– А вы?

– А что я? – сверкнул зубами Черный Пес.

– Вы тоже свидетельствовали против меня?

– Меня, к сожалению, не позвали. Не вышел рылом для высокого собрания. Но поверьте, мэм, я бы придумал что-то пострашнее полетов над палубой и списания порченого имущества. Но так или иначе, вас уже осудили и передали храму. Жрецы долго толпились тут, правда, в камеру не заходили. Но единогласно решили, что тянуть с таким делом нельзя, колдунья чертовски сильна, и нужно ее сжечь, пока дневной свет и хороший удар по затылку убавляет колдовские силы. Так что, мэм, вам удалось меня обскакать. Меня повесят только в воскресенье, а вас сожгут уже в субботу.

На стене форта грохнула пушка, отмеряя полночь.

– Ну вот, уже суббота.

Дороти почувствовала, как от бешенства сводит скулы:

– Я офицер Его Величества, командор флота, дворянка. Они не посмеют…

– Величество далеко. Пока еще догребет. А костер близко, – Морено звякнул цепями, устраиваясь удобнее.

– Губернатор…

– Полагаю, кто-то решил, что награда за мою голову будет куда лучше смотреться в его кошеле, чем в кошеле Дороти Вильямс. Тем более что у этого прощелыги-губернатора, у которого бы я не купил и бочку с рыбой в сезон дождей, в казне гуляет бриз. Помнится, мы знатно посмеялись, когда он обещал за мою голову десять тысяч. Все, что мог – он уже украл. Я видел отчет казначея, прежде чем пустить на дно “Принца Георга”. Читать я не умею, но цифры знаю. Кстати, наводку на тот корабль притащил посредник. И золотой на кон, что заказчик носит парик и дает ежегодные балы в честь храбрых солдат Его Величества.

Дороти задохнулась от бешенства и прикусила губу. Какой позор! Если пират прав – то все сходилось. Губернатор никак не рассчитывал, что Черного Пса изловят, тем более если он сам пользовался его услугами. И объявленные десять тысяч, которые нужно было заплатить, уже давно украдены и потрачены на наряды Люсиль. Что делать? Зная характер и прямолинейность Дороти, вряд ли губернатор сунулся бы к ней с повинной. Да и куда проще обвинить Вильямс в колдовстве – сама же, дура, показала свою “загадочную” силу – и убрать фигуру с доски.

А там, прав Черный Пес – пока вести дойдут до короля, костер уже догорит, и пепел развеется.

Умирать не хотелось! Особенно зная, как порадуются твоей смерти враги. Дороти в ярости дернула оковы – но кузнецы постарались на совесть, металл был толстенный, на быка.

– Мир – большой бордель. Чья-то очередь побыть снизу, – ухмыльнулся Морено. – Сначала вы меня, потом кто-то вас, мэм.

– Ну, вы меня переживете ненадолго. Как и ваши люди!

Улыбку с лица Черного Пса точно стерло, он нахмурился и прикусил губу, сдерживая рвущиеся с языка вопросы. Дороти даже отвлеклась от собственных переживаний, наблюдая, как в Морено борются гордыня и беспокойство за свою команду. Гордыня проиграла.

– Что с ними?

– Раненые скончались еще в среду. Их похоронили на островном кладбище Сан-рок, за оградой. Живых вчера погрузили на торговца, который с утра должен был уйти на Рилос-Таро. Торговец был странный, но губернатор уверил меня, что человек надежный.

– А “Каракатица”?

– Ее подлатали. Течи заделали, рулевое тоже исправили. Мачты сделали временные. С остальным собирались разобраться позже. Филлипс планировал вести ее через пролив, к архипелагу и далее на материк, показать командованию. Для такой короткой дороги большой ремонт не нужен. В главном штабе наверняка хотели бы взглянуть на судно, которое три года наводило страх на побережье. Я передала Филлипсу часть своей команды, он добрал экипаж пехотинцами, – проговорила Дороти, больше сама себе, чем для Морено.

Скорее всего те, кто перешел под крыло к Филлипсу, и свидетельствовали против нее на суде. И служанка, которую она семь лет назад выкупила у работорговцев!

Сегодня на рассвете “Каракатица” выйдет из Йотингтонского порта и увезет на себе лжесвидетелей, возможно, они даже полюбуются на дым с борта. И когда потом возникнут вопросы – никто из них не будет причастен к казни.

Морено мрачно усмехнулся.

– Эко вас скривило. Что, мэм, вы нашли виноватых? Жаль, что поздно, верно? – он поправил железный наруч, так чтоб тот не натирал недавно выжженное на запястье пиратское клеймо.

Дороти еще раз в ярости мотнула головой, стукнулась о стену многострадальным затылком и внезапно замерла, осененная мыслью.

– А почему мы с вами, Морено, делим одну камеру?

– Потому что в моей потоп, а пиратский капитан слишком ценная штука, чтобы держать ее в сырости. Неужели не слышите – после заката поднялся ветер, до сих пор воет. Правда, лить уже перестало, но перед этим гремело так, точно конец света.

– И у вас руки скованы спереди, а ноги свободны?

– Ну не всем же быть колдунами и летать над палубой. Здешняя стража считает, чтобы удержать нормального человека под замком, достаточно одной пары кандалов и крепкой решетки на двери… – Морено приподнял брови и замолк, не договорив.

До него начало доходить. Что Дороти, хоть и прикованная намертво к стене, силы своей не растеряла и с оковами самого Морено может разобраться, а дальше…

Соображал Черный Пес быстро.

– Ты сломаешь мои кандалы… У тебя над головой два штыря, я смогу расшатать и вынуть их из стены. Браслеты на тебе толстенные, но кольца не вбиты в камень, а вставлены на раствор. Если его разрушить…

– Вот уж не думала, что своими руками буду помогать уйти в побег преступнику, – прошептала Дороти, когда Морено прижал закованные запястья к ее пальцам.

– Мир велик, а пути божественные… Я забыл, как там дальше. Ну и силища у вас, мэм! – восхищенно прошептал Морено, когда железный наруч на его левой руке Дороти порвала, точно тот был бумажным.

– Не жалуюсь.

Дороти только поморщилась. Это было не легко – пальцы затекли и слушались плохо, на второй наруч пришлось потратить несколько минут.

Наконец Морено скинул опостылевшие оковы и размял запястья. Потом присел рядом на корточки, заглянул в глаза, придвинувшись так близко, что обжег кожу горячим дыханием, и сказал:

– Ты же понимаешь, мэм, что сейчас я могу вытащить из стены штыри, взломать решетку, свернуть шею охраннику и уйти, оставив тебя гореть на радость святошам? Или могу один из штырей вогнать тебе в горло – чтобы избавить от предстоящей мучительной смерти?

Дороти только выдохнула и медленно опустила ресницы в знак того, что поняла, и тут же снова упрямо подняла взгляд и посмотрела Морено прямо в глаза.

– На то, чтобы узнать, на каком торговце увезли твою команду, ты потратишь драгоценное время. Да и догнать “Каракатицу”, которую будут вести мои люди, под силу только мне. Так что проткнуть мне горло ты можешь и оставить гореть на костре тоже. Но тогда не видать тебе ни команды, ни корабля.

Морено помедлил еще миг, выдохнул досадливо:

– Святая наивность начала познавать мир! – и встал.

На то, чтобы выдернуть штыри, у Морено ушло около часа. Пребывание в тюрьме сил пирату не прибавило, а штыри вставляли хоть давно, но накрепко. Благо буря разогнала охрану по норам, и желающих проверять, что там за возня в подвальной камере, не нашлось.

После того, как удалось достать первый прут, дело пошло веселее, хотя Дороти, казалось, что это длится уже целую вечность.

– Готово! – отрапортовал Морено.

В руках он держал два коротких кованых штыря, загнутых с одной стороны под углом. Такими раньше крепили между собой каменные блоки, чтоб они не расползались, пока не схватится раствор. Теперь оставалось самое трудное – вынуть из стены вмурованные туда крюки.

Чтобы было удобно долбить, Морено пришлось встать на колени вплотную к Дороти, и при каждом движении ее обдавало поочередно то крошкой раствора, то каменными осколками, то запахом пота.

С первым крюком Морено справился быстро – выскреб в растворе лунку, вбил туда штырь и, используя его как рычаг, расшатал крепление. Дело завершила Дороти, которой надоело и она дернула изо всех сил. Морено еле успел уклониться от вылетевшего из стены крюка.