Одинокие стены и камни, вот что осталось от этого замка. Имя местного лорда ушло из страниц летописей, и теперь никто не знает, кто там жил. Возможно, если бы была жива деревня подле замка, то люди бы еще помнили, но ее не пощадило осерение. Люди либо ушли, либо погибли от голода. "Быть может, Свет будет милостив к их душам", — с яростью подумал я, спустив стрелу из арбалета в неосторожно приблизившегося ко мне восставшего. Тот издал возглас, чем-то похожий на удивление и осел на землю. Мертвый стражник мятежного лорда резко попытался вырваться, пригвожденный стрелой к земле. Он махал руками, сбив несколько изумрудно зеленых грибов, вылезших из-под забрала его шлема. Одна из латных перчаток слетела, обнажив черную гнилую плоть. Он начал стонать и рваться вперед, но я знал, что у него ничего не выйдет.

"Охотник определился с дорогой. Охотник пойдет по длинному пути", — снова зазвучали слова пророчества оракула Света Йодкейма. Охотник поедет прямо в Темнолесье. Там еще есть живые. Деревня в половине дня пути.

Почему охотником был выбран центральный путь? Потому что последняя дорога вела назад. Через запустевшие земли и небольшой мостик, где некогда он рос, и шла к карликам и северянам. А человек и не знал об этом и не догадался, почему его посетило воспоминание, что с таким рвением охотник старался отбросить от себя. Вернее, он знал, ведь именно у такого камня его отдали Ордену. Вот только у этого или у другого — охотник не помнил. Он медлил, пытаясь понять, но не догадался, слишком здесь все изменилось. Он вскочил в седло и поскакал в сторону Темнолесья. Камней было много, а он был один…

…

До вырубки возле поселения я добрался, имея всего две стрелы в колчане. Лесные твари ели их, как не в себя. Сожрали они и лошадь. Весьма потрепанный и уставший, весь в грязи, в мелких порезах, я больше походил на остылого, чем на живого человека, после того как убегал от ночного хищника — иссиня-когтя, крупной и опасной лесной кошки. Почему я убегал от преследователя? Ответ прост — мне за них не платят. А таких как он — очень много.

Пошатываясь, я шел вперед к частоколу. Еще издали жители заметили меня и выстроились на стенах с оружием. Старый городничий, и вовсе не хотел мне открывать, не верил, что кто-то смог преодолеть ночью лес. Приказал арбалетам дать залп в меня, перепутал с остылым путником — обычное дело. Но он сразу передумал, когда черная стрела вонзилась в метре от его головы.

— Это-о-охотник! — Истошно завопил, как в последний раз, старик. Жидкие и редкие пряди волос, не знавшие стригущего, взметнулись во все стороны, а глаза безумно завращались. Я уже подошел достаточно, чтобы рассмотреть его образ. Глупая пальба прекратилась. Деревенские жители разве что в противоположную сторону не стреляли, настолько ужасна была точность их стрельбы. Кто-то из них умудрился разрядить арбалет себе в ногу. Поэтому под шумок, пока было не до него, один кучерявый с веснушками паренек продолжал перезаряжать арбалет и выпускать стрелу за стрелой, дорвавшись до такого занятия. Пришлось старосте приблизиться и отвесить вразумляющий подзатыльник, да лично конфисковать оружие.

— Тебе что, пажитник уши забил? Али приказов не слышал? — отчитал ребенка старик.

Цепи ворот загрохотали, и я закрыл сердце рукой в черной перчатке от взметнувшейся пыли, когда они с грохотом ударились об землю. Больше на инстинктах, чем с какой-либо пользой. В Ордене нас так и учили — "Кто закроет лицо рукой — тот труп! Закрывать нужно сердце!" Пыль развеялась и мне навстречу осторожно вышли два бойца в полудоспехах. Я про себя подумал, что видел такие только в замке Феанот у танцовщиц графа — не прикрывали они ровным счётом ничего.

— Ты погляди, живой человек! — Воскликнул один из стражников. Златовласый даже попробовал тыкнуть в меня пальцем, чтобы убедиться, что перед ним не наваждение, но замер на полпути, столкнувшись с моим тяжёлым взглядом.

— Да он охотник на тварей, а значит уже — труп… — Ответил деловито второй, но вынужден был остановиться на полуслове, арбалетный болт уперся ему прямо в лоб. Меня пошатывало, что придавало картине еще большей изящности.

— И почему же я труп? — Требовательно спросил я, — "О! Мне и, правда, было очень интересно!" Очень медленно, как бы нехотя, деревенские во второй раз подняли свои арбалеты и направили на меня.

— Ты это, не серчай, разве вы все, кто побывал в горах, ну это… не стали полуживыми, потому вы и лицо закрываете, — Он почти задыхался. Судорожно сглотнул, бросил косой взгляд на товарища за моей спиной, тот развел руками, растерявшись. Я внимательно изучил, как по его лбу струится пот. Он и глаза выкатил из орбит. Как же его трясет!

— Нет, не стали. — Я отстегнул маску с лица свободной рукой. Замок щелкнул. Маска захрустела резиной и бумагой, показав мое лицо. А затем я убрал арбалет в крепление на спине и вошел в поселение. Если стражники хотели меня обыскать, то, похоже, уже передумали.

Тем временем староста деревни спустился. Его поддерживали сразу двое молодцев, было видно, что спуск со стены из частокола был для него уже неподъемной ношей. Оказавшись внизу, он оперся на узловатую, но отполированную палочку.

— Давненько. — Начал он свою речь, и прищурившись посмотрел на меня, — Давненько мы здесь не видели путников, а вот вашего брата на моем веку лет десять не видно было.

— Твари спускаются с гор все более опасные, неофиты Ордена все чаще гибнут в схватках. Все силы уходят на сдерживание, почти никто не выдерживает пять лет, чтобы окончить службу и вернуться в мир живых.

— А вы, стало быть, выжили? — Спросил деревенщина. "Вот спросил — так спросил", — подумал я. Сбитый с толку вековой мудростью, я даже задумался о былом. Из своего прошлого я помнил многое урывками. Как прошел обряд посвящения в стражи поста, и как очнулся после пяти лет забвения лежа на спине в снегу.

Тогда была оттепель, снег был мокрый, но запомнилось мне небо, оно было серебристо-белым, как жемчужина. Я их видел, еще будучи послушником ордена, разгружая коробки в порту. Из них еще орденский травник потом варил что-то. Голубые отсветы пробивались между клубящихся облаков, где-то высоко струились пряди Йодкейма, лаская мое лицо. Пели какие-то дивные птицы, перескакивая с ветки на ветку сосны. Именно тогда я осознал, что мой долг Ордену выплачен, что я свободен.

Догадавшись, что ответа он не получит, старейшина достаточно противно пошамкал губами. Посмотрел на своих провожатых, словно забыл, где они находятся, или искал у них поддержки и подсказки. А потом снова собравшись с мыслями обратился ко мне:

— Мы рады приветствовать вас в нашей деревне, милсдарь. Какое дело вас привело? — Почесал седые и редкие волосы староста. Я видел три большие коричневые родинки на его голове сквозь редеющую седину.

— Граф из замка Феанот собирается в следующем месяце проехать к Костеграду, и ему нужно, чтобы охотники почистили Рубежный Тракт от особо опасных тварей полога и остылых. Особенно остылых.

— Рубежный Тракт? — Задумался старейшина. — Он проходит южнее, прямиком возле старого замка. Вот помню в старые времена, там была деревушка Сгулли. То-то тогда было веселье! К нам и караваны заезжали, и времена были. Не то что сейчас…

Я закусил губу, понимал же, что эта глухомань на отшибе. Но я также знал, что местные быстрее введут меня в курс дела. Мне нужно было понять, что беспокоит деревню, и что в этих землях представляет опасность.

Со стены сбежал другой мальчишка, похожий, как две капли воды, на богатырей за спиной старика. Я осмотрелся. Деревенские жители, спускающиеся со стены, все они, по сути, были на одно лицо, как близкородственная родня, — "Похоже, уже много лет живут здесь в изоляции, в этой самой глуши. А ведь правда, куда им идти? Вокруг — осерение, оно-то и сделало их невольными узниками этой чащобы." Мальчишка протянул мне мою черную стрелу, завернутую зачем-то в белый платок: