— Не зарежут, — заверил Гуменюк. — Вы для них источник благополучия.

— Но подорвут мой офис. Отпугнут клиенуру.

— Тут вы правы, это у них запросто. А что вы хотите, — азиаты. — Дальше подзадоривать Шпехту не было смысла. У Варнавы Генриховича волна ярости схлынула, и теперь можно было начинать разговор по существу в спокойном тоне.

Чувствовалось, что боевики Шпехту напугали, но не настолько, чтобы он исчез с горизонта и затаился где-нибудь в джунглях Африки. Подобный фокус он уже проделывал. Его разыскивал Интерпол, и ему приходилось менять страну и паспорт, жертвовать дорогим автомобилем. В Тунисе, недалеко от руин Карфагена, сгорел его «мерседес», в нем был обнаружен труп мужчины с паспортом разыскиваемого Интерполом преступника. Эксперты посчитали, что сгорел пан Шпехта. А для друзей он живет и здравствует!

— Варнава Генрихович, а что с девчатами? Выручать их придется.

— Их уже выручили. Без нас.

— Кто? — Гуменюк насторожился.

На подобный поступок мог рискнуть разве что Микола Перевышко, и то, если он работал не один, а с кем-то в паре. Но для такого предприятия нужны деньги, чтобы нанять чеченцев и хорошо им заплатить. Тогда, может, что у них и получится.

— И все же их выручили.

— Кто?..

— Ты не поверишь. Русские.

— Выкрали?

— К ним наши девчата сами перебежали.

Гуменюк какое-то время тупо глядел на Шпехту, наконец выдохнул:

— Это им капут.

Оба понимали: если попали к комитетчикам, ничто их уже не спасет. Сколько их, неуловимых легиней, было выловлено в пятидесятых годах в Карпатах? И никто не вернулся под родную кровлю.

Как славно начиналось украинское национальное сопротивление! Украина объявила себя самостийной. Страна вроде бы отгородилась от москалей. Претензии к Москве стало возможным заявлять хоть устно — через Би-би-си, хоть с помощью Интернета. Книги на староукраинской мове выходят в Канаде. Миллионными тиражами издаются учебники по истории Украины с портретами героев борьбы за национальное освобождение.

Русскую литературу отменили, она теперь иностранная, и преподают ее только в старших классах. С приходом в президенты Виктора Ющенко поэт Пушкин стал иностранным литератором, стихи его разрешалось цитировать только в переводе на украинскую мову. Поэму «Полтава» под страхом исключения из школы запрещалось даже упоминать. В некоторых школах Западной Украины видные националисты настаивают жечь костры из русских книг…

Своим указом президент Ющенко объявил Петлюру Героем Украины, и его внуку торжественно вручил «Золотую Звезду». В школах поменяли портреты украинца Николая Щорса на портреты пана Петлюры. Преподаватели истории, еще недавно рассказывавшие детям о том, как молодая украинская Красная армия во главе с Николаем Щорсом гнала петлюровцев за пределы Украины, при новом президенте уже славят Петлюру, который громил Щорса, наполняя свое повествование неизвестными эпизодами из истории Гражданской войны на Украине.

— Никто так ловко не умеет приспосабливаться к поворотам общественной жизни, как наша славная интеллигенция, — признался доцент Дудля, прилетевший из Канады учить украинцев правильному произношению украинских слов, говорить уже не «гениально», а «генияльно».

Канадский гость нанес визит Варнаве Генриховичу в его адвокатской конторе по улице Заньковецкой. Напуганный кавказскими террористами, адвокат вынужден был срочно поменять свой юридический адрес, но заокеанский Дудля нашел его без особого труда. «Значит, если захотят, меня найдут и чеченцы», — удрученно подумал адвокат за чашкой яблочного вина. С недавних пор он все чаще навещал Гуменюка в его новой квартире на третьем этаже. Адвокатская контора пана Шпехты была на первом. Из окна своей квартиры его друг мог видеть, кто шел к нему на прием.

Страшно стало жить в старинном украинском городе. Как в годы войны на ухоженные кладбища свозили немецких офицеров, так в наши дни доставляют погибших в Черногории, Сербии, на Кавказе. Везут из Закавказья и даже из Африки, где французский иностранный легион проводит боевые операции. В этом легионе служат украинцы, в их числе и брат Соломии Кубиевич — Теодор.

Уезжая в командировку, Соломия просила пана Шпехту навести справки о Теодоре Кубиевиче — полгода родители не получали от него писем. Жив ли он? О Соломии не спрашивают — с ней вроде все в порядке. Она известная спортсменка, участвует в международных соревнованиях, помогает родителям и зарабатывает себе на приданое. Ей ничто не угрожает. А о том, что она случайно осталась жива, что ее не продали в рабство и не расстреляли за саботаж, родители остались в неведении. Да и Миколу не стоит посвящать в тайны опасного спорта. Пусть он даже не догадывается, что Соломии пришлось пережить. Невеста для него — символ чистоты и невинности.

Перейдя на сторону воюющей Российской армии, Соломия верила, что кошмары в горах Кавказа уже позади. Но страх быть разоблаченной не покидал ее даже во сне.

Однажды Зенон Мартынович поведал ей жуткую историю о женщине-палаче. В 1941 году, в первый месяц войны, где-то под Витебском немцы взяли ее в плен. Она была медсестрой дивизионного госпиталя. Перед взятыми в плен медсестрами немцы поставили условие: хотите сохранить себе жизнь — расстреляйте своих раненых. Медсестры предпочли умереть от рук захватчиков, но раненых красноармейцев отказались расстреливать. И все же нашлась одна: она хладнокровно разрядила обойму в беспомощных людей. Потом она пошла по рукам немецких офицеров. И каждый раз, когда выводили военнопленных на расстрел, ей вкладывали в руку браунинг. Она стреляла — немцы ее фотографировали. В концлагере, куда ее определили как надзирательницу, от одного ее взгляда измученные военнопленные теряли дар речи.

В конце войны, когда фронт приближался к Германии, ее подобрали как беженку, определили в хозвзвод прачкой. Молодая женщина, с виду застенчивая, с продолговатой родинкой под левым глазом, в ветхой одежде, но не изможденная, каким-то чудом сохранившая себя, у советских солдат вызывала чувство сострадания. В ее глазах, словно присыпанных пеплом, таилась загадка. Многие бойцы считали, что на войне она потеряла всех своих родных и близких.

На нее обратил внимание веселый и бойкий солдат из хозвзвода гвардейской дивизии. Он влюбился в эту молчаливую загадочную женщину и, когда закончилась война, увез ее к себе на Гомельщину. Тридцать лет они прожили в любви и согласии. Их оба сына связали свою жизнь с партией (тогда была одна партия). Семью фронтовиков ставили в пример. С каждым праздником — Днем Победы — ее поздравляли, дарили ей подарки.

И надо же было такому случиться, село посетила делегация из соседней области. Гостей познакомили с образцовой семьей, воспитавшей замечательных специалистов народного хозяйства.

В составе делегации оказался бывший узник лагеря смерти. Он запомнил, как его расстреливала белокурая девица с продолговатой родинкой под левым глазом. Пуля ударила солдата в грудь, он упал в ров, уже наполовину наполненный трупами. Девица подошла к яме и принялась хладнокровно добивать людей, еще подававших признаки жизни.

Солдату врезалось в память лицо девицы-палача с продолговатой родинкой под левым глазом.

И вот чудом уцелевший на войне солдат спустя много лет увидел перед собой пожилую женщину с продолговатой родинкой под левым глазом. Невысокая грузная женщина с медалями на лацкане пиджака стоит у штакетника, вдохновенно рассказывает гостям о своей семье. Она без ложной скромности гордится своими детьми, которым советская власть дала высшее образование, все они нашли свое счастье в жизни.

И вдруг гость спросил: «Скольких советских солдат вы расстреляли в лагере смерти, что был под Витебском?»

Женщину мгновенно как подменили. Зрачки глаз окаменели. Она схватилась за доску штакетника, но ее массивную фигуру ограда не удержала.

Бывший в составе делегации врач подошел в женщине. Посмотрел в ее застывшие глаза, тихо произнес: «Это — глубокий обморок»…