— Необычно то, что ранее ты не выказывал никаких симптомов. Такой девственной медкарте могут позавидовать даже заядлые последователи ЗОЖ.

— Это может быть последствием отравления, накопления яда или результатом приема каких-то препаратов?

Доктор Кёрн смотрит на меня со скептическим интересом:

— Что за теории заговора роятся в твоем помутненном сознании?

Я не могу придумать, как лучше сформулировать опасения и потому выдаю как есть:

— Очнувшись, подслушал разговор жены и тещи. Кажется, они планируют меня убить.

Секунду Себастиан внимательно изучает меня, даже щупает пульс, но затем падает в кресло и, с трудом сдерживая смех, выдает:

— Наконец-то! Первый в моей практике случай бредового психоза на фоне острой сердечной недостаточности. И прямо как в энциклопедиях — иллюзорно-бредовое восприятие действительности, усиленное незнакомой обстановкой, с наиболее характерными фантазиями на тему причинения ущерба, отравления или ревности. Расскажешь подробнее? Пригодится для статьи.

Я замолкаю и надуваюсь, точно обиженный малыш. Бас, не переставая ухмыляться, погружается в медицинскую подоплеку параноидальных состояний. Вскоре возвращается Лика с тремя большими стаканами ароматного чая. Я вдыхаю запах жасмина и сенчи, смотрю, как лучший друг и любимая жена сидят в соседних креслах и с заботливой увлеченностью обсуждают мое здоровье, и тревога постепенно отпускает. Может действительно разговор тот мне вовсе привиделся или я все понял не так?

Из крови и семени, из боли и страданий родится первый росток. Он нальется силой и пробьется в мир. И не узнает он другой жажды кроме жажды жизни. И не примет других границ кроме своих желаний. И отдаст все добиваясь цели любой ценой. И познает молодая поросль его силу и жажду, желанья и цели как свои. (Замок Комб, графство Уилтшир, 326-й год от первого ростка, цветение, первая лунная четверть)

Лучший друг рассмеялся мне в лицо. Родная мать посоветовала посетить психолога. Начальник предложил взять отпуск после болезни. А я не уверен в собственной правоте, но подслушанный разговор свербит, превращает в мнительного одержимого безумца. Подозрительные странности мерещатся в бытовых вещах.

— Тебе добавить сахар? — спрашивает Лика за завтраком, и я отрицательно мотаю головой, но втихаря подслащиваю кофе прихваченным из кафе рафинадом.

— С чем сделать сэндвич? — интересуется жена, как всегда, собирая мне ланч-бокс на работу.

— Мы с коллегами сегодня тестируем новый фудтрак. По слухам качественный фьюжн на тему ориентальной кухни, — вру не краснея, но Лика согласно кивает:

— Звучит интересно. Понравится, захвати что-нибудь и нам с Полиной.

С момента выписки из больницы я пристально слежу за каждым шагом жены, но день за днем она ведет себя как обычно. Готовит, прибирается, ездит в магазин, строчит в мастерской — шьет всякие домашние мелочи — полотенца, скатерти, салфетки. Но лучше всего ей удаются текстильные звери — клетчатые зайцы, нелепые полосатые слоны, пухлые лисы в крупный цветочек, длиннохвостые птицы из разноцветных лоскутов… Говорят, их очень любят малыши — в обнимку с любимой игрушкой крепко спят и не капризничают. А престарелые одинокие матроны заказывают вышитые подушки — якобы сны на них яркие, живые, юные — не грезы, а отдохновение души. Мастерская жены — территория, где я бываю редко, но подозрения гонят меня в это царство ниток, тканей, булавок и швейных машин. Лика удивляется, когда субботним днем я оказываюсь в дверях с пакетом круассанов из кондитерской в центре. А я лихорадочно шарю взглядом по полкам, подмечаю каждую деталь, особенно внимательно рассматриваю здоровые портновские ножницы, точно прикидываю, как нежные руки жены хватают их и метким движеньем вонзают в мое заходящееся от ощущения опасности сердце.

«В ночь убийства на небе взошла кроваво-красная луна», — таинственный хриплый голос пробирает до мурашек, я вздрагиваю и чуть не роняю бумажный пакет.

Лика с еле заметной улыбкой выключает колонки и на мой вопросительный взгляд поясняет:

— Криминальный подкаст. Ты же знаешь мою любовь к детективам.

Мнительный внутренний параноик озирается с повышенной тревожностью.

— С кремом? — спрашивает Лика, кивая на пакет, и откладывает пяльцы с незаконченной вышивкой.

— И шоколадом, — подтверждаю я, подмечая, что дисковой раскройный нож, лежащий среди вороха обрезков, выглядит особенно опасно и подозрительно.

— Пойдем в сад. Я не ем в мастерской. Масло, крошки, ну ты понимаешь, — жена подхватывает с подоконника высокий стакан и графин, в котором плавают дольки лимона и какие-то травы. Прищуриваюсь, пытаясь идентифицировать.

— Мелисса и базилик, — поясняет Лика, устраиваясь прямо на ступеньках выходящего на задний двор крыльца. Садом этот пятачок земли мы начали называть лет десять назад, когда маленькая Полина принялась активно познавать окружающий мир. Кусты миндаля под окном дочь окрестила волшебной рощей, старую раскидистую яблоню, на одной из ветвей которой до сих пор висят веревочные качели, превратила в древо древних знаний, а заросли черной бузины и вовсе стали личным тайным убежищем.

Пока я предаюсь воспоминаниям и раздумываю над потенциальной ядовитостью содержимого графина, Лика наливает целый стакан, с явным удовольствием выпивает половину, разламывает круассан и протягивает мне. Хрустящую выпечку беру без раздумий, а на жидкость с плавающими листьями кошусь с опаской.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо спрашивает жена и заботливо касается моего плеча. Сердце больно бухает в ответ, но тут же по телу разливается теплая истома, точно одна близость Лики прогоняет пустые страхи и затягивает раны. Пожимаю плечами, желая, чтобы она подольше не убирала ладонь.

— Может, сделаешь небольшой перерыв, съездим вдвоем на побережье? Виктория присмотрит за Полиной.

— Нет, — отвечаю слишком резко, и Лика удивленно вскидывает брови. Перспектива оставить дочь с тещей почему-то пугает больше странного подслушанного в больнице диалога.

— Тогда попей витамины. Завтра возьму для тебя у мамы пару упаковок, их очень хвалят.

— Спасибо, но не думаю, что сладкие пилюльки твоей матери возымеют на меня нужный эффект, — Виктория гомеопат — создает и продает сахарные драже абсолютно от всех болезней на любой жизненный случай. Клиенты стоят в очередь за лечебными снадобьями, но я втайне подозреваю, что эти карамельки абсолютно бесполезны и не содержат ничего кроме ароматизаторов и подсластителей. Впрочем, для «любимого» зятя, старая карга может сделать исключение и поменять рецепт. А в свете последних событий пищевое отравление кажется мне наиболее легким из возможных последствий.

— Лика, доченька! — чрезвычайно бодрый женский голос отвлекает от гложущих мыслей. Над невысокой оградой вырастает выдающееся декольте соседки.

— Добрый день, мадам Дюпон, — улыбается жена.

— Дорогая моя, ну какая я тебе мадам! Зови меня Хеленой, — пожилая женщина наполовину перевешивается через забор, точно готовиться совершить сальто. Выцветшие до бледности некогда серые глаза не отрываются от жены. Меня точно нет вовсе — пустое место, предмет интерьера, незаметная бесполезная декорация.

— Здравствуйте, мадам Хелена, — говорю громко, но удостаиваюсь едва заметного кивка.

— Лика, душенька, ты уже закончила новую подушку? — женщина нетерпеливо мнет ярко накрашенные иссушенные губы и постукивает узловатыми пальцами по перекладине ограды.

— Планирую на днях. Неужели вы хотите приобрести еще одну? Кажется, Хелена, вы мой самый верный покупатель. Сколько уже в вашей коллекции?

— Пять, моя дорогая рукодельница. Если не считать милахи-енота и котика, что ты сшила для внучат. Чудесные-чудесные игрушки, карапузы с ними не расстаются.

— Мне радостно это слышать, — Лика улыбается счастливо и бросает на меня довольный взгляд. Гордость за жену растягивает и мои губы.

— С нетерпением жду. Предвкушаю новые пикантные сны, — мадам Дюпон мечтательно закатывает глаза и продолжает с утробным мурлыканьем, — пока моя любимая та, где я голенькая танцую на сцене «Мулен Руж», а после предаюсь страсти с молодым импресарио прямо в зале на красном бархате дивана.