— Расскажи мне, какая она… — сонным голосом попросила девушка.

— Во-первых, она очень красивая, — начал вспоминать Арман. — У нее золотые волосы, длинные и густые. Они вьются, почти как у тебя, но не мелкими колечками, а крупными волнами. Во-вторых, она очень умная. Когда я был совсем маленьким, она учила меня писать, считать, рисовать, понимать нотную грамоту. Вместе со сказками она читала мне историю Каэрона, написанную простым языком, для детей, конечно. Рассказывала мне о Пророке, о том, как он всех спас. Знаешь, в ее рассказах Пророк всегда был очень добрым. Когда я сам научился читать, мама давала мне книги о животных, о растениях… Она всегда говорила, что дворянин должен уметь не только владеть оружием, но и очень много знать. Благодаря ей я полюбил книги. Знаешь, Скайлар, если бы не она, мне было бы еще сложнее привыкнуть к внешнему миру после того, как вы забрали меня из Касте̇ло Дел О̇рдо. Если бы не она и если бы не… ты.

Ответом Арману Де Греллю было ровное, спокойное дыхание девушки: Скайлар тихо уснула, прислонившись головой к плечу мага. Арман улыбнулся, осторожно поцеловал возлюбленную прямо в непослушные рыжие волосы и застыл, чтобы случайно ее не разбудить.

***

— Ну, что, мэтр Оллорнас, выпьешь со мной за последний день нашей прошлой жизни? Что бы ни произошло завтра, ни мы, ни весь Трезеньель никогда не будем прежними.

Великий Герцог Гильом Де Тайер устроился в кресле перед камином, с наслаждением вытянув ноги. Перед ним стоял столик с бутылкой вина и двумя серебряными кубками. Герцог поднял руку и сделал жест, подзывая к себе своего сообщника.

Оллорнас бесшумно приблизился к герцогу, взял бутылку и застыл в низком поклоне, наполняя кубки:

— Буду потом рассказывать, что был последним собутыльником герцога Де Тайера, пока он еще был всего лишь Великим Герцогом, — тонко улыбнулся он.

Гильом усмехнулся:

— Возможно, тебе повезет, и ты окажешься первым собутыльником короля Гильома Шестого.

— Я не осмеливаюсь метить так высоко, — Оллорнас скромно опустил голову. — Больше того, зная твою, мой принц, неприязнь к магам, я готов к тому, что окажусь за решеткой или на виселице, едва только ты получишь корону.

— Верно, магу рядом с королем не место, — кивнул Гильом. — Но если ты так в этом уверен, почему ты мне все-таки помогаешь?

— Я не только маг, но и аферист, — тонко улыбнулся чародей. — А для любого уважающего себя афериста важно помочь своему патрону достичь как можно больших высот. И если с моей помощью ты добьешься короны, мой принц, я навек прославлюсь. Даже если после этого ты решишь меня убить.

Гильом Де Тайер от души расхохотался:

— Клянусь мечом Пророка, мэтр Оллорнас, ты еще тщеславнее, чем я!

Чародей низко поклонился и промолчал.

Великий Герцог сделал еще глоток и вопросительно посмотрел на мага:

— Как там наш Секретный Ковен, мэтр?

— Готов выполнить свою задачу, мой принц, — коротко ответил чародей.

— И тебе их не жаль? Они же все погибнут, а ведь это твои собратья! — испытующе прищурился Гильом Де Тайер.

— Слабые неминуемо погибают, мой принц, это закон природы, — холодно отозвался Оллорнас. — А они слабые. Только совсем обессиленный и отчаявшийся человек позволил бы увлечь себя такими иллюзиями, которые мы им предложили, мой принц. Значит, они обречены.

— И поэтому ты уверен, что они в последний момент не сорвутся с крючка? — улыбнулся Великий Герцог. — Настолько, что решил не оставаться с ними в Сером Дворе?

— Им некуда деваться, мой принц, — пожал плечами чародей. — Они между двух огней: тобой и Орденом. И, уж будь уверен, они предпочтут тебя. Ты дал им хоть совершенно призрачную, но надежду. Орден же отнимет последнее — свободу. Когда маги переместились в Кор-Де-Гриз, я позволил себе ослабить поводок. Но только для того, чтобы у них создалась иллюзия, что ты относишься к ним не как к орудию, а как к полноценным партнерам. Как видишь, я не прогадал.

— Ты страшный человек, чародей Оллорнас, — с усмешкой покачал головой Гильом. — Ты не щадишь никого и готов пожертвовать любой из фигур в этой игре. Но больше всего меня тревожит то, что это не твоя игра.

— Разве не стремления исполнить твои желания ты от меня ждешь, мой принц? — снова поклонился маг. — Разве тебе от твоего покорного слуги не нужна прежде всего готовность идти на все ради достижения цели? Я лишь скромно следую твоему примеру.

— Это так, — величественно кивнул Великий Герцог. — Но посмотри в окно — уже светает. Я должен хоть немного поспать перед тем, что ждет нас днем. А ты отправляйся в Серый двор. Ковен должен быть на празднике в полном составе.

— Это рассвет нашей новой жизни, мой принц, — в голосе чародея проскользнули иронические нотки. — И похоже, что грядущий день обещает быть солнечным и ясным. С твоего позволения, я отправлюсь к магам. В той партии, которую мы сегодня разыграем, мое место — именно среди этих фигур.

Гильом милостиво махнул рукой, отпуская Оллорнаса. Тот снова низко поклонился и вышел.

Оказавшись за дверью, маг оглянулся на комнату, из которой только что вышел и едва слышно прошептал:

— Как может кто-то жертвовать фигурами в партии, которую он не играет? Похоже, мой принц, ты забыл, что герцог — тоже всего лишь одна из фигур игры в осаду. Но ничего, сегодня тебе представится хороший случай об этом вспомнить.

***

— Рубины или сапфиры? — задумчиво произнесла леди Де Верлей,

Несмотря на раннее утро, баронесса была уже полностью одета. Ее праздничный наряд был скромным и в то же время изысканным. Бархатное платье цвета красного вина подчеркивало великолепную фигуру с тонкой талией и пышными формами. Высокий воротник платья выгодно оттенял длинную стройную шею женщины, а глубокое декольте щедро демонстрировало молочно-белую кожу, матовую и бархатистую. С цветом кожи могла соперничать только полураспустившаяся белая роза, бутоньерка с которой была приколота к корсажу в качестве украшения.

Густые темные волосы леди Одиль были подняты наверх и уложены в замысловатую прическу — настоящий шедевр, вышедший из-под рук лучшего из столичных мастеров. Сложное сооружение было перевито гирляндой благоухающего жасмина с вплетенными в нее жемчужинами. Несколько длинных, тщательно завитых локонов ниспадали с затылка на правое плечо.

Сейчас Одиль Де Верлей сидела в своей гардеробной перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя. Позади нее стояла ее личная горничная Сабина и держала в руках два раскрытых бархатных футляра: синий и красный. В первом роскошно блестел гарнитур сапфировых украшений; во втором благородно сияли рубины.

Баронесса Де Верлей повернулась к служанке и оценивающе посмотрела на украшения.

— Сапфиры, — наконец, сказала леди Одиль, и горничная послушно убрала второй футляр.

Надев с помощью Сабины драгоценности, баронесса Де Верлей помедлила и взяла со стола позолоченную серебряную коробочку, инкрустированную перламутром, открыла ее и извлекла из нее маленький черный кружочек ткани — мушку, фальшивую родинку, которые были постоянно в ходу у трезеньельских дам. При дворе существовал даже тайный язык. Мушки, приклеенные в определенных местах на лице, могли многое сказать посвященным, в особенности, конечно, тому, для кого они предназначались.

Одиль ловко приклеила мушку с правой стороны лба, ближе к виску. Подумав, прилепила вторую на правую щеку.

Сабина хихикнула, как девчонка:

— Ого, желание пленить любовью и готовность к флирту! Моя леди, а тот, кому предназначено это послание, умеет ли вообще читать этот язык?

— Вот и посмотрим. Если умеет, он меня достоин, — кивнула Одиль. — А если нет, мне ничего не грозит.

Аристократка поднялась и, шелестя платьем, подошла к большому, во весь рост зеркалу. Баронесса медленно повернулась, оценивая наряд. Леди Одиль подняла руки к прическе, в очередной раз нащупывая удерживавшую ее шпильку, головка которой была украшена крупным жемчугом. Шпилька была грозным оужием: под безобидной с виду жемчужиной в золотой оправе в густых блестящих волосах баронессы прятался длинный, остро отточенный стилет.