Когда окончилась гражданская война, поселилась Варвара в большом городе, поступила на трикотажную фабрику, где проработала семнадцать лет. Она была старательна, честна. Она мало слушала, что говорят другие, еще меньше говорила сама.

Она еще долго была хороша собой, и прохожие оборачивались, когда в зимнюю стужу, лишь накинув платок на голову, в клубах пара, выбегала она к киоску за папиросами. Мужчины всегда охотно с ней заговаривали, но, спугнутые ее неприветливостью, вскоре умолкали. Новый муж не приискался, а ловить женихов не в ее было характере. Казалось порой Варваре, что изменит она памяти подруги, если заведет друга или новую подругу. Ей вспоминались слова стариков, как в давние годы невестами-вдовами коротали свой век казачки, если женихи-мужья не на брачной постели, а в сырой земле засыпали крепким сном. Ко всему, у нее были старые счеты с судьбой — трижды сходилась она с людьми, и трижды обкрадывала ее судьба: умерли оба мужа, умерла подруга. Как в сказке, трижды стучалось к ней счастье, а лишь отворялась дверь — оборачивалось несчастьем. Варвара изверилась, скупа стала сердцем, равнодушна умом.

Приходя с работы, разогревала она обед в запущенной кухне, неторопливо обедала в своей чистой, но неуютной комнатке. А дальше? До чтения она была не охотница. Радио? — и без него в голове гудит. Театр, кино? — одной идти скучно, а знакомыми Варвара была небогата.

Она убирала комнатку, возилась с часок по хозяйству и — спать. Спала она крепко, редко видела сны. Она не успела оглядеться, как минуло ей сорок лет. К обеду теперь иной раз она выпивала стаканчик вина, — казалось, оно облегчает боль и кружение в голове, тоску в сердце. Минуло ей сорок пять лет — всё так же текла ее жизнь, — и вдруг стукнуло пятьдесят. И тут она очутилась в больнице...

«Выходит, вы героиня, тетя Варвара?» — смеялась сейчас над ней эта больная девочка.

И, хотя знала Варвара, что не была она героиней, что нужно ответить «нет», хотелось ей, наперекор Лизе, подтвердить эти слова, насмешливые, а может быть просто ребячески неразумные.

Куда девалась молчаливость Варвары? Хотелось Варваре показать, что и она, старуха, не лыком шита. Она рассказывала теперь всё больше о себе, была центром событий, о которых повествовала. Всё случалось вокруг нее. Леса шумели — вокруг нее, и воды ручьев становились прозрачны — едва она, Варвара, погружала в них ноги, и небеса обретали бездонную голубизну — едва она, Варвара, поднимала глаза, и она, Варвара, вместе с другими людьми, совершала дела, почти такие же, как в рассказах девочки. Варвара приукрашала виденное, и рассказы ее теперь нравились ей. И лишь на дне души скоплялся осадок, что вся эта неправда так непохожа на ту чудесную жизнь, какой жили люди в рассказах Лизы и какой ей, Варваре, хотелось жить.

Однажды, во время сна Лизы, Варвара взяла со столика девочки книгу.

Красивый седой старик смотрел на Варвару из книги: «И. С. Тургенев. Записки охотника». Варвара перелистывала страницы, разглядывала иллюстрации. Ее привлек рисунок: изможденная женщина лежит на нарах в сарае; жидкие пряди волос, пальцы как палочки, лицо со следами былой красоты. «Такой вот была моя мать перед смертью», — кольнуло Варвару далекое воспоминание. Она прочла заглавие: «Живые мощи». Какие странные слова!

С опаской поглядывая на спящую Лизу, — будто делая что-то дурное, — принялась Варвара за чтение. Ей было жаль одинокую больную женщину, лежавшую в темном сарае на пасеке, и удивлялась она терпению и кротости той, и хотелось ей плакать. И будто сквозь сумрачный лес прошла Варвара, прочтя рассказ.

Она едва дождалась, пока проснется Лиза.

— Вот героиня женщина, — сказала Варвара, пальцем указывая на рисунок. — Семь годов пролежала без ропоту.

— Это Лукерья-то? — удивленно спросила Лиза и вдруг отмахнулась: — Какая она героиня? Она же никак не боролась!

Варвара опешила.

— Герой, что ж, только тот, кто борется? — с сомнением спросила она.

— А как же иначе? — удивилась Лиза, — Герой — и вдруг не борется? Так никогда не бывает!

И Варвара не понимала, кто прав в этом споре: красивый седой старик — И. С. Тургенев, так жалостливо описавший страдания бедной женщины, или эта больная девочка Лиза; покорность или борьба...

Не спалось как-то ночью Варваре, и слышала она шепот санитарок за дверью.

— Соседки-то наши как подружились, — сказала одна. — Весь день стрекочут.

— Старый что малый, — усмехнулась другая. — Подруги!

И стало ясно Варваре, о ком идет речь. Она прислушалась, но голоса смолкли.

«Подруги? — удивилась Варвара. — Зачем бросают на ветер такие слова?»

Она вспомнила, что даже в давнее время, когда вернулась она из Москвы на Кубань, не хотелось ей называть товарок детства подругами. Что знали они? Что видели, сидя в родной станице? Жались молодые казачки друг к дружке, шептались о платьях и пестрых праздничных лентах, мечтали о возлюбленных и женихах. Порой горячий шепот товарок обжигал вдовье тело Варвары, но не затрагивал сердца. Ни разу не захотелось ей перед ними открыться, она была замкнута и горда своим знанием жизни. Ей не нужен был их птичий щебет, уверения в дружбе, ветреные поцелуи. Она принимала от них слово «подруга» с молчаливым смущением, будто обманывая их.

Она вспомнила, что одну только Дусю с чистым сердцем любила как подругу. С ней не шепталась она о женихах и платьях, и лишь однажды, в последнюю встречу, коснулись они друг друга губами. Но Дуся знала, как надо жить, и даже смертью своей учила правильной жизни. А долго ли зналась Варвара с Дусей? Не больше года. Других же знала Варвара сызмальства, когда в рубашонке бегала по станичной пыли, но они все развеялись в памяти ветром годов, как и та пыль — ветром широкой Кубани.

Подруга! Что-то большое таилось для Варвары в этом простом, ясном слове. А вот смеются теперь над ней и над Лизой санитарки, называя их подругами.

— Подружился деготь с мазилкой, — прошептала Варвара с усмешкой.

Она снова прислушалась. Кругом была тишина...

— А вы, тетя Варвара, знали Чапаева? — наутро спросила Лиза.

— Я не знала, а вот свойственница моя в его отряде служила, рассказывала, как город Уфу брали. Там река Белая есть, чапаевцы под огнем переплыли ее, взяли Уфу.

— Вот это — герой, полководец! — восторженно сказала Лиза.

Варвара вспомнила ночной разговор. «Старый что малый?»

— Нет, — возразила она, — простой человек был Чапаев, солдат.

— Но как же, тетя Варвара... — запротестовала Лиза.

— А вот так, очень просто, — решительно сказала Варвара. — Про семью его мне свойственница рассказывала. Жена у него Полина, Поля была. Тоже простая женщина — раны перевязывала бойцам, а другой раз так на посту с винтовкой стояла. А Чапаев раз приехал домой, затеял игру с ребятами в прятки; Поля в ту пору была во дворе. Чапаев говорит: «Я, ребята, залезу за печку, а вы у мамы спросите поесть». Ребята затихли, сидят — ждут Полю. А как пришла она, полезла в печку за щами, Чапаев как крикнет да схватит ее за ногу! Перепугалась так Поля, что разлила щи. А Чапаев хохочет: «Куда тебе на фронт — ты мужа своего перепугалась!..» Я говорю тебе — простой человек был, солдат, — торжествующе закончила Варвара.

— А я в кино видела и читала...

— Мало ли чего в кино покажут да в книгах напишут! — прервала Варвара. — В книгах так если меня опишут, и я, смотри, героем стану. А я тебе про Чапаева верно говорю: мне живой человек, свойственница, рассказывала, она зря говорить не станет.

— В книгах пишут правильно, — упрямо сказала Лиза.

— А «мощи живые», как же? — ехидно спросила Варвара.

— Так то была старая книга, — сказала Лиза.

— Старая, новая — одна канитель, — отмахнулась Варвара.

Но Лизу не так легко было сбить с толку: посягали на самое дорогое для нее. С мрачной решимостью она произнесла:

— Вы книг не читаете, потому так говорите...

Точно кто-то ударил Варвару. Попреки, опять попрекают ее. «Вы, тетя Варвара, книг не читаете». А когда у нее было время читать? Им теперь хорошо, молодым, — начитались и стали ученые. «Комсомолка Аида Лафуэнте». А пришлось бы им с малых лет хлеб горбом добывать, так слов таких бы не знали. Вот лежит сейчас девка, ухаживают за ней как за барыней, а когда ей, Варваре, на Красной Пресне голову проломили, так даже пойти в больницу боязно было: вдруг узнают, откуда. Трудно понять теперь молодежи нас, стариков, — больно легко ей живется. «Старый — что малый?» — как бы не так!..