– Хирурга! – бросила Дороти через плечо. – Живо! Я не лекарь.

Хирург оказался худощавым рыжим мужчиной, который в мирное время занимал должность парусного мастера. Он, не чинясь и не стесняясь, принялся за дело, походя отдавая Дороти распоряжения, точно та была юнгой.

Одобрительно кивнул на выделенную кровать, приказал снять оттуда белье, застелить прочным брезентом и лишь поверх положить льняное полотно. Срезал с Морено одежду, всю. Только пояс пощадил, размотал осторожно.

Со штанами и сапогами проблем не возникло, белья Пес неожиданно не носил, а вот рубашка успела прикипеть к ранам и сдалась только после того, как ее полили разбавленным водой вином.

Хирург раздраженно выдохнул и вывалил на Дороти следующую связку указаний.

Горячая вода, бинты, вощеные нити, устрашающего виды инструменты – все это нашлось в кубрике “Свободы”, лекарь из ее старой команды был запаслив, точно хомяк. Набрав полные руки необходимого, Дороти вернулась к себе через палубу, по которой уже вовсю носились матросы, готовя “Свободу” к отплытию. Похоже, что заниматься раненым Псом предстояло только хирургу и ей самой. Корабль требовал внимания остальных больше, чем стареющая великосветская дамочка.

Морено досталось крепко, но все же не смертельно. Две раны, страшные на вид, но с ровным краями. На левом плече – рассечены мускулы, и глубоко. Ножей с этой руки Черному Псу еще долго не метать. Вторая на животе – на пару пальцев выше печени. Про такие обычно говорили – боги спасли. Потому что еще чуть-чуть – и топтать бы Морено тропы в царстве мертвых.

Обе раны от сабли или палаша. Разрезы с виду страшные, и крови много, но если умеючи зашить, то, может, и выкарабкается.

Видеть Морено голым было странно, и Дороти поначалу отводила взгляд, но тот словно намагниченная стрелка компаса возвращался обратно. Точно север был там, где угрюмый лекарь смывал бурую кровь с загорелого живота.

Не то чтобы Дороти желала знать, что ниже пояса у Пса тоже есть татуировки, однако теперь знала. И покоя это знание не прибавляло. Там тоже смыкались щупальца. Почти смыкались. Да, прямо на стволе. И Дороти даже на секунду не хотела представлять себе, как выглядит рисунок, когда плоть наливается и ствол встает. О боги, не вводите во искушение!

Хирург закончил штопать к полудню и перепоручил бессознательного Морено заботам Дороти. Наказал менять повязки раз в три часа, оставил склянки с настоями и ушел – теперь уже штопать паруса.

Между кипячением воды и прогреванием бинтов огромным чугунным утюгом Дороти допросила моряков, которые были с Морено на берегу.

Те сначала мялись и особо болтать не хотели, но после того, как она, не переставая задавать вопросы, одной рукой ссыпала из утюга угли в жаровню, перемешала и засыпал обратно уже раскаленными, не прекращая при этом второй рукой записывать пометки по курсу на карте, парни разговорились.

– Мы ждали, что их будет меньше. В кабаке-то всего восемь было, не считая козла крашеного, – без всякого пиетета к иверцам пробормотала Бринна. – А их оказалось тридцать. А позади два сарая да тупик. Я уж подумала молиться, но кэптен, черт языкастый, швырнул дону вызов на танец с саблями. А от такого не отказываются – это, чай, не кабацкие забавы, это всерьезку. Ну и сошлись они. Иверец-то выше ростом да шире, у него сабля абордажная была, такой наш Джок мастер махать. А кэптен его все-таки взял – первый раз поднырнул под локоть, плечо пожертвовал, но ногу попугаю этому распорол. А второй раз на волоске прошел, иверец хоть и крашеный, но в бою мастер – зажал кэптена в угол, полоснул по брюху, мы уж думали – все, заказывай панихиду, а нет, тот подманил Гильермо ближе и рубанул. От души. Теперь у “Дьябло” новый шкипер. Поскромнее да понабожней.

Дороти рассказ выслушала со смирением, достойным отшельника. И выругалась только один раз. Сплетя в этом одном ругательстве все, что она думает о Морено и грехе гордыни. Моряков отпустила, даже уточнять ничего не стала. И так все понятно.

Пойди Дороти с ними – не понадобился бы фарс с дуэлью. А теперь возись нянькой, меняй примочки да опаивай дурманом этого бойцового петуха, чтоб в бреду повязки не сорвал.

Дороти, непривычная к роли сиделки, поначалу действовала медленно, боясь сделать хуже и больнее, но, похоже, ее трепетность Морено не оценил – оставался в забытьи.

В середине дня заглянувший в каюту хирург одобрительно покачал головой, оставил бутыль с какой-то аптечной гадостью, наказав влить в больного не меньше трех унций, а самой Дороти посоветовал выпить рому. Чисто для здоровья. И вновь исчез.

Совет был хорош, но выпивку пришлось отложить – следовало рассчитать курс, а для такого годилась только трезвая голова.

Дороти управилась за час, осчастливив рулевого Фиши новыми указаниями. Потом позвала Саммерса, чья командная дудка, кажется, вообще не затыкалась с самого рассвета, и приказала принести обед в каюту, в обмен поделившись новостями о самочувствии Черного Пса. Посовещавшись, на ночь решили не спускать паруса: команда разбилась на смены, курс Дороти проложила по звездам, а Фиши страдал хронической бессонницей.

“Свобода”, поймав хороший ветер, на полном ходу шла к Гряде Сирен. Впереди лежало открытое море, берега Большого Краба должны были показаться только к завтрашнему вечеру. Дороти поднялась на мостик, проверила курс, поняла, что на палубе ей делать нечего – все работает и без нее, – и вернулась в каюту.

Черный Пес, непривычно тихий, лежал на кровати и дышал так медленно и незаметно, что приходилось бороться с желанием каждую минуту проверять слабый пульс. Широкие льняные повязки – через весь живот и внахлест через плечо – только оттеняли общую бледность кожи, которую сейчас не могли скрыть ни природная смуглость, ни морской загар.

Сознание к Морено так и не возвращалось. Иногда, на краткие минуты, он открывал глаза, но вокруг себя ничего и никого не узнавал. Смотрел невидящим взглядом в потолок и тихо звал кого-то, уговаривая не уходить. Имени не называл, но его горячечный бред был полон грусти и тоски, так что Дороти невольно позавидовала той или тому, кого Пес звал в забытьи.

– Мы обманем их. Уйдем. Ото всех уйдем. Черная Ма не даст нас догнать… сбережет. Сердце Океана я достану. Я знаю где. Теперь знаю. Будет свобода тому, кто тебе дорог. Разберемся… Не уходи, я теперь знаю как…

Дороти вспомнила о рекомендации хирурга выпить и налила себе на три пальца бренди. Тот обжег горло и сразу согрел желудок, который давным-давно переварил обед и, несмотря на происходящее вокруг, рассчитывал на ужин. Но тут ждало разочарование – ужинать команда собиралась в завтрак.

Поэтому пришлось унять голод парой галет, полосками вяленого мяса и двумя горстями изюма: все это припас у нее в каюте Морено, заметивший за Дороти неистребимую привычку кусочничать, вкупе с нежеланием грабить камбуз. Стюард из Пса вышел идеальный, возможно именно потому, что он им никогда не был и становиться не собирался.

Бренди помог расслабиться, и Дороти наконец села в кресло, в котором ей предстояло провести эту ночь, и хорошо если ее одну.

Горячечный бред Морено вызывал смущение, словно ей снова десять и она, сбежав из-под надзора воспитателей, спряталась в храме и случайно нарушила чужое таинство.

Жаркие слова цепляли что-то внутри, под сердцем. И вгоняли в краску куда больше, чем то, что для смены повязок приходилось откидывать в сторону одеяла, а под ними на Морено кроме этих самых повязок ничего и не было.

Дороти припомнила странный полусон-полуявь с игральной картой и налила себе еще. Если она и хотела видеть Морено без одежды – то точно не при таких обстоятельствах. Но дьявол любит шутки.

Хирург осторожно сказал, что на выздоровление уйдет три недели – если Морено выдержит горячку. Голос у лекаря был уверенный, а вот в глазах мелькнуло сомнение – в своего кэптена он явно верил, но не до такой степени, чтобы игнорировать здравый смысл.

Три недели. А догнать “Каракатицу” они должны через полторы. Если она, конечно, идет на Темные острова, а не в Море Призраков. Острова не давали покоя. Филлипсу делать там было настолько нечего, что в сплетни о курсе верилось плохо. Разве что…