Эрик вошёл в свои покои и замер, оглядываясь по сторонам. Её внутри не было, ложе застлано, да и вещей супруги нигде не наблюдалось. На дубовом столе лежал кусок пергамента, граф тут же схватил его, пристально вглядываясь в знакомый до боли почерк Деми.

«Коль я здесь более не нужна, хочу сообщить, что отправилась в путь. В крепости Грандвелл много незавершённых дел и моё присутствие там действительно важно, к тому же Кейти нуждается во мне. Думаю, Вам будет с кем провести время и развлечься.

Графиня Д. Грандвелл»

Вот так вот просто взяла и уехала? А чего было ожидать после такого его поведения? Эрик рыкнул, ударив кулаком об поверхность стола. Серебряный кубок с недопитым красным вином тут же со звоном опрокинулся, содержимое разлилось багровыми потёками. Деми… С ней всегда так, только эта женщина способна пробудить целый спектр чувств, от жгучей ярости до чрезмерной радости, эйфории и экстаза. И только с её отсутствием мир теряет свои краски, как сейчас… Эрик в первую очередь злился на себя, каким же глупым сейчас казалось его поведение, словно юнец, обезумевший от ревности! В самых сложных ситуациях в жизни, когда надобно было принимать решение, граф всегда мыслил хладнокровно и рассудительно, но только если дело не касалось Деми… Упрямая и гордая девчонка! Вместо того, чтобы поговорить, она всегда убегает, не дождавшись… Эрика вдруг полоснуло болью осознание того, что они больше могут и не увидеться, ведь на рассвете он отбывает к лагерю, а далее война, исход которой совершенно не прогнозируем. Перед глазами всплыл образ Деми со вздёрнутым подбородком, как уверенной поступью она гордо удалилась из банкетного зала во время завтрака. А ведь он причинил нарочно ей тогда боль, флиртуя с Милбергой, желая, чтоб графиня прочувствовала эту жгучую ревность, которая будто раздирала изнутри…

Грандвелл решил, что по прибытию в лагерь непременно отправит послание супруге, следовало остыть и привести мысли в порядок. Эрик, немного успокоившись, расправил смятый в руке лист пергамента, затем аккуратно его сложив, всунул в кожаный кармашек, который крепился на широком поясе рядом с ножнами. В этой комнате более не было желания находиться, здесь стало как-то пусто и холодно без Деми. Графу бросилась в глаза красная атласная ленточка, которую жена второпях обронила на пол. Подняв сей предмет, Эрик сжал кусок материи в кулаке, прислонив к щеке.

— Моя Деми… Прости меня, моя маленькая… Прости глупца… — хрипло прошептал Грандвелл, обращаясь в пустоту.

Зимний порывистый ветер трепал медную копну волос Ульвара, мужчина пристально глядел вперед, щурясь от яркого солнца, которое всё же вышло из-за молочных облаков, играя бликами на свинцовых волнах Северного Моря. Драккар конунга приближался к юго-восточным берегам Данелага, к той части королевства Гутрум, где находились его родные владения. Ульвар оставил там хозяйничать Олафа, своего доверенного ярла, поселив его в собственном доме. Этот воин за годы службы доказал свою преданность, честность и храбрость в боях. Олаф поселился в доме конунга со своей сестрой Ингердой, которая воспитывала сына Агвида.

Ульвар торопливо шагал по тропе в сопровождении своих людей в сторону родных посёлков, уж давненько он тут не был, следовало бы навестить свои владения да немного задержаться тут. Земли конунга находились чуть западнее графства Третфорд, где была одна из резиденций короля Эохрика. Владения сводного брата Орма простирались по соседству. Границей между землями братьев служили огромные курганы, где погребены родители и родственники. Чуть поодаль находились подобные захоронения ярлов. Местные жители чтили память отца Ульвара, его считали великим конунгом, который прибыл из земель Норвегии, основав поселения в Данелаге. Погребли же его в большом драккаре вместе с оружием и личными драгоценными вещами, снарядив по всем правилам и традициям в последний путь в Вальхаллу.

Местные деревни находились на возвышенностях, обнесённые земляным валом и частоколом. Сами дома строились в основном из дуба, длинные и одноэтажные. Площадь строения разделялась на три части, в средней обитали люди, а в крайних находились сараи и конюшни, либо мастерские и места для складов.

Дом конунга Ульвара был возведён из камня, он напоминал скорее небольшую крепость, нежели типичное жилище викинга. Когда-то на этом самом месте отец построил маленькую деревянную лачугу, которую со временем пришлось полностью переоборудовать, но всё же сам очаг остался там же, по центру зала, где готовилась еда, а в крыше имелось отверстие, выполняющее функцию дымохода и вентиляции.

— Ульвар! — раздался знакомый крик Ингерды, женщина уже мчалась по улице навстречу измученному и изрядно потрёпанному конунгу. — Как же рада Вас лицезреть живым и здоровым! Ведь говорят, что Орм ещё не вернулся с похода, что же стряслось? Почему вы не вместе?

— Проводи-ка меня и моих верных воинов в дом, поесть бы с дороги! Да распорядись, чтоб наполнили лохань тёплой водой, хотелось бы помыться…

Ужин в доме Ульвара проходил в весьма оживлённой обстановке. Сам конунг восседал во главе длинного дубового стола, на широких лавах, устланных шкурами, разместились прибывшие с ним из похода воины, а также несколько местных приглашённых ярлов и Олаф с Зигфридом.

— Интересную же ты историю нам поведал, Ульвар! Сами боги тебе сопутствуют, раз этот Бродди отпустил тебя живым! — удивлённо молвил Олаф, жадно внимая каждому слову своего конунга, который поведал о происшедших событиях в походе, о сражении с северянами и также о поединке с Бродди.

— Сам же Орм до сих пор не вернулся, — один из ярлов, Атли, задумчиво почесал лоб. — Хотя должен был уже давно прибыть на свои земли с остальными…

— Меня также это беспокоит, не случилось ли чего с ними по пути… — размышлял Ульвар, нанизывая на свой клинок кусок баранины. — Ингерда, подай-ка нам ещё хлеба!

Женщина как раз находилась у прямоугольного, ограждённого каменным бортом очага, ворочая угли кочергой. На решётках запекалось мясо, в чане кипела вода. Хлеб уже испёкся среди углей, женщина ловко извлекла оттуда несколько этих мучных изделий с помощью небольшой лопатки, положив их на глиняную тарелку, затем она направилась к столу.

— Так и не нашла себе до сих пор мужа, Ингерда? — Ульвар внимательно разглядывал подошедшую женщину. — Зигфрид! Гляди, какая красавица! А тебе жениться пора! А то всё войны да походы…

Зигфрид в ответ лишь икнул, опустошая очередной кубок ячменной браги. В данный момент он уж никак не ожидал подобного разговора, да и сама Ингерда ему нравилась, но воин скрывал свои чувства от окружающих, считая, что мирная и оседлая жизнь не для него. Женщина растерянно замерла с тарелкой в руках, щеки вспыхнули от смущения. Сестра Олафа была вдовой, её муж около семи лет назад погиб в одном из походов. У Ингерды остался десятилетний сын, которого она воспитывала и не без помощи брата.

Женщина поставила блюдо на стол, поправив свой шерстяной бордовый сарафан, он был одет поверх льняной рубашки, затем смущённо улыбнулась, отводя взор от пристального взгляда Зигфрида. Изрядно захмелевший воин молча и внимательно разглядывал довольно миловидную женщину, словно оценивал.

— А зачем мне жена, коль в походах есть на любой вкус девицы? Да каждый раз разные! — хмыкнул Зигфрид, делая попытку пошутить, мужчины за столом захохотали. Ингерда тут же вспыхнула и отвернулась, слова ярла явно её задели.

— Да и мне муж не нужен, самой-то намного лучше! — выпалила она гневно, затем развернулась и поспешно удалилась к очагу.

— Ладно, с вами потом разберёмся, — Ульвар махнул рукой. — Завтра хочу созвать людей на тинг в посёлке, надобно вопросы по хозяйству обсудить.

— Люди заждались тебя, Ульвар, — Олаф был предельно серьёзен. — Многие недовольны твоим длительным прибыванием в Рендлшире. И настроения среди людей разные…

— Обсудим все вопросы на тинге, Олаф! Завтра же собираю всех около полудня, извольте оповестить остальных бондов и ярлов, — лицо конунга вмиг стало суровым, а взгляд серых глаз словно лезвием полоснул. Он прекрасно осознавал, что многим людям не нравится пребывание Ульвара на территории Уэссекса, в Рендлшире. Хотя нужно отметить, что он благодаря обогащению в англосаксонских землях щедро помогал своим подданным в Данелаге, периодически снабжая селян провизией, когда появлялась в этом нужда. Ульвар презирал нищету, люди, находившиеся под покровительством конунга, особо не голодали, даже рабы были накормлены и одеты.