С давних пор он присматривается к Перевышкам. То, что земельку у них отберет, он уже не сомневался. Он и адвоката нанял, чтоб доказать, что Клавдия Петровна не имела права получать пай, так как не работала в колхозе. Пай Андрея Даниловича намеревался выкупить у Клавдии Петровны, когда ее супруг отдаст богу душу.

Сыновья Перевышки интересовали Пунтуса постольку-поскольку. Никиту, прапорщика Российской армии, до недавнего времени он вообще не принимал во внимание: где-то воюет — деньги зарабатывает — ну и пусть. Вряд ли домой вернется, если не убьют, уйдет на пенсию, в городе зацепится. А вот Микола Пунтусам пригодится: если кто-то из его сыночков, тот же Илья, где-то крепко набедокурит, можно будет соседа подставить. Так что приятельские отношения не помешают.

Илья был хлопец не промах — нахраписто лез в руководители. Батя намеревался сделать из него комсомольского работника. Регулярно приезжавший на рыбалку обкомовский товарищ как-то за чарочкой признался:

«Будущее страны за хваткими комсомольскими активистами».

«А как же секретари обкомов, секретари ЦК?»

«Балласт», — ответил сдержанно.

Была у Ильи перспектива, да себе напортил хулиганскими выходками. Алексей Романович в душе радовался, что власть завалилась. Мандатных комиссий не будет. А это уже проходной билет в крутые, а там и в олигархи, — тоже купюра высокого достоинства, да плюс голова на плечах. Не будет головы — билет отнимут и не посмотрят, что ты сынок отца своего заслуженного.

«Та власть хороша, при которой никто тебе не мешает», — трезво рассудил Алексей Романович. Но все чаще тревога буравила сердце за своих детей непутевых. И почему они выросли такими? Раньше говорили: все дело в крови родителей. Но его, пунтусовской крови, у них не было ни капли. А хваткой сыновья на старого Пунтуса похожи. Так что кровь тут ни при чем. Вот время… Люди — дети своего времени. Поменяется время — поменяются и люди. Непутевые станут путевыми.

Непутевый Илья носился на мотоцикле, заманивая работников на жатву. Шутка сказать, восемь полей озимой пшеницы отец доверил ему как арендатору. Пусть с молодости чувствует себя хозяином, займется, как теперь говорят, бизнесом — и тогда уже никакая сила не вытравит из него жажду наживы.

Через час Илья вернулся из мастерских, забрал Миколу, и вдвоем они укатили на железнодорожную станцию. Поезд, как всегда, опаздывал. Но на станции к такому распорядку привыкли, и хлопцы не возмущались. И не возмутились, что поезд стоял не две минуты, как того требует расписание, а почти двадцать. Безбилетники, которых проводники пустили в вагон для собственного заработка, отказывались платить по стоимости билета.

Вслед за безбилетниками показался Гуменюк. За время, пока Микола его не видел, он успел отрастить себе короткие усики, какие носят боксеры. В желто-синей спортивной рубашке с отложным воротником, в светлых лавсановых брюках спортивного покроя, он смахивал на бывалого спортсмена, ставшего тренером. В руке — спортивный чемодачик в мелкую черно-белую клеточку.

Кроме паспорта со львовской пропиской, у Гуменюка был документ за подписью директора юношеской спортивной школы о том, что он, заслуженный тренер республики, отбирает способную молодежь для учебы в спортивных секциях.

Микола издали помахал ему рукой и подбежал к вагону, где уже дело доходило до потасовки: безбилетники не желали платить, а проводники — упустить выгоду. Грубо оттолкнув скандалистов, Зенон Мартынович молодцевато спрыгнул на перрон.

Приезжий и встречающий крепко пожали друг другу руки, и Микола повел гостя к мотоциклу.

— Извините, Зенон Мартынович, что встречаю не на «опеле», а всего лишь на «Урале». «Опеля» нет, а это мотоцикл соседа. — И, словно спохватившись, показал на Пунтуса. — Мой друг еще со школьной парты — Илья Алексеевич Пунтус, мотоциклист и арендатор.

Гость взглянул на Пунтуса оценивающим взглядом. Микола говорил, что у него на родине, в Сиротине, есть уникальная семья: отец — бывший председатель знаменитого на Слобожанщине колхоза, а его сыновья с детства любят рисковое дело.

«Такие хлопчики и нам пригодятся», — подумал тогда Зенон Мартынович. Определенно он ничего не решил. Предстояло всех разом увидеть, этих самых Пунтусов, посмотреть, на что они способны, а главное, кто они по духу: настоящие украинцы или русские, говорящие по-украински? Ридна мова, как его учили старые галицкие профессора, — фундамент убеждения. Будешь мыслить на ридной мове — скоро полюбишь Украину и возненавидишь ее врагов.

Так это или нет, над этим Зенон Мартынович не очень задумывался. Он знал одно: если восток Украины не приголубить, как женщину, Украина вернется к России. И тогда благоприятный момент будет навсегда упущен. Америка не простит западным украинцам их стадное топтание на месте. Овечье стадо ведет себя выжидательно, пока пастух не натравит на них сторожевых собак. Собаки, чем злей, тем быстрей, сдвинут стадо с места, а дальше, в каком направлении оно пойдет, будет зависеть от пастуха.

Но добрых пастухов еще найти надо. С них-то, с пастырей, и начнется вольная, как ветер, Украина. За нее отдавали свои жизни галицкие сичовики в первой четверти ХХ века, в середине века — вояки УПА, а в новом столетии повоюет (и как повоюет!) Зенон Мартынович Гуменюк.

Отец Зенона Мартыновича, капрал украинской повстанческой армии, был добрым воякой, да в предгорьях Карпат нашла его злая партизанская пуля.

О капрале в райвоенкомате ничего не было известно. Мать Зенона Мартыновича в послевоенные годы работала в паспортном столе секретарем-машинисткой. Когда Зенон пошел в первый класс, она написала, что отец был подпольщиком, с приходом Красной армии ходил проводником в Западных Карпатах, погиб на переправе. Стремительное течение реки Уж унесло в неизвестность десятки, если не сотни, трупов. Останки солдат — отдельные кости — находили следопыты на мшистых берегах глубокого ущелья.

Гостя посадили в коляску. Микола занял место сзади Ильи, рукой придерживая длинные волосы. Был он без каски, каску пришлось отдать гостю. Гость спросил было: а вдруг гаишник? Илья, повернувшись к гостю, одарил его белозубой улыбкой, весело прокричал:

— Мы сами себе гаишники.

Расстояние в пятнадцать километров покрыли за десять минут. Илья показал гостю, как он считал, класс езды по сухой грунтовой дороге.

— Ну как? — ожидая похвалу, спросил гостя.

Гость молчал, стряхивая с себя черноземную пыль.

— Как вам езда?

— Лихо, — ответил гость без восторга. — Как вы думаете, это хорошо, когда вы сами себе гаишники?

— Тут гаишников не бывает.

— А на магистрали?

— Встречаются. Там, где кусок платной дороги. Но эта дорога только прокладывается.

Зенон Мартынович не сразу признался Миколе о цели своего визита. Все выглядело так, будто он приехал знакомиться с родителями Миколы, поблагодарить их за правильное воспитание сына, а заодно предложить сыну, чтоб он какую-то тысячу гривен заработал на свадьбу.

— Он что — женится?! Микола женится? — растягивая слова, не поверила своим ушам Клавдия Петровна. — Он как приехал, о свадьбе — ни звука.

— Мы ему на Львовщине подыскали невесту, работящую, симпатичную, не гулящую.

— На ком же он женится, если не секрет?

— Есть одна дивчина. С лица хоть воду пей. Студентка. Мастер спорта. Крупная, сильная. Будет вам дарить крепких красивых внуков.

— А корову она доить умеет? — под руку спросил Андрей Данилович. Он был ошарашен известием не меньше супруги. — Какая сельская дивчина не умеет доить корову? Народная артистка Украины София Ротару, и та корову доит. Конечно, не всегда. Когда приезжает с гастролей. Это чтоб парного молочка попить.

Клавдия Петровна одернула мужа:

— Далась тебе корова. Мы же собрались ее продавать?

— А дети пойдут?

— Пунтус обещает молочную кухню…

— Жди… Не надо было разорять колхозного коровника, — вступила в перебранку Клавдия Петровна. — Сначала всё развалили… Теперь, кто разваливал, тот и восстанавливает. Только разваливали колхозное, а восстанавливают частное… — и к мужу: — Что ж ты молчал, когда разваливали?..