Так что семи мне было более чем достаточно.
Крутанувшись вокруг своей оси на сто восемьдесят градусов, я, вложив в движение всю, ещё больше выросшую силу, ударил пустоту перед собой. Дарнак, обладатель Дара тьмы, мог пытаться спрятаться от кого угодно, но только не от меня, ощущавшего его ауру благодаря энергетическому восприятию, а также чувствовавшему, как Дар пожирания впитывает мелкие частички маны, окружавшие Майигу-ассасина.
Я точно попал, и сплетение теней, не имевшее, кажется, даже какой-то единой формы, отлетело прочь. Однако отступил Дарнак явно не из-за моего удара, достать его качественно у меня не получилось.
Причиной бегства бога тьмы стал обрушившийся на меня в следующее мгновение поток света. Раковина Тхалсы была открыта, и парящая над её мясистым телом огромная жемчужина сияла в моём восприятии нестерпимо ярким алым цветом.
Майигу вроде Самдаля или Дарнака, если по ощущениям, были сильнее, чем должны были быть. Похоже, Тхалса на время нашего боя как-то поделилась с ними частью своего территориального влияния.
Но, определённо, здесь, на заповедном озере, не было никого сильнее покровительницы этих земель. Благо, я не мог ослепнуть от яркости, и успел прикрыть голову руками. Но жар, излучаемый жемчужиной, был настолько огромен, что даже земля под моими ногами моментально начала гореть и плавиться.
Использовав магические платформы, чтобы не погрузиться в лужу магмы, я сорвался с места и «укрылся» за телами других Майигу, поспешивших, как и Дарнак, уйти из зоны поражения. Тем не менее, даже той пары десятых долей секунды, что свет Тхалсы падал на меня, оказалось достаточно, чтобы опалить волчий доспех до хрустящей корочки.
Прошедшая вместе со мной через крещение в мировой ауре броня смогла бы со временем самовосстановиться. Но ещё парочка таких вот световых атак — и гореть уже начал бы я сам, что было совсем не здорово.
А в следующую секунду к бою подключились и другие Майигу.
Я ощутил, как из земли поднимаются и пытаются оплести мои ноги стволы огромных деревьев бога растений Ресфали.
Ощутил в воздухе отвратительный запах, и, даже незамедлительно задержав дыхание, уже через секунду смог прочувствовать губительную магию богини ядов Экандуги.
Ощутил жар огненной магии Вирго, может быть не такой сильный, как у Тхалсы, но всё равно достаточный, чтобы невозможно было держать открытыми глаза, а каждый вдох превратился в пытку.
Ощутил, как завывает ветер, подконтрольный богу шторма Болрголу, и как его порывы наполняются мириадами острых режущих лезвий, в разы превосходящих по разрушительности то, что когда-то мне пришлось испытать в бою с Лидгарбом.
И параллельно на меня со всех сторон набросилось сразу шесть Майигу-обладателей Даров силы, ни с одним из которых у меня не было никаких конфликтов в прошлом. То ли они любили драться больше остальных, то ли Тхалсе было проще их контролировать, то ли и то, и другое сразу.
За всю свою жизнь до этого я не то, что не сражался, банально не видел столько Майигу, сколько сейчас пытались меня убить. Однако сама эта ситуация меня не то, что не пугала, скорее наоборот, приводила в полнейший восторг.
Если бы Тхалса передумала и попыталась меня убить, но сделала это в одиночку, мне бы, учитывая всё произошедшее за последние полчаса, для эмоциональной разгрузки точно не хватило бы даже расколошматить всю её раковину в труху.
А сейчас меня окружала целая дюжина Майигу, которых я мог без всяких лишних мыслей и рассуждений превратить в фарш. С этим не смог бы сравниться никакой приём у психолога, и никакая терапия.
Главный секрет было в том, чтобы, продолжая осторожно контролировать ситуацию, чтобы не сдохнуть ненароком от шального светового луча или собственного Дара, продолжавшего выкачивать из меня жизнь по тридцать лет в секунду, позволить себе слететь с катушек и превратиться в безумного берсерка.
И, откровенно говоря, я был рад этому и без учёта сегодняшнего дня. Уж очень давно мне не выпадало подобной возможности в целом.
За последние полгода я был генералом, ведущим в бой армии, командиром боевых групп, управленцем, старался быть тонким политиком и переговорщиком. Но хороших боёв за это время у меня было всего два: с Реем и с Майскардом.
Да и то в них обоих я постоянно продолжал думать, действуя с точки зрения тактики, а не эмоций. Мне действительно не хватало в жизни простого человеческого безумия и возможности рвать противников на части, не задумываясь больше ни о чём.
Откуда-то из груди прорвался наружу восторженный, ничем не сдерживаемый, действительно сумасшедший хохот. Меня били, кусали, кололи и рвали. Отравляли, опутывали, резали и жгли. Били в спину, в лицо, в сердце, в пах, по рукам и ногам.
Меня убивали. А я убивал в ответ.
* * *
Могучий медведь размером с БелАЗ, покрытый толстыми пластинами костяной брони, моими стараниями лишился четырёх лап из шести, а затем его морда была превращена в бесформенный кусок перемолотых тканей, хрящей и костей. В процессе мои импровизированные кастеты из Дара превращений ломались трижды, осколки впивались в пальцы и тыльные стороны ладоней, а исчезая после отмены способности, оставляли зияющие дыры.
Шестирукий лавовый великан, едва не убивший меня когда-то, потерял все конечности до единой. Отрывая ему их одну за другой, я чувствовал вкуснейший аромат шашлыка, исходящий от моих собственных рук. Я превратил его в обрубок, колоду с головой, способную лишь вопить и изрыгать проклятья. А затем нанизал на роскошные ветвистые рога огромного, размером с какого-нибудь первобытного диплодока, белоснежного оленя.
Самого оленя я выпотрошил заживо, вывернул живот наизнанку, разбросав всё содержимое на многие метры вокруг. А остатки печени, в которой находился сгусток Дара и которую я сожрал, забил травоядному ублюдку в глотку.
Небольшую, по сравнению с остальными Майигу, размером с легковой автомобиль паучиху, в режиме нон-стоп пропитывавшую воздух вокруг меня ядом, я банально раздавил. Кайф от сопутствующих звуков: сначала громкого и звонкого хруста панциря, а потом смачных склизких шлепков разлетевшихся по сторонам внутренностей — не смогла перебить даже адская боль в ноге, начавшей гнить заживо из-за наполнявшей паучью тушку отравы.
Человекообразному здоровяку с головой быка, мычавшему слишком громко для самого главного слабака в этой компании, я, запихнув руку в пасть, вырвал язык, тут же вгрызшись в него зубами. К сожалению, вкус языка оказался отвратительным. То ли дело было в том, что я ел его сырым, то ли в том, что он принадлежал не настоящей корове, то ли в том, что его хозяин был крысой, нападающей исподтишка и норовящей продырявить меня своими рогами, а крысятина очевидно куда хуже говядины.
Могучего орла, дико надоедавшего тем, что, как и бык, знал только одну атаку: взлетать и пикировать мне на голову с неба, я, плюнув и позволив впиться когтями мне в плечи, поймал за ноги и, как курочку на разделочной доске, разорвал напополам, окатив себя дождём птичьей крови.
Оплетённую множеством деревьев, будто мифический поддерживающий мир монстр, черепаху, я раскрутив, как на карусели, запустил высоко в небо. А когда она вернулась спустя несколько секунд, её уже ждал мой кулак, насквозь пробивший панцирь и перебивший хребет злопамятной суки, не захотевшей смириться с потерей нескольких поглотителей и парочки клановцев.
Ещё одну птицу, на этот раз четырёхкрылую ласточку размером с птеродактиля, каждым взмахом своих крыльев посылавшую в меня ветряные лезвия одно за одним, я поймал в ловушку. Бросился на неё, перекрыв ей возможность взлететь множеством расставленных повсюду в воздухе магических платформ. Довольно слабые перед мощью Майигу, они всё-таки дали мне необходимые доли секунды, чтобы настигнуть ласточку и, врезавшись в неё, буквально разнести на кусочки.
А невероятно длинного и при этом очень тонкого, не больше моей руки, питона, пытавшегося оплести меня и задушить, я просто порвал на конфети, превратив двухсотметровое тело в где-то пятьдесят небольших кусочков.