, Лизк, реально долбанулся на всю голову от тебя.

И кайфую от этого, веришь?

И никого пока нет, все за мороженным ушли и гулять.

— Ну так чего ты тогда возишься столько?

— моментально переобулась в прыжке моя девушка, выгнулась, опершись на голову и пятки, и спихнула со своих бедер штаны, открывая мне дорогу в рай.

Я свою ширинку рванул, уже чуть не ослепнув от запредельного возбуждения, и, сдернув одну штанину с Лизкиной ноги, развел их для себя и перетек-навалился сверху, кайфуя от ее мягкости подо мной, кабаном голодным и упершись головкой точно куда мне надо до смерти.

— Защита, Лебедев!

— треснула Лизка по моему плечу.

— Ты же детей больше не планируешь.

Сука, в следующий раз язык себе откушу, все равно от него один вред местами.

— Я остановлюсь!

— поклялся я, ни черта уже не соображая, потому что сейчас бы ей что угодно пообещал, и охнул, очутившись через мгновение лежащим на полу около кровати.

— Ни хрена подобного!

— гневно ткнула пальцем в меня жестокая женщина, которую я, похоже, люблю.

Лиза

— Да за что, женщина!

— простонал Лебедев, хорошенько, видимо, приложившись об пол боком.

За что?

За что, блин?

!

— Да за то, что ни черта в тебе не изменилось, Макар!

Бла-бла-бла, я признаю, что я мудак, только дай, и тут же забью на все, что ты скажешь, вот за что!

— Бля-а-а, ну Лизка, давай вот это все чуть-чуть попозже!

— взмолился мужчина, коварно падая на спину и сбивая мне концентрацию гнева бесстыжей демонстрацией готового к использованию оборудования.

Вот ведь гад такой!

— Обещаю мы все обсудим, и ты мне выскажешь какая я сволочь, но после.

Угу, а потом, как в том анекдоте, “мало ли что я на тебе обещал”.

И, естественно, заметив как я пялюсь, Лебедев решил воспользоваться моментом и подорвался с пола, намереваясь снова меня подмять.

А хрен тебе!

По-твоему не будет.

Я извернулась, выскользнула из-под него, подсекла, роняя опять на пол.

— А ну лежать!

— потребовала, проковыляв подволакивая за собой наполовину снятые джинсы по комнате до брошенной сумки, полезла в кармашек и выудила оттуда три сцепленных серебристых квадратика.

Повернулась, отрывая один из них и заставая Лебедева как раз в миге от попытке атаковать меня с тыла, то бишь облапать мою задницу, которую он прямо жрал глазами.

— Так, а презики ты для чего с собой постоянно таскаешь, а?

— тут же помрачнел Макар.

— Че это за херня такая, Ерохина?

— Эта херня зовется заботой о себе любимой в первую очередь.

О своем здоровье и о том, чтобы не лишиться внезапно подвернувшегося удовольствия, если твой любовник окажется редкостной эгоистичной свиньей… — рванула крепкую фольгу зубами и пихнула в грудь тщетно пытающегося встать Макара, роняя на пол.

— Эй!

Я не настолько уж сви… — начал он, но я перешагнула его, резко опустилась, садясь на его бедра и обхватила основание тут же задергавшегося ствола, и следующим было только протяжное на одном долгом выдохе.

— Бля-а-а-а!

— Что-то словарный запас у тебя скудеет стремительно, Лебедев, — ехидно заметила я.

Прозрачная влага на вершине приковала мой взгляд, и я невольно облизала в прежде незнакомой жажде губы, ощущая тот самый фантомным солоновато-острый вкус моего любовника.

Не собираясь отказывать себе ни в чем, наклонилась и лизнула, подхватывая на кончик языка обжегшую его каплю и коснувшись тонкой чувствительной кожи самую малость.

Лебедев издал какой-то нечленораздельный вопль, дернувшись так, будто его задницу долбануло током, резко взбрыкнув бедрами.

Мокрая головка ткнулась мне в губы и скользнула по щеке, оставляя там след, и я совершенно осмелев и одурев от вкуса и запаха, повернулась, захватывая ее в рот.

Глаза вдруг закрылись сами собой, стон блаженной жажды родился внутри, и… тут же все оборвалось, потому что Макар загреб мои волосы и отстранил.

— Лиз-Лиз-Лиз… нет… не сейчас, малыш… — зашептал-захрипел он, обхватывая пятерней затылок, потянул к себе и рванулся навстречу для поцелуя.

— Я приплыву в три секунды… Серьезно… И опять буду эгоистичной свиньей… Я и не заметила, как он ловким движением выудил из моих пальцев надорванный пакетик пока сносил голову жадным, ранящим поцелуем.

Оборвал его, выпрямляя меня, хватающую отнятый им воздух и ловко раскатал презерватив по своей длине.

Вот ведь ни черта нет в этом зрелище возбуждающего, просто мужик упаковывает себя в защиту, а меня и от этого торкало.

От вида вздувшихся вен на его кистях, широких запястьях, подрагивающем от нетерпения стволе, откликались рваными сжатиями мышцы у меня внутри.

Лебедев попытался меня опрокинуть, но я не дала ему этого сделать, снова прижав руку к груди, и приподнялась на коленях, подстраиваясь и направляя его в себя.

Прямо в мою ладонь лупило его сердце, тот же бешеный ритм мне казалось я ощущала в мощной мужской плоти, что пока впустила на самую малость, а в моих ушах грохотало от собственного беснующегося пульса.

— Лизка!

— повелительно рыкнул Макар, впиваясь до боли в мои бедра пальцами и толкнувшись вверх подо мной, требуя впустить его уже полностью.

— Нет!

— уперлась я в его сейчас твердый словно дерево живот ладонью и ускользая от его атаки.

Я тоже вся горю заживо и оголодала по нему, но именно поэтому не собираюсь упускать ни единого нюанса.

— Имей в виду, Лебедев, что это ничего не меняет.

Качнулась сама, впуская еще немного, переживая новую волну едва ли не чрезмерной наполненности и несущейся за этим болезненной сладости.

Макар ответил стоном, в котором удовольствия и возмущения недостаточностью было поровну.

— Что?

— выдохнул он рвано и дернул вверх мой лифчик, обнажая грудь и тут же ее сжимая, порождая импульс, толкнувший впустить его глубже.

— Мы не выйдем отсюда теми же, что раньше, вот что!

— от топившего по самую макушку возбуждения я не отвечала — огрызалась, раскачиваясь и проваливаясь в ощущения жгучего проникновения все больше.

— Я не собираюсь… ах!

Не собираюсь вернуться в твой дом и продолжить с того же места, ясно?

— Ясно-ясно-ясно… Лиз-Лиз… Еще!

— Макар стиснул мои ягодицы и изогнулся в пояснице подо мной, вгоняя себя, обжигая и заставляя-таки сгореть последние капли выдержки.

Навязал все же свой ритм и мощь, подхватил, снес, подчинил, вплавил в мой разум понимание, что похрен — сверху он или снизу, вытрахать мне мозги положение в пространстве ему не помешает.

И я поддалась с облегчением, отдавая ему себя, насаживаясь так резко и часто, как повелевал жесткий захват его рук, властный жрущий меня огонь в его глазах.

Скакала на нем, захлебываясь жаром, будто неслась к своему оргазму верхом на диком пламени.

И окончательно была побеждена, когда тело сковало тем самым, в полушаге от края, предвкушением-болью, а Макар, учуяв это, как хищник полную капитуляцию добычи, опрокинул все же на спину и добил-вогнал обоих в экстаз.