Повилика кивнула, а тот, кто некогда звался Матео Зайзингером, будто утратил к ней интерес. Внезапно, обхватив голову руками, закачался из стороны в сторону, точно уворачиваясь от ударов.

— Нет-нет-нет! — забормотал без остановки.

Чувствуя его боль, как свою, графиня осторожно коснулась плеча мужчины.

— Я могу что-то сделать для вас?

Художник вздрогнул и посмотрел на нее почти осмысленно:

— Имя… Постоянно ускользает, не могу вспомнить, кто я. Дайте мне имя, синьора, чтобы остаться в веках не просто мастером. И попросите садовника заняться цветами. Меня он совсем не слушает.

— Позволите? — Повилика подошла к палитре, окунула палец в краску и вопросительно взглянула на живописца. Тот кивнул резко дернувшейся головой — жуткая тень от прекрасной любви.

В нижнем углу холста, где из темноты тянулись корни алого мака, тонкий палец, измазанный в киновари, вывел «МS» — первые буквы, все, что осталось от «божьего дара» — ее Матеуша.

А затем, резко развернувшись на каблуках, почти побежала прочь, не в силах больше сдерживать слезы. За ее спиной сел на землю перед картиной блаженный художник, принимая новое, данное на века имя.

Хрустел гравий под ногами, разрывали грудь рыдания… Стремясь утешить горе своей сестры, потянулись к ней чахлые кусты и хилые побеги, проклюнулась молодая трава и замершие почки на иссушенных ветках нашли в себе силу. Старый сад оживал, принимая целительную влагу прощальных слез первой любви.

— Мама! — зазвенело требовательно над стенами обители. По гравийной дорожке, вне себя от детской безрассудной свободы мчался мальчик лет трех. Завидев Повилику, взвизгнул от радости и ускорил бег — глаза его, где слились все краски природы, сияли искренним счастьем.

Едва поспевая следом, быстро семенила верная Шимона, держа за руку нетерпеливую девочку, норовящую сорваться за братом.

— Прости, госпожа, не угнаться мне старой за сорванцом. Уж больно шустр молодой господин, точно в спешке его зачали.

— Не в спешке, но в большой любви, — Повилика распахнула объятия, и мальчик повис на шее. Вырвавшись из рук няни, к нему тут же присоединилась сестра.

Мягкие волосы детей вытерли слезы на щеках графини Кохани. Маленькие нежные руки усмирили боль. Задыхаясь от первозданной материнской любви, целовала Повилика открытые лица и тонула в облаке ответного безусловного обожания.

— Карел! Виктория! Вы уроните мать! Неприлично юным господам так вести себя! — беззлобно ворчала Шимона. А глаза старой прислуги, повидавшие за долгую жизнь много горя и потерь, блестели от непрошеных слез редкого счастья.

(сцена после финальных титров. Остров где-то посреди Мирового океана. 458ой год от первого ростка)

Рослый мужчина раздраженно отвернулся от большого экрана, где в десятках окон одновременно отображались биржевые сводки, дайджест мировых новостей, погода над Азорским архипелагом и видео с уличных камер маленького бельгийского городка.

— Сорняки разрастаются, — тонкие губы скривились в презрительной однобокой ухмылке.

Бесшумно отъехала в сторону хромированная дверь, выпуская мужчину в широкий полностью остекленный коридор. На левую сторону открывался живописный вид на горный склон и полукруг бухты, где в окружении зелени раскинулся небольшой городок. А за ним бесконечное полотно океана поблескивало в свете раннего утра. Контрастом яркой жизни окна правой стороны выходили на каменную пустошь, устремляющуюся вверх — туда, где за вечным туманом низких облаков скрывалось жерло уснувшего вулкана. Ни одной травинки не пробивалось среди застывших языков лавы и черного песка. Здесь, посреди каменного плата под огромным куполом из закаленного стекла, способного выдержать даже мелкий метеоритный дождь, раскинулась необычная оранжерея. Каждое растение в ней росло обособленно от других, к каждому были подключены индивидуальные датчики состояния, система орошения и дозаторы удобрений. Перед каждым образцов крепился монитор, выводящий на экран историю роста и динамику изменений. Помещение больше походило на исследовательскую лабораторию или больничную палату. Сходство с последней усугубляла стоящая посреди центральной клумбы медицинская койка и сидящая рядом с ней женщина в сестринской униформе. Заметив вошедшего, она испуганно и несколько суетливо вскочила. Взгляд сиделки заметался между недовольным лицом начальника и телом, неподвижно лежащим под тонкой простыней на кушетке. Не удостоив подчиненную даже приветственным кивком, мужчина быстро оказался рядом, резко наклонился и сорвал с земли у ножки кровати молодой розовый побег.

— Вы уволены! — прошипели тонкие губы, пока пальцы ожесточенно сминали хрупкое растение. В ответ на извиняющееся невнятное бормотание мужчина пронзил говорящую взглядом полным такого яростного огня, что мог бы легко разжечь пламя в столетия назад потухшем вулкане.

— Обязанности предельно просты — собирать сок и обрывать ростки. На ваше жалованье в городе может безбедно жить семья из четырех человек. У меня нет причин терпеть халатность и прощать ошибки. Покиньте оранжерею и отправляйтесь на процедуру расторжения договора.

Женщина задрожала, умоляющее сложила ладони и почти упала на колени.

— Успокойтесь, или придется вызвать охрану. Действие Забвения выборочно, и не затронет костяк воспоминаний.

На этом мужчина потерял интерес к плачущей сиделке. Внимание его полностью переключилось на смуглую девушку, лежащую на кушетке. Полная неподвижность и прикрытые веки создавали ощущение мертвого сна. Мерно гудели подключенные к телу приборы, измеряя сердечный ритм, мозговую активность, давление и другие жизненные показатели. Левую женскую руку от локтя и ниже точно тисками обхватывал странный обрубок дерева, больше всего похожий на корявый пень. Мелкие отростки — зачатки сучков — пронзали тонкую кожу, врастая в тело и сливаясь с узором вен. В тыльную сторону правой кисти был воткнут катетер, присоединенный к гемасину. Темная кровь наполнила его до половины.

— До чего ж вы живучие, паразитки… — сквозь зубы процедил мужчина и откинул край простыни. Длинная больничная сорочка не скрывала стройности девичьего тела. Кончики пальцев коснулись ступни и двинулись вверх, сантиметр за сантиметром задирая тонкий хлопок — от щиколотки до самого бедра шла татуировка — белая плетистая роза, восхитительным контрастом на смуглой кофейной коже.

*

Конец… или только начало?