Ворон протянул Татьяне яблоко.

— Ну, раз так… — смущённо проговорила Татьяна, и покрутила яблочко в руке — красивое, наливное, с ярким, словно просвечивающими насквозь бочком, с невероятно душистым ароматом.

— Не бойся, сестрица! Я тоже сейчас съем, и бабуля, и ворон, и кот… — Вася осеклась. — А где Кузьма? Ба? Не слишком ли ты с ним строга сегодня? Ведь ему ещё речи застольные вести…

Яга нахмурилась.

— Верно говоришь, Васенька. А сейчас всё и исправим! Нафанечка! А подай-ка ты к столу сливки студёные, да кральку колбаски жареной, да двери пошире открой, чтобы дух колбасный сам кота к нам привёл! — Яга рассмеялась. — И пяти минут не пройдёт, как кот здесь будет!

— Магия? — рассмеялась Татьяна.

— Самая что ни на есть настоящая! — заверила Яга.

Только домовой двери открыл, все взгляды устремились к крыльцу. И минуты не прошло, как на пороге появился запыхавшийся кот.

— Опять без меня празднуете? — недовольно проворчал он. — Я там с голоду пухну, научные труды по полочкам раскладываю. А у них тут… А что у вас тут?

Вася, Татьяна и Яга покатились со смеху. Домовой расплылся в довольной улыбке.

— Ну-у, понятно-о… Опять началось, да? Лишь бы им похихикать, а то, что до пира всего один час остался, так это никого не тревожит. Я один нервничать должен, да?

Кот недовольно прошёл к столу, схватил колбасу и плюхнулся на стул.

— Сначала яблоко! — назидательно каркнул ворон.

— Сам знаю. — недовольно фыркнул кот, схватив с тарелки самое большое и красивое яблоко. Увидев недовольный взгляд домового и осуждающий прищур Василисы, он бережно протёр яблоко лапками и подал Яге. — Дамы вперёд. — галантно произнёс он, и отхватил большущий кусок колбасы.

Домовой недовольно крякнул. И убрал со стола кувшинчик.

— Куда сливки потащил, жадина? — капризно заныл кот. — Кузеньке сливочек пожалел, а я называл его верным другом!

Нафаня тяжело вздохнул, и поставил кувшинчик обратно.

— То-то же! — проворчал кот, и потянул кувшинчик к себе.

— Ну, на здоровье! — провозгласила Яга и откусила кусочек яблочка наливного.

Девицы последовали её примеру.

Таня ждала какого-то необычайного вкуса. Но всё отличие от обычных яблок заключалось в том, что яблоко было более сочное, слишком сладкое и невероятно ароматное. И было настолько вкусным, что хотелось есть ещё и ещё. Она зажмурилась от удовольствия, и сгрызла его целиком, оставив лишь хвостик.

— Красота! — воодушевлённо прошептал домовой.

— Айда любоваться! — счастливо хихикнула Василиса, и стремглав бросилась к зеркалу.

Таня во все глаза смотрела на Ягу и не могла поверить собственным глазам. То видение, что ей привиделось на озере повторилось, но обрело ещё более яркие краски.

Огненно-рыжие волосы Яги завились в тугие локоны, опустившись ниже спины, карие глаза обрамляли чёрные густые ресницы, соболиные брови изогнулись дугой, нежный румянец покрыл бархатную кожу. А формы! Какие это были формы, Микеланджело увидев такую красоту, явно бы тут же притащил кусок мрамора и умолял бабулю позировать. Осиная талия, высокая грудь, точёные плечи. Куда там нынешним топ-моделям до такой красоты. Таня протёрла глаза, но видение не исчезло.

— Привыкай, Танюша. Я ведь всегда разная! Мы же девочки — нам по роду положено меняться. — улыбнулась Яга.

— Бабуля! — прошептала Таня. — Ой, Аглая! У меня даже язык не повернётся теперь тебя бабушкой назвать, такая ты красивая!

— Ай, глупости какие! — махнула рукой Яга и зарделась от смущения. — Это ненадолго, к утру всё вернётся на свои места, но для здоровья — жутко полезно. А уж для женщины — вернуть себе былую молодость, пусть даже и на денёк — уже радость для души и для сердца отрада. Но, тебе это сейчас невдомёк, ты у меня и так красавица!

— Угу. — согласно кивнула Таня, и провела рукой по волосам.

Что-то изменилось — волос был мягкий и длинный, куда длиннее её привычной стрижки «до плеч». Таня подскочила со стула и кинулась к зеркалу.

Вася вежливо уступила ей место и слегка приобняла за плечи.

— Только в обморок не падай! — шепнула она Тане на ухо.

Таня смотрелась в зеркало, и ей казалось, что это сон. Ведь на самом деле этого просто не могло быть! Куда-то исчезли раздражавшие её лишние килограммы и мягкие жировые складочки на боках, талия стала тоньше, морщинки вокруг глаз разгладились, губы налились алым цветом, брови и ресницы потемнели и стали пушистыми безо всякой косметики. А коса! Теперь у неё была своя собственная коса до пояса. Всё тело стало гибким, упругим, словно помолодело лет на десять.

— Бабуля! — прошептала Таня, и повернувшись к Яге, чуть не потеряла равновесие, благо Вася поддержала. — Я глазам своим не верю, это я?

— Ты, моя девочка! — рассмеялась Яга. — Просто ты совсем забыла, какая ты на самом деле. Мы-то с Васенькой такой тебя всегда видим.

— А это… Это надолго? — покраснев до корней волос, спросила Татьяна.

— Надолго! — счастливо рассмеялась Василиса. — Теперь до старости. А там, мы с Ягой ещё что-нибудь придумаем.

Таня перевела удивлённый взгляд на Василису — та почти не изменилась, только, разве что, ещё краше стала.

А вот ворон… Таня даже замерла на месте. Огромный, со смоляным оперением, казалось, что он раздувается на глазах…

— Серафимушка! — шепнула Таня.

— Да-а… — довольно каркнул ворон, и расправил огромные крылья. — Теперь полетаю!

— Не-е, я счас не понял! А на меня что, никто так и не посмотрит? Где всеобщие восторги и обожание? Где вздохи умиления и счастья, где долгожданное: «Кузенька, какой ты красавец стал, шёрстка шелковистая, на солнышке переливается. Глаза, как изумруды самой чистой воды, носик розовый так и жаждет поцелуев» — где это всё, я вас спрашиваю⁈ Никакого к коту уважения! Нет, уйду я от вас, нельзя так с котами учёными, трижды великолепны-ы-ми… — зарыдал кот, и вытер краешком хвоста слёзы.

— Кузя!!!

В голос взвыли три женщины и бросились к коту:

— Красавчик ты наш…

— Умничка какой…

— А затейник…

— Не верю! — сказал Кузьма, как отрезал. — Ну вот не верю я вам! И Станиславский — тоже бы не поверил, прямо чувствую, каким бы он взглядом тяжёлым вас всех одарил, и ушёл бы, гордо повернувшись спиной. И я уйду, как Станиславский!

— Ну, будет тебе, Кузьма! — увещевала кота Яга, прижимая к сердцу. — Ты у меня один красавец, а сегодня вообще — свет краше не видывал! Вот русалки обомлеют.

— Ты так думаешь? — скуксив капризную мордочку, спросил кот. — Или стараешься меня утешить?

— Ну, если ты со сливочным ликёром опять не переберёшь, не налакаешься как в прошлый раз, и не будешь вцепляться зубами им в хвосты с воплем «Рыбонька моя!», то точно обомлеют! — хрипло каркнул ворон.

— Ну, вот! Вот! Всё! Всё настроение мне испортил. Теперь — никуда не пойду, останусь дома. Вот есть же злыдни, которым плохо, когда другим хорошо! — недовольно фыркал кот. — Всё, празднуйте без меня. Я буду предаваться унынию и меланхолии, вспоминая о славе дней давно минувших…

— Началось! — недовольно заворчал домовой. — Кузьма, ты это дело брось. Вот пир проведёшь как полагается, тогда и предавайся чему и как хочешь, но опосля, понял? А то замки на кладовой сменю!

— Как⁈ — воскликнул Кузьма и схватился за сердце. — Неужели и ты, друг… Ты думаешь, что это я у тебя в кладовой орудую?

— А кто тогда? — строго спросил домовой.

— Не я! — кот вытянулся по струнке. — Не я это, Нафанечка! Мыши это, всё они зловредные, уж сколько раз я им говорил, сколько увещевал…

— А сливки и сметану — тоже они?

— А то как же⁈ Сам видел, прямо в кувшин ныряют, всё дочиста вылизывают! Наглые такие!

— А почему у тебя хвост в сметане? — хихикнула Василиса.

— Где⁈ — кот закрутился, пытаясь поймать свой хвост, ухватил кончик, отряхнул бережно. — Нечего понапраслину возводить, Василиса! Стыдно тебе должно быть!

— Угу, мне стыдно, что ты сметану таскаешь?

Филин недовольно ухнул, мыши запищали, ворон громко каркнул.