Яга с досады на стул плюхнулась, кольчуга на ней печально всхлипнула и рассыпалась в прах. Хвостатый всем по рюмочке горькой поднёс, да радости от горячительного не случилось. Расходились все притихшие, понурые, обнимались молча — каждый о своём думал, прошлые времена вспоминал.

Пару недель готовились к забытью: вещицы волшебные по всему миру собирали, да в самые отдалённые и недоступные пещеры прятали.

Хвостатый, правда, дольше всех возился — он же учёный, пока всю библиотеку припрятал, цепь с дуба снимал, да домой волок — тяжёлая ведь, не побрякушка какая — из чистого золота. Потом ещё с сундуком долго носился, всё никак спрятать понадёжнее не мог, там у него цацки какие-то особо волшебные схоронены. Раз сто перепрятывал, под конец решил, что с ним оно надёжнее будет — к Яге приволок, да в подпол сунул, ветошью старой закидал, подпол семью печатями запечатал.

Ягуся в печали весь дом выдраила, бельё перестирала — женщина ведь, а они, как известно, в хандре весь мир добела отмыть могут, если не остановить.

В избушке все петли смазала, ставни наглухо закрыла, да мазь от артрита избе выдала с большим запасом, чтобы суставы не болели — не молодая уже, по лесам скакать.

А напоследок нам с избой наказ строгий дала, распорядилась, чтобы я за обстановкой следил, да подальше от людей держался, сон её стерёг и записывал всё происходящее, дабы потом в курс дела ввести. А изба мне подчинялась, вовремя с места срывалась быстро и бесшумно.

Посмотрела Яга грустно, окинула печальным взором свои хоромы, тяжело вздохнула, да залезла к себе на печку. Укуталась лоскутным одеялом поплотнее и хвостатого подозвала, чтобы песни ей пел, сказки рассказывал, убаюкивал, старые косточки грел. Так и уснула.

А я вот так и сижу — покой её охраняю. От нечего делать мемуары пишу, чтобы не забыть ничего. Сто лет уж минуло, а она всё спит, видимо не зовёт её никто во сне, ни одна светлая душа.

Сколько вёрст за это время отмахали мы с избушкой, сколько лесов, рек и полей перешли, а люди всё ближе подбираются — города строят, реки и болота осушают, леса вырубают, того и гляди, скоро прятаться будет негде, если только на луне.

Яга спала. Сменялись листы календаря, времена года, смещались тектонические плиты, рождались и осыпались горы — она спала, поджав губы, словно обиженный ребёнок, поплотнее завернувшись в своё лоскутное одеяло, на любимой печи. Избушка не раз меняла место дислокации чтобы укрыть хозяйку от посторонних глаз и надвигающейся цивилизации, пожирающей на своём пути леса и горы.

Любимый чёрно-белый кот Яги тоже сладко спал, свернувшись калачиком в её ногах, и ему снились сладкие, героические сны о подвигах его предыдущих восьми жизней.

Летучие мыши и те спали, свесившись вниз головой со старой деревянной перекладины, на которой висели самые волшебные травы и восседал старый ворчун филин. Спали все, потому что в сказках волшебное всё, даже сон.

Грустно стало ворону от дум невесёлых. Нахохлился он, голову под крыло спрятал и уснул.

Глава II

День не задался с самого утра, ну а как могло быть иначе? Сегодня её тридцатый день рождения — юбилей и, как обычно, в собственный день рождения и за пару недель до него на неё напали всяческие неприятные пакости. И так всю жизнь, сколько она себя помнит. Видимо, это её отличительная черта, так что удивляться особо нечему.

Единственное чему она могла бы сейчас искренне удивиться, так чему-нибудь хорошему. Даже самая крошечная хорошая новость за последние две недели вызвала бы у неё крайнее удивление, а к гадостям она уже привыкла — ничего особенного. Ничего, то есть совсем ничего. Она грустно улыбнулась своим мыслям и стала собирать с пола осколки только что разбитой любимой кофейной чашки. Жаль, что таких больше не выпускают, авторская работа, и специально для левшей.

— Ай! — пара порезов тоже пустяк. А вот кофе сейчас пришёлся бы весьма кстати, но он как-то внезапно и весьма неожиданно кончился. Вот вчера был, а сегодня уже нет.

Перерывая шкаф с сыпучими продуктами в поисках хотя бы завалящей банки растворимого кофе, она умудрилась уронить на пол ещё две жестянки, рассыпав по полу сахар и манку. Хорошо, что не стекло.

— Ну, хоть сахар рассыпала, а не соль! Значит целоваться буду. А если ещё немного добавить в эту смесь воды, то получится манник. — усмехнулась она.

Тут её взгляд остановился на маленьком электронном табло часов микроволновки.

— Сколько сейчас времени? — обратилась она к часам. — Неужто таймер сбился? Да вроде бы электричество не отключали…

Но табло неумолимо светилось страшными цифрами — девять тридцать.

— Сколько⁈ — уже во весь голос воскликнула она. — Нет, не может быть, я встала вовремя, будильник прозвонил, и я встала, или…

Стремительный поток разбегающихся в ужасе мыслей остановила трель звонка домашнего телефона.

— Да? — дрожащим голосом ответила она.

— Ларина! — в трубку звонким пионерским голосом верещала её подруга и коллега по -совместительству. — Ларина! Ты с ума сошла? Ты где? Ты видела сколько времени? Почему телефон вне зоны доступа, ты что, уже застрелилась?

— Я⁈ Ксюх! А сколько сейчас времени?

— Без двадцати десять! Тебя уже сорок минут ждёт всё руководство! Начальница мечется, как тигр в клетке. Так что, если ты не будешь на работе через десять минут, то лучше тебе застрелиться сразу.

— О, Боже! Я еду, я проспала! Совещание⁈ Как я о нём забыла? Я сейчас!

Последние слова она кричала уже носясь по коридору, по пути смахивая в сумку всё необходимое. Бесцеремонно швырнув трубку на телефонный аппарат, ожидая стопроцентного попадания и естественно промахнувшись, Татьяна смотрела на последний кульбит трубки, после чего та шлёпнулась на пол и раскололась.

— Твою мяу! — взвыла Татьяна и рванула в спальню.

Судорожно натянув чулки и платье, она вспомнила, что хотела надеть юбку и блузку, да куда там теперь.

На кухне натужно надрываясь свистел чайник. Пронёсшись по коридору в кухню чтобы выключить газ, она поскользнулась на рассыпанном сахаре, зацепилась чулком за крючок и сверзлась на стол, больно ударившись локтем о край столешницы.

… — Синяк будет! — мелькнула мысль и исчезла. Но синяк — это ничто по сравнению с яростью её руководителя. Лаврентий Палыч, как её окрестили «за глаза», за злобный характер, умение люто мстить и портить жизнь офисному планктону, коим они для неё и являлись, руководитель отдела Лариса Павловна — ещё тот монстр. Так что Ксюха права — лучше сразу застрелиться.

Схватив сумку и ключи от машины, Татьяна выскочила на лестничную клетку. Входная дверь закрылась за ней предательски щёлкнув замком, и в эту секунду она поняла, что оставила дома мобильный и ключи от квартиры. С глухим стоном она прижалась лбом к косяку:

— Ну и фиг с вами со всеми! — прошипела она закрытой двери и выбежала на улицу. — Если сейчас ещё и машина не заведётся — мне действительно конец.

К её вящему удивлению мотор сразу заурчал, что тот довольный кот, и машина мягко двинулась с места. Дороги тоже оказались свободными, до работы она домчалась очень быстро, всего десять минут, этот факт сразил её наповал. Обычно поездка занимала около получаса, а здесь — чудеса!

Оставив машину на парковке, Татьяна рванула в офис, не дожидаясь лифта помчалась по лестнице на седьмой этаж.

Преодолевая ступени третьего этажа, она внезапно поняла, что переоценила свои возможности, спортивные способности и высоту каблука. К концу четвёртого, ей стало ясно, что нужно чаще заниматься ходьбой, а лучше всего фитнесом. На пятом она остановилась перевести дух и восстановить сбившееся дыхание.

…– Как минимум пять килограмм лишнего веса! — с ужасом осознала она, и помчалась дальше. Шестой — надо хотя бы в бассейн начать ходить, и бегать по утрам, и вообще пора на диету. Седьмой — всё, она была готова упасть на колени и целовать родные ступени. Сердце колотилось где-то в ушах, вырывавшиеся из горла хрипы напоминали дыхание астматика и заядлого курильщика разом, ноги дрожали, она взмокла, вниз по чулку поползла предательская стрелка. На руке наливался яркими фиолетово-красными красками будущий синяк. В общем, у неё был самый распрекрасный деловой вид для выступления перед руководством.