— Чтобы некому было потом претендовать на замок, ты, дубина! — В его голосе на миг проскользнула злость, но тут же погасла. Джонат несильно ударил кулаком по подлокотнику кресла, заставив Виктора вздрогнуть. — Девчонку пусть оставит, она угрозы не представляет. А если он женится на ней, то только укрепит свои права. Немедленно исполняй.

— Слушаю, милорд, — угрюмо отозвался Тодден. — И ещё кое-что…

Джонат вопросительно взглянул на него, но Виктор молчал. Если боится приносить плохие вести, то зачем тогда пришёл?

— Милорд, мы потеряли Бейкер и почти весь Серебряный залив. Это явно бьёльнские, я не знаю, кто… У них зелёная спираль на сером флаге.

— Остхены, — плюнул Джонат, которого с детства натаскивали в геральдике. — С этим я разберусь, не беспокойся. — Стоит только написать матери, как она тут же пришлёт к нему нужное количество кораблей, чтоб отбить залив. — Что-то ещё?

— Нет, милорд.

— Тогда убирайся.

Вскоре дверь за Тодденом закрылась, и Джонат облегчённо выдохнул. Он поёжился, подышал на замёрзшие руки, натянул на них плотные шерстяные перчатки с меховой оторочкой. Не помогало — холод словно поселился у него внутри и пробирал оттуда. Не спасало от этого ни вино, ни виски, ни горячее молоко. Джонат не знал, что делать. Хотелось просто вырвать себе сердце — и вместе с ним избавиться от боли. Хотя, наверное, эта боль уже никогда не пройдёт.

Одним из немногих утешений для него сейчас были письма матери. Они хоть и не отличались теплотой, но зато сообщали о действительно хороших вестях. Леди Элис писала, что ей удаётся поддерживать в своём муже, отце Джоната, уверенность, что младший Карпер всё делает правильно, а зелья, сваренные Анабеллой ещё перед войной, усыпляют его бдительность. Джонат знал, что парализованному отцу от них лучше не станет, и это заставило его усмехнуться. Даже мать толком не могла сказать, в какой момент этот тиран и мучитель стал покорным и тихим, а потом и вовсе слёг, не имея возможности двигаться.

Когда леди Элис года полтора назад, когда Джонат едва успел жениться, только-только предложила, словно в шутку, завоевать Нолд, отец сразу отказался, а вот Джонат задумался. Леди Элис взяла на себя всю ответственность по организации захватнической войны, и молодой лорд Карпер в глубине души понимал, что она использует сына лишь как орудие на пути к ещё большей власти. Ведь в Краухойзе, по сути, правила она, будучи при лорде Киллеане серой кардинальшей. Тот беспрекословно её слушал, да и Джонат тоже доверял матери во всём. Поэтому идею о захвате Нолда он воспринял с восхищением, а поддержка Анабеллы и семьи её отца лишь придавала уверенности.

Не все вассалы поддержали план женщины, но и тех, что примкнули к ним, было достаточно. Пока шингстенцы собирались в Краухойзе, Джонат и Анабелла поехали в Фарелл, где смогли переманить на свою сторону довольно-таки большой отряд наёмников. Их и небольшую часть шингстенцев Джонат взял с собой в Эори, остальные же рассредоточились по Нолду и практически одновременно ударили по всем главным крепостям. Всё произошло молниеносно, с минимальными потерями. Не удалось захватить лишь Смит и Вэйд, которые, находясь на границе, успели подготовиться к наступлению.

Но дело было не в самом Нолде и его богатствах. Дело было в мече.

Леди Элис часто слышала от приезжих нолдских купцов историю о мече, которым владел лорд Коллинз. Мол, хозяин его не будет знать поражения в битвах, если его дело правое. Но ведь это самое правое дело — такое расплывчатое понятие… И Элис решила, что если не она, то её сын этим мечом владеть просто обязан.

Когда Джонат ворвался в захваченный Эори, он ожидал найти ещё тёплый меч в руках старика Коллинза, но у того был совсем другой клинок — короткий, одноручный, с совсем простой рукоятью. Лорд Карпер же помнил по рассказам, что этот волшебный меч должен быть длинным, полуторным, с причудливыми узорами на эфесе. Он и его люди обыскали весь замок, от оружейной до комнат прислуги, но не нашли ничего подобного.

Потом уже Джоната осенило, что меч мог остаться у девчонки.

Кристина… Эта проклятая сука, убившая его жену — и вместе с ней отнявшая у него смысл жизни. Джонат мечтал придушить её собственными руками, смотря в стекленеющие глаза и наблюдая, как из неё медленно, капля за каплей, уходит жизнь.

Она, кажется, считала себя виновницей начавшейся войны. И Джонату выгодно было поддерживать в ней и её вассалах эту уверенность. Он сделал приписку в отправленном ей письме об ответственности за свои поступки, он во всеуслышание объявил о дуэли, на которой погибла Анабелла… Ореллы, например, сдались, как только узнали о дуэли, да и Волберт Даррендорф явно колебался, будучи убеждённым в том, что войну на Нолд навлекла Кристина. Лорд Карпер усмехнулся — это всё придумал он сам, без совета матери. Вызов на дуэль был случайностью, как и то, что Кристина застала Джоната и Анабеллу в таверне. Но перед самим поединком, когда он попытался отговорить жену от участия в нём, она сказала, что от Кристины избавиться необходимо — она может всё испортить, помешав их планам штурма Эори.

Он с трудом высвободил руки из-под плаща, снял перчатки и достал из одной маленький медальон, на котором красовался портрет Анабеллы.

Художник явно постарался, вырисовывая правильные черты девушки. С красотой Анабеллы с портрета сравнялась бы только красота Анабеллы настоящей, будь она живой. Но душа жены Джоната давно переместилась в Навь, а тело похоронено в фамильном склепе Мэлтонов. Именно ей, этой прекрасной рыжеволосой женщине, лорд Карпер и собирался подарить то, что отнял у Коллинзов — ему бы хватило лишь меча да одобрения матери…

— Может, я не смогу бросить весь Нолд к твоим ногам, как и обещал, — вздохнул Джонат, поглаживая портрет пальцами, — но я всё равно удержу его. Ради тебя.

Анабелла с портрета лишь молча улыбалась. Лорд Карпер отдал бы всё, лишь бы увидеть эту улыбку хотя бы ещё раз.

Слёзы не согрели его.

Сделать амулет, наводящий морок, не составило особого труда. Он выглядел как тонкая деревянная пластинка в форме ромба, на которой углём были начерчены руны. Таким же Кристина тогда заморочила отцовских стражников… Она не выпускала амулет из рук, пока они со Штольцем вели небольшой отряд сквозь густой лес к заброшенной калитке. Пробираться по колючей чаще, да ещё и в гору, было тяжело, но ни солдаты, ни Штольц не проронили ни слова возмущения, хотя по виду барона можно было понять, что он недоволен больше всех.

На крепостной стене стояла пара стражников-копейщиков, облачённых в кольчуги, лёгкие полушлемы и сюрко, один с гербом Карпера, другой — Хейли. Кристина подождала, когда они выпустят из поля зрения дверь, и бросила к ней амулет. Оба стражника тут же развернулись и, чеканя шаг, направились в разные стороны. Путь был свободен.

— Морок, — с улыбкой пояснила Кристина, и Штольц кивнул, будто встречался с таким не единожды. Хотя кто знает… — Теперь сюда никто не подойдёт в течение получаса, а то и больше. Эта деревянная пластинка с руной не позволит.

Вокруг Даррендорфа не было рва: относительную защиту обеспечивала густая вечнозелёная чаща и само нахождение замка на высоком холме. Но от карперовских войск не спасло ни первое, ни второе.

Кристина осторожно подошла к калитке и тихо отворила её. Они быстро добрались до башни, из которой можно было попасть в основную часть замка. Девушка боялась, что их заметят, но внутри башни было темно и, кажется, пусто. Что ж, значит, нужно идти.

— Вы бы не лезли первой, миледи, — послышался сзади язвительный голос Штольца. — А то, если с вами что-то случится, я получу от лорда Штейнберга. — И он сделал такое лицо, как будто получит от него что-то, несомненно, хорошее. — Так что дайте-ка я.

Вечно у него это «дайте-ка я». «Я» — его любимое слово. Чувство собственного превосходства барон Хельмут не терял. Павлин. Хорошо хоть не додумался вырядиться во что-нибудь ярко-фиолетовое, что никак не смогло бы помочь с маскировкой в лесу. Кристина вздохнула, наблюдая за тем, как он, юркнув в дверь, исчез в полной темноте.