— Ну же, грамард, твоя церковь рассчитывает на тебя, как же ты будешь бороться с великим злом, если не можешь даже подняться. Давай, я в тебя верю, ты же смог вернуть воду в озеро, как? Похвастайся! Поговори со мной на том, другом наречии. Докажи что ты тот, кто мне нужен.

И тогда Орис понял, что жив только потому, что Барахольщик заблуждается

Кастор тряхнул головой, в ушах всё ещё звенело и гудело, ему до сих пор казалось что земля уходит из-под ног. Последнее, что помнил Кастор, как он поскользнулся на грязи и падал, но потом кто-то схватил его за шиворот и втащил на лошадь. Как только мимо с шумом разъяренного табуна пронеслась вода, сознание покинуло его и очнулся Кастор уже в лагере.

Походный лагерь трудно с чем-то спутать, даже если его разбили в крайне неподходящем месте, в узком ущелье в теле Подножия, одном из тех, куда даже местные стараются не соваться. Кто-то очень хотел укрыться от любопытных глаз и готов был рискнуть. На счастье этого кого-то во время сотрясения земли и пока извергалась вода, ни ущелье, ни лагерь не пострадали.

Кастор сидел на холодной земле, прислонившись спиной к мокрому от росы Подножию. Камень был невероятно гладким на ощупь и Кастор с удовольствием поглаживал его пальцами.

Изо рта валил пар. В холодном воздухе ощущалась осень. Подножие всё чаще укутывалось по утрам в белый иней и над Высоким Краем висел туман.

Рядом сидел Камыш и закинув голову, смотрел в узкий клочок неба. Там, где ущелье сужалось, качался на ветру подвесной мост.

— Ну мы и вляпались, — прошептал Камыш. — Ты только это… лишнего не болтай.

— А что именно ты считаешь лишним? — спросил Кастор, дернул связанные за спиной руки и тоже посмотрел вверх. Солнце заглядывало в темноту ущелья робкими утренними лучами, ветер шумел в кронах, скрипели гибкие стволы сосен, держась корнями за каменные уступы. Сосны упорно тянулись к небу. Кастор не был склонен любоваться природой, но сейчас это отвлекало от неприятных мыслей. Например от мысли, что Орис мертв.

Кастор злился на грамарда как никогда прежде и не имел возможности даже наорать. А еще он злился на себя за то, что не смог настоять на своём и заставить его уехать в Решань. Сейчас он согласился бы вечно ругаться с этим тупицей из-за всякой ерунды, только бы он снова оказался рядом.

Шея у Кастора затекла, он опустил голову сначала к правому плечу, потом к левому. Хотелось пить.

— Так ты что и правда сыскных дел мастер? — спросил он бездаря. Профиль Камыша дернулся. Он видимо уже успел пожалеть что выболтал свой секрет, но взять такие слова назад не просто.

— Лгать — это у меня работа такая, — сказал Мистат Лайер, который все это время прикидывался бездарем по кличке Камыш. — Так что не верь всему, что я говорю.

— Белый цвет позволяет мне отпускать такие грехи, — сказал Кастор и покосился на троицу, что быстро приближалась к ним со стороны лагеря. Явно вояки, если верить гербам на доспехах — северные волки, но Кастор плохо разбирался в титулах и принадлежности северян с того берега Чандры, всё, что он о них знал — вместо коней они используют огромных пятнистых кошек, а вместо почтовых горлов — гигантских птиц — орлов. И это казалось ему таким же невероятным, как то, что Создатель когда-то ходил среди людей.

— Встать, — скомандовал тот, что шёл по центру, длинный, тощий и седоголовый. Как и все северяне он был белокожий, почти прозрачный и с голубыми глазами, двое, что пришли с ним, приблизились и помогли Кастору и Камышу подняться.

— За мной.

Их привели в палатку, она была явно больше остальных, но все таки это была палатка, а не шатёр, какие обычно использовали высокородные герцоги и графы. Внутри все было скромно, стол, стул и лежак, никакого золота или дорогих тканей. Тот, перед кем их поставили, был под стать своему жилищу, за скромность ему стоило выдать маркову хламиду, традиционное одеяние странствующих проповедников Святого бедняка. Нагрудный панцирь доспеха был отделан серой кожей горного шадли и оторочен его же жёстким мехом, на поясе висел рог и ножны с коротким мечом. Серая куртка и плащ, в естественных условиях хорошо сливались с однотонной, горной местностью.

— Моё имя Луи Калеб Дерен, герцог земель Ремален, Шаллар, Хабаз и Луизан Северного Велькора, — ровным голосом сказал хозяин палатки. — Прежде чем я прикажу вас развязать, я хотел еще раз услышать ваши имена, если вас это не затруднит.

Кастор выдохнул своё имя с облегчением и мысленно вознёс хвалу Создателю за то, что северяне, как и все, чья кожа словно молоко коровьей матери, плохо различают представителей других народов. Для белых темнокожий килиец ничем не отличается от смуглого айгуна с островов, потому никому и в голову не придёт, что человек в белой рясе может оказаться нечистой, зерейской крови.

— Килия, это же где острова пирамид? — спросил герцог. Кастор кивнул, он не видел смысла читать северянину лекцию по географии, но тот не удовлетворился и вопросительно поднял бровь. Было очевидно, что герцог ждёт ответа.

— Да, ваша светлость, Килия находится рядом с Зубчатыми островами, сами же острова населяют айгуны, их еще называют крылатый народ, хотя крыльев у них нет, у них костяные наросты вдоль хребта, а вокруг рёбер полости для воздуха, с их помощью они способны очень долго пребывать под водой. Они собирают сокровища со дна Огненного пролива — янтарь и жемчуг, а еще кости гигантских древних предков нынешних птиц.

— Вы — священник, — сказал герцог, сказал так, будто это тоже была какая-то физиологическая особенность организма, как костяные наросты, например. В этот момент Кастору захотелось гордо выпрямиться, но прежде переодеться во что-то приличное, от его белых одеяний остались только грязные лохмотья.

— Ну что ж, — герцог посмотрел на Камыша. — А вы значит…

— Мистат Лайер, ваша светлость, — ответил тот. — Сыскных дел мастер Его королевского Величества…

— Да, спасибо, сударь, — остановил его герцог. — Теперь когда маски сброшены, а имена названы, я могу принести вам свои извинения за столь холодный северный приём, — губы герцога растянулись в улыбке. Он не сделал ни единого жеста, но двое его людей молча подошли и разрезали верёвки. Кастор с облегчением растер запястья, боль в руках была адская.

— Теперь вы мои гости, — продолжил герцог. — Вам предоставят всё необходимое, но прежде я хотел бы обсудить кое-что, с чем, как мне кажется, не дозволительно медлить.

Кастор вспомнил несколько часов, что они провели на холодной земле, но конечно же ничего не сказал. Речь герцога местами казалась слишком витиеватой для северянина и сур предположил, что учился Луи Дерен в столице, а на родину вернулся совсем недавно. Это объяснило бы почему северянин даже бровью не повёл на обращение — ваша светлость, которое было в ходу в основном на юге. На севере тонкости этикета мало кого волновали, тут главное язык не отморозить, потому высокородные господари не гневались на простоту речи.

— Вы — священник, — повторил герцог и посмотрел на Кастора. — Что вы знаете о мойрах?

Кастор от удивления застыл, страх выступил меж лопаток каплями пота.

Мойры — дочери богини судьбы Фатумы, или как её называли на юге — Урдаль-аин-рах. Но почти никто не осмеливался называть судьбу по имени, и говорили просто — ересь островитян Танума. Танум — маленький островок посреди холодных вод Чандры, откуда пришло племя кхамиров, тех, кого навсегда запомнят как последних еретиков. Именно из-за их ереси была создана инквизиция, из-за них же, так учила церковь, случилась и Великая смута, которая на столетие погрузила Ахорн в разруху и междоусобицы. Столетие без короля…

Кастор стиснул зубы. Мифы и ложь, которыми церковь кормила людей, вызывали у него приступы гнева. Он то знал, что Великая смута не более чем неудачная попытка переворота, который затеяла Церковь в надежде, что после кровопролития им удастся заново сплотить людей вокруг Святого престола. Но история говорит, что их план провалился, а мир обычных людей надолго канул во тьму.