Семье пришлось сказать, что Никитин отправляется в длительную загранкомандировку. Супруга, конечно, потужила, но на то она и офицерская жена, чтобы быть готовой к подобным превратностям судьбы.

Полк и его материальную часть, дополненный личным составом из других подразделений, по железной дороге перебросили в жутко засекреченный городок в Горьковской области. Настолько засекреченный, что личный состав даже не знал его названия. И буквально через пару дней повезли в сам Горький 1941 года.

О том, что люди перешли в другое время, они поняли лишь по ощущениям. Какая-то лёгкая вибрация на стенках старого-старого пассажирского вагона и прокатившаяся по нему волна дрожащего воздуха. И всё. Только за окном более молодой лес, чем тот, который они видели перед въездом поезда в огромный ангар, заставленный какой-то аппаратурой. И лишь где-то через полчаса была остановка для проверки документов, которую проводили люди, одетые в старую форму сотрудников Главного управления госбезопасности (в общем-то, и лётчики к тому времени тоже были переодеты в форму старого образца, ещё со знаками различия в голубых петлицах).

В Горьком их разместили в общежитии рядом с заводским аэродромом, полностью обрезав не только пилотам, но и полковым техникам возможность общения с местными. Хотя, конечно, технические специалисты, работая в три смены, могли с кем-то общаться на заводе, заново собирая разобранные для перевозки самолёты. А лётный состав бездельничал, изучая Уставы, действующие в 1941 году, пока первые собранные машины не появились на аэродроме. Ну, и слушали сводки Совинформбюро, из которых сложно было понять, что в реальности происходит на фронтах. Замполиты, от которых люди из 1958 года потребовали большей ясности, только руками разводили: у них тоже лишь один источник информации — те же самые сводки.

Да что там понимать? И без того известно: немцы напирают по всем направлениям. Сейчас заканчиваются бои за Смоленск и Ярцево, наши войска на этом участке отходят за Днепр. Тяжёлая обстановка складывается под Уманью, где в «котле» должны погибнуть целых две армии, идут бои на подступах к Киеву. Фашисты рвутся к Таллину, Нарве и Новгороду. Немецкая авиация господствует в небе, а «сталинские соколы» потеряли такое количество самолётов, что не способны им противостоять. И ситуация на фронте ухудшается с каждым днём.

При облёте собранных машин приходилось учитывать, что аэродром не бетонированный. Да и вообще никто толком не знал, есть ли в это время аэродромы с бетонным покрытием.

Оказалось, имеются. Центральный московский аэродром на Ходынке, бывший до войны «главными воздушными воротами Страны Советов» и имевший целых две ВПП с «бетонкой». Именно на него полк и садился после перелёта из Горького.

Нельзя сказать, что принимали «гостей из будущего» с распростёртыми объятиями. В первую очередь, из-за того, что вокруг них создали просто небывалый режим секретности. Но это оказалось даже на пользу делу: самолёты замаскировали от наблюдателей не только с воздуха, но и с земли.

Появление такой диковинки как реактивные истребители не могло не вызвать интереса со стороны высокого начальства. Самого высокого. Включая командующего ВВС и самого Сталина, сопровождаемого членами Политбюро. О чём эта представительная делегация расспрашивала командира полка, Никитин не слышал. Но пилотаж пары «мигарей» руководители страны пронаблюдали.А потом поступил приказ вылетать на фронт. Всем, кроме двух звеньев, способных сбивать самолёты противника ночью.

Ещё утром капитану Никитину, ставшему командиром этой эскадрильи, приказали готовиться к ночному перехвату. Он, было, подумал, откуда может быть известно о возможном авианалёте на столицу, но сообразил, что его «единовременцы» могли передать и точно известные данные о времени, количестве и даже маршрутах подхода немецких бомбардировщиков к Москве.

Локаторов вокруг столицы уже хватало. И не только РУС-1 и РУС-2, но и поставленных из 1958 года более современных. Поэтому несколько групп бомбардировщиков засекли заранее, и Миг-15 ушли на взлёт ещё до того, как бомбёры вошли в зону действия Московского ПВО.

Хотя «Изумруды» и громко величаются радиолокационной станцией, но дальность их действия невелика, всего 6–8 километров, поэтому звено наводилось на цель с земли. И лишь на этапе атаки стало возможно задействовать это чудо советской техники.

По реальным целям при помощи этого устройства ни капитан, ни кто-то ещё из его мини-воинства, ещё не стрелял, поэтому ребята немного нервничали. Но, как они убедились ещё при учебных перехватах там, в 1958 году, эффективность огня с использованием локатора ничуть не ниже, чем при стрельбе с помощью обычного авиаприцела. А бортстрелки бомбардировщиков просто не способны защитить туши «Юнкерсов» и «Хейкелей» от стремительных и юрких реактивных машинок. И поражаются эти тяжеловесные, медлительные самолёты отлично. Особенно — при попадании 37-мм снарядов, после которых отламываются плоскости, вспыхивают двигатели, в обшивке возникают дыры, в которые можно просунуть голову. В общем, три полных штафеля в ту ночь нашли упокоение на подмосковной земле либо, как два или три бомбёра из всей этой армады, успели развернуться, но рухнули, не дойдя до линии фронта, несколько западнее столицы.

Никитин в ту ночь записал себе на счёт четыре победы, подтверждённых не только фотопулемётом, но и наземными службами. За что ему долго и прочувственно тряс руку начальник аэродрома полковник Каминский. Сам носящий на груди три ордена Красного Знамени, но, как оказалось, полученных во время Гражданской войны.

— Ваши локаторы — это просто чудо какое-то, — восхищался Фридрих Вильгельмович. — Мы же с их помощью видим каждую букашку, подлетающую к Москве.

Ну, с букашками полковник, конечно, переборщил. Просто потому, что те на высоту в сотню метров, ниже которой обнаружение самолётов при помощи станции, например, П-20, уже проблематично, не поднимаются. Но прав был в том, что с их постановкой на боевое дежурство к столице стало невозможно незамеченно приблизиться ни с одного направления.

Это и сработало буквально через пять дней, когда со стороны фронта к Москве попытался прорваться одномоторный самолёт. Высланный на перехват Миг-15, корректируемый по радио, легко нашёл его в небе и «спустил» на землю. И даже недолго успел поучаствовать в уничтожении последовавшего за этим налёта.

Но первую скрипку в ту ночь сыграла четвёрка Миг-17, один из которых даже не успел полностью пройти всю программу послесборочных испытаний. Их ракеты РС-1У не оставляли бомбёрам ни малейшего шанса уцелеть, а когда закончились они, «семнадцатые» поработали и пушками.

В общем, так вышло, что налёт на Кремль, запланированный немцами в ночь на 11–12 августа, был пресечён ещё на подступах к Москве. А с теми одиночками, что всё-таки сумели прорваться к городу, быстро расправились зенитчики, которым теперь помогали в целеуказании локационные комплексы СОН-9.

Награды за сбитые самолёты противника не заставили себя ждать. Все, буквально все лётчики эскадрильи Никитина уже 15 августа щеголяли орденами на гимнастёрках. И не абы какими, а Красного Знамени. А борта их «мигов» украшали свеженарисованные звёздочки. От пяти до семи, как у комэска Никитина.

Самым же неожиданным для капитана стало то, что, помимо наград, за каждый сбитый вражеский самолёт им выплатили и денежное вознаграждение. Про такую форму поощрения он когда-то слышал от ветеранов, но совершенно забыл за давностью лет.

Вызов в Москву для Жозефа Котина не стал чем-то неожиданным. После первых бомбардировок Ленинграда и Кировского завода, на котором военинженер 1-го ранга руководил Специальным конструкторским бюро № 2 (во время одной из них Жозеф Яковлевич был ранен осколком бомбы) остро встал вопрос об эвакуации в Челябинск. Уже в последних числах июля станки стали снимать с фундаментов и грузить на железнодорожные платформы. Причём, работы эти шли очень быстро, «по-фронтовому». И ни для кого из заводского руководства не было секретом, что наладкой производства на Урале придётся заниматься именно Котину. С одной стороны, величайшая ответственность, а с другой — огромные перспективы.