И, наконец: «Деревья складками коры Мне говорят об ураганах…» – любимое с юных лет «Созерцание» Райнера Марии Рильке – «И я их сообщений странных Не в силах слышать средь нежданных Невзгод, в скитаньях постоянных, Один без друга и сестры…»

«…Как мелки с жизнью наши споры, Как крупно то, что против нас. Когда б мы поддались напору Стихии, ищущей простора, Мы выросли бы во сто раз. Все, что мы побеждаем, – малость, Нас унижает наш успех. Необычайность, небывалость Зовет борцов совсем не тех. Так Ангел Ветхого Завета Нашел соперника под стать. Как арфу, Он сжимал атлета, Которого любая жила Струною Ангелу служила, Чтоб схваткой гимн на нем сыграть. Кого тот Ангел победил, Тот правым, не гордясь собою, Выходит из такого боя В сознаньи и расцвете сил. Не станет он искать побед. Он ждет, чтоб высшее начало Его все чаще побеждало, Чтобы расти ему в ответ».

Рильке полагает, каждый должен стремиться заслужить ВСТРЕЧУ. Лишь вступив в борьбу с противником, которого априори нельзя, невозможно победить, человек в состоянии постичь «необычайность и небывалость» и «расти в ответ». Борьба описывается как путь к постоянному обновлению, совершенствованию и постижению истины. Единственный верный образ жизни. ЗАДАНИЕ. Как поединок, где поражение оборачивается победой.

Помню, в детстве взрослые говорили: «Художником надо родиться».

Я мечтал познакомиться с художником. Однажды моя старшая сестра Люся рассказала, что в Парке культуры и отдыха к ней подошел незнакомец и предложил написать портрет. «Я не такая идиотка и не согласилась», – со смехом поведала сестра. А я подумал: «Люська – дура! Так повезло. К ней подошел сам ХУДОЖНИК! Кудесник и волшебник. А она…»

Когда появились художники, позиционирующие себя гениями?

Не «ты – гений», а «я – гений». Когда возникла идея, что художник должен быть больше, чем художник, а писатель – больше, чем писатель? Когда родилась гениомания?

Вероятно, в эпоху modernity. Массмедиа.

Александр Сергеевич Пушкин, сознавая свое величие, писал: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, / К нему не зарастет народная тропа…».

Блистательный остроумец Оскар Уайльд на вопрос американского таможенника, есть ли у него что-либо подлежащее декларированию, ответил: «Мне нечего декларировать, кроме моей гениальности».

Культовый немецкий поэт рубежа XIX–XX веков Стефан Георге практиковал образ поэта – исключительного существа, вокруг которого группировались «экстравагантные одиночки».

Создатель «науки о духе» – антропософии – Рудольф Штейнер и изобретатель «четвертого пути» Георгий Гурджиев пребывали в образе демиургов.

Англичанин Алистер Кроули провозгласил себя пророком нового магического эона, жрецом Сатаны. «Зверем 666». Создателю колоды «Таро Тота» потусторонние голоса диктовали тексты книг, значение которых самому автору было недоступно.

По сравнению с Кроули Жорж Батай со своим обществом ацефалов выглядел магом-рабочим-экспериментатором.

Самопровозглашенный гений, эгофутурист, декадентский эстет Игорь Северянин писал: «Я, гений Игорь Северянин, / Своей победой упоен: / Я повсеградно оэкранен! / Я повсесердно утвержден! <… > Я год назад сказал: „Я буду!“ / Год отсверкал, и вот – я есть!»

Анна Ахматова и Борис Пастернак, безусловно, лепили образ гения. Оба фотографировались в величественных позах и со взглядом, полным значения. Царственным – Ахматова, устремленным в будущее – Пастернак. При этом Пастернак кокетливо отыгрывал тему скромного гения: «Быть знаменитым некрасиво…»

Велимир Хлебников и Казимир Малевич были уверены в своей глобальной гениальности. Первый в масштабе земного шара, второй – в «пространстве без границ».

В 60-е в Москве возник клуб молодых гениев. Поэт Александр Величанский, упиваясь своим величием, называл всех вокруг «дурачками».

До середины 70-х в кругах московского неофициального искусства процветал культ непризнанного гения. Не признанного официально. Но признанного своим кругом. Это было поколение художников лет на десять-пятнадцать старше меня. Народ шептался при виде избранников. Не важно, как они были одеты и сколько зарабатывали.

Речь пойдет о людях, которые сознательно себя позиционировали как гениев. Все нижеописанные персонажи, несмотря на ироническую интонацию, которую я себе позволяю в данном тексте, были и есть замечательные художники. И их работы украшают стены моего жилища.

Итак, культивировались следующие имиджи.

Анатолий Зверев практиковал образ гения-маэстро.

И постоянно демонстрировал свой блестящий дар. Творил искусство на глазах у зачарованной публики. Что ни сделает – все гениально. Плеснет краской на полотно – гениально. Плюнет на холст – гениально. Потому что родился гением. Художник надевал маску гения – носителя разудалой есенинской свободы.

То, что нельзя другим, можно гению. Потому что у него – поэта-художника – «всемирный запой, и мало ему конституций». Например, можно валяться в канаве вдрабадан пьяным («пускай я умру под забором, как пес…») или прыгать по нашему двору на четырех лапах, лаять и нападать на мою собаку Коку.

Образ Зверева постоянно мифологизировался. Чуть ли ни шепотом люди передавали друг другу информацию о том, что якобы сам великий Пикассо, как Державин Пушкина, благословил Зверева и назвал русским гением.

Со временем маска превратилась во всамделишную кожу.

Эрнст Неизвестный – гений-человечище. Гений-пророк. Говорил о себе: «Художник Дантова помола». Добавлял: «Вертикаль – Шекспир, горизонталь – Леонардо да Винчи. Место перекрещения – Эрнст Неизвестный!»

Гений, по нашему герою, – это величие замысла. Масштаб.

Создатель шедевра шедевров. Магнум опуса – скульптуры «Древо жизни» в 150 метров высотой.

Оказавшись на Западе, маэстро пребывал в образе гения в изгнании: страна, потеряв пророка, осиротела и терпит лишения. Призывает гения сжалиться над родиной и вернуться.

Неизвестный, бывало, рассказывал: «Однажды в душный летний вечер раздается звонок в дверь. Открываю. Андрей Вознесенский. Андрей с порога спрашивает: „Эрнст, когда ты вернешься?!“» У Эрнста имелись в запасе варианты: «Однажды в холодный зимний вечер… Евгений Евтушенко», «Однажды в тоскливый осенний вечер… Роберт Рождественский», «Однажды в теплый весенний вечер… Булат Окуджава».

Михаил Шварцман – гений-избранник.

Небеса выбрали нашего художника, чтобы через его искусство возвестить миру Божью весть. Весть спрятана в картинах-иературах. Картины-иературы – письмена Бога. Задание человечеству – расшифровать небесные ребусы, таящиеся в картинах художника. Чтобы обрести истину.

В момент, когда зритель расшифрует сообщение, мир будет спасен. Возможно, явится Мессия.

Шварцман – гений поневоле. Или по воле Божьей.

Образ гения у Владимира Янкилевского близок к образу Эрнста Неизвестного.

Та же идея масштабного высказывания. Что выражается в крупных (но незашкаливающих, как у Эрнста) размерах произведений. И в выборе значительных тем. Вот названия некоторых работ художника: «Экзистенциональные ящики», «Человек на фоне вечности», «Мгновения вечности», «Свет и тьма», «Анатомия души», «Атомная электростанция»…

Если Эрнст Неизвестный и Михаил Шварцман мыслили себя в компании Леонардо да Винчи и Данте Алигьери, то Янкилевский довольствуется Дмитрием Шостаковичем и Пабло Пикассо.