— Смотрите-ка, культурная выискалась! Сначала разбудила меня ни свет, ни заря, а теперь «пожалуйста». Вылезай, а я спать пойду. Я, ежели не выспамшись, такая неприятная становлюсь — самой страшно! Вылазь, а то хуже будет!

Татьяна закрыла глаза и мысленно прощалась с жизнью.

Ворон над головой Татьяны захлопал крыльями и недовольно закаркал.

— Не каркай, на чучело пущу! Саму вижу — не слепая. — грубо ответила женщина и щёлкнула пальцами.

Вдруг, вокруг Татьяны ослабли незримые путы, и она смогла пошевелиться. Почувствовав, что больше её ничего не удерживает, она открыла глаза, и изо всех сил работая руками и ногами, поднимая вокруг себя тучу брызг, выбралась из болота. Ощутив под собой твёрдую землю, Таня заплакала от облегчения.

— Спасибо, вам! — прошептала она и посмотрела на свою спасительницу.

Перед Татьяной стояла женщина в возрасте, точнее бабушка. Худая, в одежде больше похожей на лохмотья, нос крючковатый, глаза острые, седые волосы из-под косынки выбились…

— Ой! — взвизгнула Татьяна, разглядев «бабулю». — Как там надо говорить? Чур меня, чур! — в ужасе прошептала она и перекрестилась.

— А, брось, бесполезно! Здесь это не срабатывает. — отмахнулась Яга. — Я вот одного понять не могу, как ты сквозь чары мои защитные прорвалась? Или я где накосячила, или так судьбинушке угодно было?

Ворон, тихо сидевший на ветке, встрепенулся и обратился к Яге.

— Она это. Она нас всех разбудила, так что принимай да привечай гостью дорогую.

— Сама знаю, ты там не умничай! — сердито ответила Яга.

Татьяна подняла голову и посмотрела на птицу.

— А это он сейчас с вами разговаривал, да? — уточнила она.

— А то, кто же? Серафим, его хлебом не корми, дай поумничать. — раздражённо ответила Яга.

— Не показалось! — прошептала Татьяна, вспомнив слова, что ей почудились в карканье ворона.

В её сознании всё смешалось, вдруг стало так легко, лес вокруг неё закружился, и она потеряла сознание.

— Ну вот! Отключилась. — расстроилась Яга. — Это всё ты виноват! — ткнула она пальцем в ворона. — Не мог потерпеть? Раскаркался, разумничался — мог бы и помолчать. А мне теперь её куда девать? Так бы я её из леса вывела, да домой отправила, потом чары бы навела. Проснулась бы утром де́вица и помнила бы всё это как сон, а теперь? Что делать прикажешь?

— Молчу, молчу, молчу. Ты сама всё знаешь — чего у ворона совета спрашивать?

— Ты мне это, подерзи ещё! Забыл как год сверчком был? Смотри, я ведь тебе напомню, быстро в сверчка перекину, или в таракана какого.

— Бр-р-р. — ворона передёрнуло. — Ты, Яга, не серчай. Неспроста девонька к нам попала. Мы теперь ей обязаны. Надо приветить её по-доброму, да и выведать у неё о жизни новой. И за добро отплатим, и нам сплошная польза.

— Умён, пернатый. — хмыкнула Яга. — Прав ты, посему, пусть так и будет.

Яга хлопнула в ладоши — ступа послушно к ней подлетела.

Девушку в ступу аккуратно посадили, Яга рядом встала, так домой и отправились.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Мемуары бабы Яги

Часть II

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…

Глава I

Тем временем, кот закончил обустройство своего дубочка: библиотеку установил, на секции разделил. Особо драгоценные экземпляры и жутко магические артефакты поближе к корням расположил — там сохраннее будут. Выше к кроне кабинет себе устроил, уютненький такой, с буфетами красного дерева — будет где запасы хранить, диванчиками турецкими с тысячью подушек и подушечек — есть где предаться послеполуденным размышлениям и неге, пуфами мягкими с кисточками — коготочки почесать, коврами персидскими — нежным лапочкам на радость. А вот с письменным столом на львиных лапах намаялся, едва дотащил. Лапы пинались, упирались, цеплялись за все углы и выступы, категорически отказываясь лезть на самый верх. Но целеустремлённость и терпение, свойственные исключительно котам-учёным — взяли вверх. И кот таки водрузил огромный стол поближе к окну, чтобы изумительным видом на лес за работой любоваться. Львиные лапы тряслись, подгибались от страха, и всё пытались отползти подальше от окна — всё же львы высоту не жалуют. Но и эту проблему Кузенька решил блестяще, накапав на столешницу экстракт валерьяны лекарственной, после чего стол встал как влитой, только икал тихонько периодически.

Вальяжно расположившись на троне Людовика XIV, красующегося в самом центре кабинета, Кузенька любовался творением лап своих, и с наслаждением вкушал плоды своей «удачной охоты» — то бишь сметанку, честно стыренную у домового.

Заслышав трезвон, словно кто в набат врезался со всей дури, кот крынку со сметаной от неожиданности выронил, черепки в разные стороны разлетелись, залив ковёр шамаханский белоснежной лужицей.

Кузьма с досады взвыл во всё горло и рванул что было сил к Яге. Кубарем скатившись с винтовой лестницы, по лесной тропинке такого дёру дал, что зайцы бы обзавидовались, да на полпути опомнился, остановился, крепко выругался. Не закрыл библиотеку-то, а там ценностей, древних знаний — уйма! Не ровен час, ещё и влезет кто любопытный, да на его сокровища покусится. Кот взвыл ещё громче и помчался обратно к дубу. Сначала на двух лапах бежал, как положено благовоспитанному коту, потом плюнул и на четырёх поскакал — так быстрее.

— Ну, домовой, ну получишь ты у меня за проделки свои! Такой гвалт в лесу поднял, страшно же! — ворчал кот, накладывая охранные заклятия на дуб. — Да я в жизни так не бегал, не то, что в этой, во всех восьми предыдущих. Вон, бок колит, сердце стучит, в глазах темнеет… Всё, отбегал своё Кузенька. Помираю! — простонал кот и повалился на траву.

К тому времени трезвон в лесу стих. Кот открыл глаза, огляделся — никого.

— Нет, не помираю. Как тут помирать, если не видит никто. — сухо констатировал кот, поправил пенсне, поднялся на лапы, хвост отряхнул, покрутился осматривая лоснящийся мех — вроде чистый. — Ну, ладно. Сбегаю, проверю, что там за беда-напасть случилась. А домовому в кастрюли золы насыплю за такие шуточки, пусть потом мается, оттирает. И Яге ещё нажалуюсь, что ковёр редкий спортил… Стоп! Про ковёр нельзя. Узнает про сметану — того и гляди метлой огреет. Йех… — кот остановился, покачал головой и тяжело вздохнул. — Самому чистить придётся, а у меня лапки нежные. Тьфу ты… Опять домовой виноват, если б не он со своими затеями — и сметана цела была бы, и ковёр… А сейчас — ну никакого удовольствия, одни сплошные расстройства! Некузяво это, некузяво!

Кот недовольно фыркая мчался к избушке.

Василиса с домовым сидели на печи, пристально вглядываясь в блюдечко с голубой каёмочкой, по которому шла прямая трансляция с болота. Видно было крайне плохо — темно, резкость не настраивалась, рассмотреть, что делается на болотце мешали разлапистые ветви елей.

Вася, заглядывая домовому через плечо, то и дело переспрашивала, что там происходит. Тот только недовольно покряхтывал.

— Не видать ничего, Василисушка. Не видать! То ли яблоко засохло, то ли тарелкой давно никто не пользовался, то ли к границе миров близко подошли — вот связи и нет.

— Боюсь я, дедушка. А вдруг что с Ягусей случилось? — тревожилась Василиса.

— Ты мне мысли дурные брось, выбрось их из головы — ни к чему нам сейчас пугаться. Справится Яга! Столько столетий справлялась, и сейчас справится…

Вдруг избу всю затрясло и такой грохот раздался, будто двери тараном вышибали.

Домовой с печи соскочил, схватил кладенец и к двери бросился с мечом наперевес.

В эту секунду Василисе показалось, что дедуля её ненаглядный, добродушный Нафанечка — ростом стал, что тот богатырь из легенд древних. Огромный, косая сажень в плечах, в глазах пламя полыхает, сила в нём и мощь древним богам только и ве́домая. Вася с испугу глаза протёрла, да видение не исчезло.

— Деда… — испуганно прошептала она.