На закате и небо, и море, и прибрежные цветы – все на свете становилось густого винного цвета. Яниэр наклонялся и почтительно подавал маленькие плоские камешки, чтобы Учитель мог бросить их в воду, разрисовывая поверхность множеством идеально расходящихся кругов; а неподалеку в скалах дивно цвел ярко-алый цикламен, похожий на стаю мотыльков, замерших в полете. У берега волны завивались, как непослушные пряди волос, а ветер подхватывал длинные лепестки и увлекал их далеко в океан, бережно опуская на почти неподвижную зеркальную гладь.

А он, маленький и позабытый Красный Волк, стоял один на длинном узком пирсе, пинал отшлифованную волнами и временем гальку и нетерпеливо ждал, когда эти двое соизволят вернуться и сесть в лодку. Ждал, отчего-то смутно ненавидя их обоих, ощущая, как в груди разливается странная горячая кислота. И молча смотрел в белую пену, похожую на облака, вдребезги разбивающуюся о камни у ног Учителя.

Отчего-то он всегда боялся, что наставник изранит этими глупыми белыми ракушками ступни, а потому пристально наблюдал, не покажется ли в ажурной пене кровь.

А голос Учителя отражался от воды и неясным эхом все звенел и звенел между скал. Волна слизывала с горячего песка отпечатки его шагов.

Смешно, но, оглядываясь назад, кажется, будто больше всего на свете Элиар любил те одинокие часы на пирсе, неторопливые прогулки Учителя и Первого ученика, невысокий, поросший цветами прибрежный кряж. Там, в милом укромном местечке, можно было любоваться восходами, закатами и умиротворенным бегом полуденных облаков, похожих на пушистых барашков.

Как жаль, что больше нельзя вернуться в маленькую, спрятанную от всего мира бухту, где море почти всегда спокойно и мирно цветет цикламен.

Что ж, выходит, сегодняшнее доброе расположение Учителя – лишь милостыня, которую он украл у прошлого и у Яниэра, своего извечного соперника. Элиар восстановил сбившееся было дыхание и заставил себя вернуть лицу сдержанное выражение. Мессир не должен заметить его печали, его… гнева?

Одним небожителям ведомо, что это: сердце, долгие годы спокойное, как стоячая вода, вдруг всколыхнула боль. Старая ревность распирала грудь. Элиар не понимал, почему с наставником он опять становился таким… словно вновь превращался в мальчишку, возвращался в болезненную реальность прошлого. Словно хотел доказать Совершенному что-то, хотел добиться одобрения… Как это наивно и смешно. Учитель оставался все так же безразличен. Возможно, тот Учитель, что был ему дорог, и вовсе никогда не существовал… Элиар только выдумал его образ, спасаясь от одиночества на чужбине? Даже если и так, в этом наставник также не виноват.

Несмотря на доводы разума, Черный жрец чувствовал, что не может успокоиться: раздражение в душе только усиливалось при мысли о том, что мессир по-прежнему привечает Первого ученика, даже не помня северянина, да что там, не помня самого себя! После того как другой ученик вернул его из-за предела, откуда ни один не возвращался.

Есть ли справедливость в этом абсурдном мире?

В глубине души Элиар надеялся, что, переродившись, Учитель изменит свое отношение к нему. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Как и следовало ожидать, в мыслях Красного Феникса по-прежнему есть место одному только драгоценному Первому ученику.

– После завершения процедур мессиру следует снова принять «Горькую слезу» и хорошенько отдохнуть, – мягко распорядился Элиар, по знаку поднося чашу с вином. Он знал, что Учитель на дух не переносит горький вкус. Но еще горше горького было для Красного Феникса осознание собственной слабости и признание, что лекарство и в самом деле необходимо великому Первородному. Элиару следовало обходить это как можно аккуратнее, дабы не усугублять и без того немалую тяжесть и остроту для самолюбия Учителя. – Позвольте взять вас под руку и проводить в спальную комнату.

С этими словами он закончил расчесывать и сплетать душистые, пахнущие ароматными травами черные пряди. Затянув потуже ленты, поддерживающие на затылке Учителя тяжелое кольцо из волос, Великий Иерофант собственноручно закрепил их старинной серебряной заколкой с красной яшмой.

Эпоха Красного Солнца. Год 274.

Сезон великой жары

Начинает цвести красный лотос

Ром-Белиат. Бухта Красного трепанга

*черной тушью*

С момента прибытия в храм Закатного Солнца минула пара насыщенных событиями недель.

За это время Райару удалось узнать немного больше как о самом Запретном городе, так и о его обитателях, их нравах и обычаях. Он выяснил, что Ром-Белиат официально признается главным из двух великих городов Оси – правопреемником священного Лианора, тысячелетняя история которого оборвалась так бесславно. Ром-Белиат контролировал существенную часть экономических ресурсов Материка, владея огромными богатствами, землей, рабами, а также располагая большой политической властью. Здесь же, в Морской Жемчужине Востока, находилась высочайшая резиденция Триумфатора.

Первый город Материка придерживался политики блестящей самоизоляции и носил гордый титул Запретного города. Это означало, что проживать здесь могли только чистокровные, а также те, кому посчастливилось им прислуживать. Испокон веку в Ром-Белиате царили строгие нравы и даже был введен комендантский час – появляться на улицах после захода солнца запрещалось.

Чтобы удовлетворить растущие потребности города, Морскую Жемчужину Востока снабжали водой из горных рек и озер сразу двенадцать каменных акведуков. Благодаря этому чуду инженерной мысли недостатка в чистой воде не было, однако из-за высокой влажности воздуха летняя жара все равно переносилась тяжело, тяжелее даже, чем в раскаленных как сковорода, но сухих южных степях.

Храмовое жречество Ром-Белиата считалось элитой общества Совершенных, но, несмотря на доминирующее положение, Красный орден был малочислен. Основанный в Бенну храм Полуденного Солнца, как говорили, гораздо более богат учениками и скоро, вероятно, сможет потягаться в славе со своим старшим братом.

Среди носителей чистой крови осталось совсем немного тех, кто был благословен даром небожителей. Именно поэтому в подвластных ему землях Красный Феникс вынужден был собирать всех, кто обладал истинным цветом, позволяя им обучаться в храме Закатного Солнца, – пусть это и нарушало созданный им же незыблемый закон чистоты крови.

Жизнь шла своим чередом: тягучие, как патока, дни медленно тянулись один за другим. Шрамы на горле почти совершенно зажили и не болели, и теперь каждый встречный мог лицезреть на шее приметный знак закатного солнца – знак собственности, позорный знак чужой власти, означающий, что он принадлежит Красному Фениксу. Весть о новом ученике, носящем на шее печать Великого Иерофанта, разнеслась по городу быстро, как степной пожар, – очень скоро все знали Райара в лицо.

Из-за службы в Красном ордене, а может быть, из-за характерной внешности и того, что Райар происходил из племени Степных Волков, его тут же метко окрестили Красным Волком.

Учителя прозывали Красным Фениксом, но, по глубокому убеждению Райара, тот больше походил на хитроумную ядовитую гадюку.

Постыдную печать раба запрещалось скрывать под угрозой самого сурового наказания: во избежание неприятных недоразумений, статус любого жителя Ром-Белиата должен был быть ясен с первого взгляда.

Один и тот же знак на широких кольцах браслетов и рабском клейме на горле немедленно сообщал всем окружающим: перед ними человек Красного жреца. Ранг этот, несомненно, был выше множества низших рангов и гораздо выше прежнего социального статуса бесправного дикаря; но все же то был статус раба. Райар даже не имел права произносить имя наставника, только почтительное «Учитель» или «мессир». Что и говорить, остальные ученики не воспринимали новичка всерьез и смотрели исключительно свысока.