— Не ведаешь ты правил Многоликой, девочка, потому глупости городишь. — Саяна встала, прекращая разговор.

— Коли намеренья тверды твои — завтра к вечеру будь готова. А передумаешь, высмеивать не стану.

— Скольких ты прокляла, матушка Сая? — спросила рыжая.

— Ни одного, — после долгой паузы ответила Саяна, — но провела в мир сотни проклятий.

*

Темной безлунной ночью на песчаном берегу озера, в котором, по местным преданьям, не было дна, ведунья Саяна развела костер. Обнаженная Магда зябко ежилась и переступала с ноги на ногу.

— Обязательно нагишом нырять? — уже не в первый раз спросила она старуху. В этот раз женщина снизошла до ответа:

— Нагими приходим мы в мир, нагими предстаем перед богами. Сегодня закончится твоя старая жизнь.

Опалив лезвие над огнем, старуха ловко полоснула ножом по протянутым к ней ладоням и под болезненное шипенье девушки, вложила в руки округлый камень величиной с индюшачье яйцо. Рыжая ойкнула — раны саднило, а скользкий от крови камень почему-то был слишком тяжелым и жег кожу. Молча ведьма развернула служанку и подтолкнула к кромке воды.

Ледяное мартовское озеро пронзило тело тысячей знобящих игл. Ступни онемели почти сразу, но Магда упрямо продолжала идти в глубину. Коснувшись ладоней, вода облегчила боль, и камень из мертвого моря точно стал легче. Темная гладь поверхности приближалась, а вместе с ней из глубин мирового сердца поднимался первобытный ужас и отчаянье. Девушке хотелось отшвырнуть камень, смыть липкий страх и, развернувшись, поспешить на берег — к теплому костру, у которого старая Саяна грелась и спокойно созерцала происходящее. Магда жаждала внезапно оказаться подальше от этого мрачного озера, которое проникало под кожу, смешивалось с кровью и растворяло душу. С каждым шагом камень вновь становился тяжелее, а ночь сгущалась, и в накрывающей темени мерещилось всякое. Пугающая парализующая тревога прокралась в сердце. Ноги вязли в придонном иле и отказывались слушаться. На смену страху пришли видения. Насмешкой всплыло в памяти изуродованное шрамом некогда красивое лицо, кольнул нереальной болью потерянный мизинец, и свело забытой сладкой истомой низ живота, точно Ярек всей неудержимой мощью вбивался в податливое тело любовницы. Девушка застонала — от ярости и страсти, слившихся воедино, заполонивших все существо. Камень в ладонях вспыхнул раскаленным жаром, а сердце в груди замерло, пропуская удар. Мгновенье спустя темные воды Почувадло — озера Эхо, центра старого мира — сомкнулись над жаждущей мести рыжей головой.

Говорить под водой оказалось значительно сложнее, чем готовя обед или прядя нить из козьего пуха придумывать долгие витиеватые проклятия, достойные сказаний менестреля.

— Проклинаю Повилику и всех дочерей ее до конца времен! Страданье и смерть ждут их без господина, не прожить им дольше месяца под луной. Уродство натуры…

Но воздух в легких неумолимо кончался, и Магда закашлялась, чувствуя, как вода заполняет гортань, лишает дыхания, разжигает огонь внутри — убивает медленно и неотвратимо. Кромешная тьма вокруг заполнилась яркими пятнами, постепенно сливающимися в видения близкой смерти. Девушка разжала ладони, и камень исчез в озерной пучине. Но тяжесть его точно впиталась в тело и по венам пробралась в самое сердце. Груз совершенного давил, тянул ко дну. Из последних сил Магда замолотила кровоточащими ладонями в надежде выплыть на поверхность, оттолкнулась от илистого, затягивающего дна….

Саяна обмазывала пойманную рыбу глиной и укладывала в горячие угли. Две кефали уже были готовы, одна ждала своей очереди. В сторону озера старуха не глядела, напевно бормоча под нос:

— Благослови мое странствие в ночи и на рассвете, днем и в сумерках. Помоги привести в равновесие силы, что внутри меня — Свет и Тьму, Верх и Низ. Как монета не может быть с одной стороной, так и я не целостна без другого….

Громкий всплеск и надрывный кашель разрушил тихую магию ночи. Магда вернулась в подлунный мир.

— В свидетели беру саму Луну — и сказанное в сердцах обернется правдой, покуда не погаснет свет Многоликой — тонким острием ножа ведунья уколола палец и капельку крови запечатала в глину вместе с рыбой, предназначенной в дар древней богине. В тот же миг потеряла сознание выползшая на берег служанка, одновременно завыли все псы в ближайшей деревне, а в замке Замена, вздрогнув, проснулась Повилика.

Маленькая Виктория заплакала во сне.

— Тише-тише, мама рядом, — зашептала баронесса, прижимая малышку к груди, в попытке успокоить и защитить — инстинктивной и вечной, как сама жизнь.

*

Таксист громко и невпопад подпевает плейлисту какого-то индийского блокбастера. Изредка, прерываясь, он оборачивается ко мне, практически бросает руль и, активно жестикулируя, начинает с восторгом переводить с хинди на ломаный французский краткое содержание песни. Прошу не отвлекаться от дороги, но Джамала (так написано на водительской лицензии) хватает минут на десять. Ехать нам осталось около часа, и смуглый улыбчивый таксист явно надеется на увлекательную беседу вдобавок к щедрым чаевым.

Я то и дело кошусь на светящиеся цифры часов на приборной панели.

— Опаздываете на встречу? — заинтересованно спрашивается и ждет развернутого ответа.

— Надеюсь, что нет, — говорю неуверенно, чем сильнее разжигаю любопытство.

— Свидание? — уточняет водитель, и смуглое лицо озаряется белоснежной улыбкой.

Киваю, демонстративно утыкаясь в смартфон, но Джамал не унимается. Сделав радио потише, уточняет:

— С возлюбленной?

— С женой, — бурчу раздраженно, но посланный мне судьбой говорливый водитель игнорирует настроение и тон пассажира. В следующие полчаса в дополнение к навязчивым ритмам Болливуда звучит романтическая история Джамала и Парвати, больше похожая на сценарий мыльной оперы, чем на события реальной жизни. К родному дому, скрытому в тени палисадника, я подъезжаю вооруженный знаниями о запутанных родственных связях и сложной иерархии в традиционной раджастанской семье.

— Намасте, мой друг, — кричит Джамал вслед, когда я уже отворяю калитку. Задумка приехать тихо, не привлекая лишнего внимания, проваливается на старте. В саду пусто — я решил зайти в дом с заднего хода. Одна часть меня требовательно скулит, заставляя развернуться и немедленно свалить прочь из этой обители голодающих ведьм. Но стержень, на котором держится вся моя жизнь, основа, без которой невозможно чувствовать себя полноценно — здесь — в улыбках дочери, в объятьях жены, в прожитых вместе горе и радости, в памяти сохраненной и возвращенной, в музыке, обреченной на вечный минор, если я трусливо сбегу вновь.

Не тороплюсь входить. Заглядываю сквозь окно в мастерскую Лики — пусто. Не слышно активности и в доме. Медлю на пороге, словно давая себе последний шанс.

— Влад! — возбужденный старческий голос вырывает из раздумий. С той стороны забора призывно машет рукой мадам Дюпон. Оказывается, любительница эротических снов знает мое имя. За годы жизни по соседству произносит она его вслух, определенно, впервые.

— Я так рада, что ты вернулся, дорогой! Подойти-ка поближе, хочу тебе кое-что сказать! — Хелена переходит на заговорщический шепот и призывно машет рукой. Подчиняюсь, выдавая прохладное:

— Добрый день, мадам.

Перегибаясь через ограду, женщина крепко вцепляется в мое плечо, притягивает к себе и выдыхает в самое ухо:

— У вас с Ликой все хорошо, мой мальчик?

Чувствую себя мухой, попавшей в липкую паутину. Глаза Хелены пылают хищным нездоровым любопытством, а голос нервно дрожит. Седые волосы растрёпаны и под порывами ветра настойчиво лезут мне в глаза. В эту секунду мне кажется — мадам Дюпон составила бы идеальную компанию Виктории на каком-нибудь ведьмовском шабаше.

— Где ты пропадал столько дней? — не унимается соседка, явно недовольная моим молчанием. Но я в ответ лишь отступаю на шаг, освобождаюсь от навязчивой близости и выдавливаю сквозь зубы:

— Прошу меня простить, но…