— Как же не помнить эту белокурую девчушку? Пробиралась в Чечню воевать с оккупантами. Когда ей растолковали, что к чему, домой вернулась через Москву, чтобы взглянуть в глаза послу — своей родственнице… Да, Горбачев натворил дел, поссорил целые народы. Неужели его не накажут?

— Кто?

Этот же вопрос задавал своим начальникам и капитан-контрразведчик, но начальники молча разводили руками. В высоких штабах это была сфера большой политики, ее в беседах с подчиненными старались не касаться: военные добросовестно выполняли свои прямые служебные обязанности — вынимали из обманутых душ ядовитые занозы, оставленные политиками, подобными Горбачеву.

Сколько еще будет потеряно времени, пока родники нашей дружбы не очистятся до кристальной прозрачности!

В нижнем ярусе дота военврач занимала крохотную комнатушку — впритык помещались две раскладушки. Соломия для себя отметила: «В моей норе было просторней, но сыро, как в погребе». Здесь сухо и тепло, где-то в стенку вмонтирован обогреватель. У двери — вешалка, на вешалке — противогаз и плащ-накидка.

— Вы переодевайтесь, — предложила врач. — Можете воспользоваться моим халатом. — Достала из бокового ящика розовый пакет. Позавтракаете, поспите. Время у вас есть. Но сначала познакомимся. Я — Анжелика Сергеевна, лейтенант медицинской службы. Окончила Воронежский медицинский институт. Ближе познакомимся позже.

— Когда меня поведут на допрос? — вдруг жестко спросила Соломия.

— Зачем вас допрашивать? Вы же не преступница.

Врач обезоружила Соломию. Она приготовилась отвечать так, как учил ее пан Шпехта, если, не дай бог, она окажется у русских в плену, и с нее будут снимать допрос. Не признаваться же ей, что она лейтенант национальной гвардии, приехала на Кавказ зарабатывать доллары. Тогда от нее откажутся ее начальники, и первым будет Варнава Генрихович, уж он-то открещиваться умеет.

Где-то под потолком прозвучал сигнал зуммера. Анжелика Сергеевна вкючила микрофон:

— Заходите.

Вошел крупный высокий сержант: до блеска выбрита голова, русые усы ниже подбородка — ни дать ни взять запорожец с картины Репина.

— З добрым ранком! — приветливо поздоровался великан. — Я вам сниданок прынис.

— Мы вас и по-русски понимаем, — улыбчиво сказала Анжелика Сергеевна.

В руках у сержанта было два плоских котелка, наполненных дымящейся кашей.

— Сегодня — гречка.

От каши исходил аппетитный запах родной хаты. Соломия невольно сделала глотательное движение, она вдруг почувствовала, как проголодалась! Трое суток во рту была только вода. После побоев ее мучила жажда. Юша предлагал обжаренное на костре мясо, но от еды ее мутило. Она знала, что это мясо павшей коровы, которую не успели зарезать. Голодные ичкерийцы разрубили ее на части, кинжалами отрезали куски, нанизывали их на железные прутья, совали в тлеющие угли. Получалось что-то наподобие шашлыка.

Юше достался увесистый кусок грудинки. Он разрезал мясо на тонкие ломтики, подержал над огнем. Отнес в нору, но Соломия, зная, что это за мясо, от еды отказалась — ее тошнило.

Сейчас к ней вернулся аппетит. Сержант-великан снял с котелка крышку — от запаха гречневой каши у Соломии закружилась голова, и люди, которых она еще недавно видела в окуляр снайперской винтовки, уже не казались ей чужими, враждебными.

В прошлой командировке, куда ее посылал пан Шпехта, она хладнокровно лишала жизни русских офицеров. За каждый меткий выстрел ее хвалили чеченские полевые командиры, да и сам пан Шпехта, когда Соломия вернулась из командировки, наговорил ей кучу комплиментов, в частности, пообещал передать премию за спасение людей на поле боя: пусть родители развивают и дальше свое фермерское хозяйство, открывают в райцентре свою мясную лавку. Естественно, родителям потребуются рабочие руки. Будут деньги — батраков они найдут: по всей Украине с началом перестройки — небывалая безработица, страшней голодомора.

Когда Соломия вспоминала Миколу, их разговор о деньгах, ей становилось не по себе. Микола утверждал, что деньги должны быть добрыми — не замешаны на крови. Человек из своих заработков не должен делать тайны. Пусть люди видят, что деньги ты зарабатываешь честно — своей головой и своими руками, не воруешь, не убиваешь, а каждодневным трудом доказываешь, что ты не паразит. Это главное. Нельзя быть похожим на пана Шпехту. Он — подозрительный работодатель, для него все люди — батраки, их жизнь исчисляется долларами, а доллар чаще всего пахнет кровью.

Вспомнился пан Шпехта некстати. Видел бы он, каким вниманием ее окружили люди, которых он ненавидел. Это на их крови он зарабатывал доллары.

Сержант подал Соломии ложку, пожелал приятного аппетита.

Соломия и врач принялись за гречневую кашу. Сержант оставил их одних.

«Не призналась, что она жительница Львова, — подумала Анжелика Сергеевна и предположила: — Значит, есть ей что скрывать».

С тех пор, как стала Украина «самостийной», город Львов опять превратился в зону повышенного внимания русской разведки. Здесь не одно столетие вили шпионские гнезда разведки многих стран, и в первую очередь традиционные соперники — Польша и Германия. Они скоро будут союзниками по НАТО и жадными глазами смотрят на один жирный кусок под названием УКРАИНА. Но, несмотря на их потуги, этот «жирный кусок» никогда им не достанется, потому что есть РОССИЯ — гарант независимости восточных славян.

Жизнь не стоит на месте, все в мире меняется. Правители держав могут, как случалось в недавней истории, предать свои народы, обокрасть их, но сами народы не продадут свое первородство.

Анжелика Сергеевна, будучи на переднем крае вооруженного конфликта, не впервые встречает людей, которые не хотят быть врагами. Ведь были времена, когда люди дружили. И потому сообща отстояли в боях нашу великую Родину.

Не первая женщина, жительница Львова, рискуя жизнью, преодолевает минное поле.

Варнава Генрихович Шпехта вернулся из Лондона разъяренный как бык, побывавший на корриде. Увидев добродушного Гуменюка, яростно набросился на него:

— Ты, быдло, недорезанный прапор, где отыскал этих сучар на мою седую голову?

— Что случилось, Варнава Генрихович? Вы можете внятно объяснить, кто вам напакостил? Неужели британцы? Они гадить умеют.

Гуменюк закипел. Британцы тут были ни при чем. Если кто и вывел Шпехту из равновесия, то разве что кавказцы, народ непредсказуемый. С яростью в глазах ответил Зенону Мартыновичу:

— Сучары твои допотопные.

— Вы кого имеете в виду — Соломию или Ядвигу? Они что — мало вам заработали?

— Они меня раздели. На целых два миллиона.

— Не понимаю.

— А что тут понимать? Ты куда их направил?

— Если вы имеете в виду наших мастериц, я отвез их сначала в Грузию.

— А из Грузии?

— Как вы инструктировали.

— Оправдывайся. Ты это умеешь.

— А что тут оправдываться? Мы потеряли след наших девчат. Моя оплошность — я поздно забил тревогу.

Шпехта ему в тон, ехидничая:

— А чернозадые три месяца держали их в каменных мешках. По ночам выводили на передний край, давали в руки снайперские винтовки.

— Значит, лепешки они даром не ели, что-то заработали?

— «Что-то…» — У Варнавы Генриховича из-под седых усиков — злобный оскал. — Они были, к твоему сведению, подневольными. А подневольная птица не поет…

— Вы хотите сказать, за эти три месяца вам они ничего не заработали? А откуда у них два миллиона?

— Из моего кармана. Не стали они вкалывать на наших друзей…

И Шпехта пустился в арифметические расчеты, припоминать все, о чем в Лондоне ему нашептали представители чеченской диаспоры:

— Промах за промахом, промах за промахом — и так почти каждый день. Патроны жгут, а результат — нулевой… Ну, и гвардейцы Масхадова наших девчат проучили. Что-что, а принудить женщину делать то, что требует Коран, им ничего не стоит… только не Ядвигу и не Соломию. А меня, их благодетеля, заставили оплатить неустойку. Не выплачу — ножом по горлу.