Но короткая встреча с Верховным главнокомандующим, случившаяся в первые дни августа, расставила всё по местам: эта самостоятельность оказалась очень и очень призрачной.

— Хотя вы, товарищ Котин и будете формальным руководителем конструкторского бюро в Челябинске, но должны во всём слушаться моего личного представителя, товарища Зелика. И учиться у него со всем возможным усердием. Как нам завещал товарищ Ленин: учиться, учиться и ещё раз учиться.

Новость была малоприятной. Кто такой товарищ Зелик, Котин не знал. И вообще никогда в жизни не слышал о таком танковом конструкторе. Чем этот совершенно безвестный человек смог так впечатлить Сталина, что он ставит отмеченного орденом Ленина за создание танка КВ руководителя СКБ-2 в его подчинение?

— Вашей задачей и задачей исполняющего обязанности директора № 100 товарища Шора будет налаживание производства не танка КВ, а совсем другой машины. Образец и вся техническая документация на неё уже в Челябинске.

— Но, товарищ Сталин, в чём же тогда будет моя ценность, как конструктора? Машина мне совершенно неизвестна, и мне потребуется долго вникать в суть чужих наработок.

— Машина вам известна неплохо, — поморщился из-за несговорчивости собеседника Вождь. — Это, скажем, дальнейшее развитие вашего «Клима Ворошилова». Только более совершенная, лучше бронированная, с более мощным орудием. Вот с этим орудием как раз и главная сложность: оно излишне мощное. И вашей задачей с товарищем Зеликом будет параллельная с запуском в производство танка «модернизация наоборот». Ухудшение его боевых качеств.

Это было что-то новенькое! От конструкторов всегда требовалось улучшение, а не ухудшение характеристик боевых характеристик.

— Это какая-то лицензионная машина?

— Нет, — покачал головой Сталин. — Я же уже сказал: это дальнейшее развитие разработанного вами тяжёлого танка. По прибытии в Челябинск всё узнаете.

Не мудрено, что Котин, едва оформив документы и представившись Марку Израилевичу Шору, помчался в опытный цех, где, по словам и. о. директора, и находилась машина. Что удивило Жозефа Яковлевича, машина не новая. Очень не новая! Это было заметно даже по слоям краски на бортах и башне. Но как такое вообще могло быть? О всех новых проектах танков, даже разрабатывавшихся без постройки опытных образцов, он прекрасно знал. Его КВ попал на фронт зимой 1940 года, уже дважды модернизировался, но всё равно оставался достаточно редким явлением. А уж о столь масштабной модернизации (родство с «Ворошиловым» просматривалось в идентичной конструкции ходовой) он бы узнал первым.

Судя по краткой справке, предоставленной инженерами, облепившими машину, масса даже чуть меньше, чем у модели 1941 года. Броня значительно толще: лобовая, наклонная, как у Т-34, не имеющая люка механика-водителя, 120 мм сверху и 100 мм снизу против равномерной по всем направлениям 75 миллиметровой у КВ, наклонный, а не прямой, как у КВ, борт — 90 мм. Как и толщина брони башни, обтекаемой, напоминающей мыльницу. Но корма меньше, всего 60 мм. Немного другие опорные катки и направляющие колёса, в задней части башни отсутствует пулемёт. На крыше башни имеется командирская башенка и установлен крупнокалиберный зенитный пулемёт.

Но самое сильное впечатление оставила 122-мм пушка с мощным дульным тормозом, что вообще никак не вяжется с существующей на данный момент концепцией: по преобладающему мнению как артиллеристов, так и танковых конструкторов, это «излишество» лишь демаскирует орудие или танк клубами поднимаемой при выстреле пыли. Теперь понятны слова Сталина об излишней мощности пушки: ей просто не найдётся противника.

— Кто конструктор этой машины? — задал вопрос Котин.

И тут же услышал из-за спины очень знакомый голос.

— Я конструктор. Что, понравилась? Мне она тоже нравится: четырнадцать лет стоит на вооружении, и никто не собирается её снимать с него.

А обернувшись, увидел смеющееся лицо лысоватого человека в гражданском костюме. Похожего на него, как родной брат. Да только Жозеф Яковлевич, пятый ребёнок в семье, хорошо знал, что у него нет никакого старшего брата, только четыре сестры.

— Вы — товарищ Зелик? — догадался Котин.

— Да, ради секретности пришлось взять такой псевдоним. По имени, которым меня называли в семье. Помнишь? Да помнишь, конечно! Если я через семнадцать лет, прошедших после сегодняшнего дня, помню, то и ты помнишь. Не узнал? Я — это ты, только вернувшийся из 1958 года, чтобы помочь самому себе, только более юному, создать заново эту и многие другие боевые машины. Тебе, то есть.

Задачу 1-му ударному ИАП, перебазировавшемуся 5 августа, за двое суток до того, как испортилась погода, с Центрального аэродрома Москвы на прифронтовой в Крестцах под Новгородом, поставили предельно простую: противодействие немецкой авиации, ведущей наступление на Новгород. Простую по звучанию, но куда более сложную по исполнению. Ведь противодействовать предстояло, ни много, ни мало, 9-му авиакорпусу Вольфрама фон Рихтгофена, двоюродного брата знаменитейших асов Первой мировой войны Лотара и Манфреда. Того самого Манфреда, известного под прозвищем «Красный барон».

Использование скоростных Миг-15бис для борьбы с тихоходными Ю-87, составлявшими главную ударную силу корпуса Рихтгофена, командир полка полковник Минин посчитал не лучшим решением, но деваться было некуда: авиационное командование района, опасаясь роста потерь накануне наступления немцев на Ленинград, явно «экономило» материальную базу и топливо. И реакция на прилёт на аэродром, где уже, помимо 402-го иап, вооружённого Миг-3, базировались Ил-2 и СБ, была неоднозначной. Практически каждое утро аэродром подвергался немецким бомбардировкам, а тут нужно принять и замаскировать ещё более тридцати очень необычных истребителей, за сохранность которых командир 57-й смешанной авиадивизии полковник Кузьма Александрович Катичев получил «накачку» аж из Москвы.

Но отношение изменилось сразу же, как только выяснилось, что Минин прибыл «не с пустыми руками», а ради обеспечения деятельности полка возле деревень Долгий Мост и Мокрый Остров уже развёрнуты две станции «радио-уловителей самолётов», как в это время называли радиолокаторы. И дальности действия этих установок модели П-8 хватает, чтобы засечь фашистские самолёты на дальности до 150 километров. Но особенно — когда утром 7 августа от них пришло оповещение о приближении группы вражеских самолётов численностью около двадцати машин.

Дежурное звено Миг-15 перехватило её юго-восточнее озера Синец. Сопровождающая группу бомбардировщиков шестёрка «мессеров», заметив приближающиеся с северо-востока тёмные точки, ушла вперёд и привычно полезла вверх, к самой кромке облачности, чтобы ударить по «иванам» на пикировании, но советские машины непривычных силуэтов, выкрашенные сверху зелёной краской, никак не отреагировали на снизившихся «лапотников», но попарно заняли разные высотные эшелоны.

Пикирование двух Ме-109 на верхнюю пару самолётов с сильно скошенными назад крыльями результата не принесло: русские, не имевшие пропеллеров, что поразило «экспертов Геринга», молниеносно разошлись в стороны и, увернувшись от атаки, рванулись вверх. А промахнувшиеся потянулись за ними следом. Как оказалось, подставившись нижней паре, невероятно быстро набравшей высоту. Две короткие очереди, и один «мессер», словно наткнувшись на стену, почти прекратил набор высоты, а спустя несколько секунд, полыхая разбитым двигателем, понёсся к темнеющему внизу лесу. Второму же, как будто невидимым мечом, обрубило левое крыло.

Ещё одна немецкая пара, похоже, решила отомстить за сбитых кригскамерадов, заходя в пикирование со стороны солнца, но «миги», продемонстрировав немцам вырывающееся из двигательных сопел пламя, настолько стремительно ушли вперёд, что промах атакующих был неизбежен. Ведущий третьей пары прикрытия сообразил, что что-то не так, буквально за три-четыре секунды до того, как стремительно лезущие «в гору» верхние «миги» открыли огонь. Он рванулся к нижней кромке облака, но его ведомый припозднился. Буквально на секунду, ставшую роковой. Уже входя в облачность, ведущий почувствовал сильный удар куда-то в район хвостового оперения, и его самолёт перестал слушаться руля направления.