Причалили при этом быстро, и вновь меня поразила сноровка, с которой молчаливые солдаты крепили плот и выгоняли паровоз на сушу. Было очевидно, что делают это они не в первый раз.

– Добрый день, – обратилась я к унтеру, проходящему мимо приоткрытого мной окна. – Это получается, что колесопровод дальше ведет?

– Не велено отвечать, сударыня, – сухо ответил младший офицер и быстро глянул куда-то в сторону.

Чуть в стороне за разгрузкой внимательно наблюдали два обера, наверное, начальство. Паровоз малым ходом покинул баржу и остановился как раз напротив них. Оба без лишней спешки подошли к вагону и постучались. Гриша посмотрел на меня вопросительно, но я только пожала плечами. Понимания происходящего не было, ведь еще пару часов назад дальнейший путь до Оренбурга представлялся долгим переходом по разбитым дорогам, которые пока еще сохраняли твердость, но в любой момент войска могла настигнуть распутица.

– Капитан железнодорожных войск Никитин, – представился поднявшийся в салон офицер. – Со мной поручик Янкель. Ваша Светлость, у нас приказ сопровождать Вас в дальнейшем следовании.

– Господа, – вежливо поклонилась я, – располагайтесь. И чаю надежду услышать от вас некоторые объяснения. И попрошу представиться.

Капитан снял свою странную фуражку, напоминающую приплюснутый кивер, и щелкнул каблуками.

– Андрей Иванович Никитин.

– Герман Оттович Янкель, – отрекомендовался поручик.

– Присаживайтесь, господа. Дальнейшие наши действия каковы?

Никитин устроился в кресле. Янкель остался стоять и с любопытством разглядывал убранство вагона.

– Сейчас отправимся в Средний Городок[1], там Ваш поезд будет сцеплен заново. Оставшиеся вагоны будет буксировать маневровый паровоз, вот он подходит по второму пути.

Я выглянула и увидела одну из «исчезнувших» у армейский «Вяток». Нашлась, голубушка.

– А потом? Насколько далеко проложен колесопровод?

– Так до Оренбурга, Ваша Светлость.

Вот дела! Это же тысяча верст! Как можно было затеять такое строительство и оставить его в тайне!

Капитан Никитин ответ давать не спешил и даже пошептался о чем-то с поручиком, будто бы испрашивая у него разрешения дать объяснения, чем озадачил нас еще больше. И все же соизволил рассказать.

То, что строительство колесопроводов – дело государственной важности, никто и не сомневался, но никто и предположить не мог, что его можно развернуть с таким размахом. Железнодорожное войско было утверждено два года назад лично Императором Павлом, и осталось секретом даже от высших сановников. Почему-то я уверена, что даже Аракчеев ничего о новом ведомстве не знает, иначе бы проговорился хоть раз. Таинственность обустроили такую, что в столицу до сих пор не просочилось ни одного слуха.

Поезд тронулся, но в окна смотреть было бессмысленно, так как по обеим сторонам пути закрылись высоченным забором.

– Так до самого Оренбурга? – спросил я.

– Нет, конечно, после слободы Владимировка[2] дорога пойдет через степь, там только от сусликов ее прятать. Местные уже попривыкли, да они не из болтливых. В Среднем живут в основном подневольные на шелкопрядной фабрике, а владимирские теперь из своего села и не выезжают почти, соль по чугунке и вывозится.

– И как же это так быстро было построено?

Никитин снова оглянулся на Янкеля. Поручик глядел вперед рыбьими глазами и чем-то мимолетно напоминал служащего при Тайной полиции. И, как оказалось, я был не далека от истины.

– Александра Платоновна, Вам я могу рассказать, но здесь посторонние.

– Эти люди в любом случае должны знать, что знаю я. И заговорят только в том случае, если я разрешу.

Янкель кивнул.

Странные войска продолжали изумлять. Пусть Никитин и был на два чина старше молодого офицера, но именно поручик нес ответственность за сохранение секретности. Строительство, как объяснил он, велось силами каторжных, коих теперь не отправляли босиком до дальних острогов, а заставили трудиться и даже обещали многим из них послабления в наказании за лихие дела при должном старании. С гордостью Янкель уведомил гостью, что за все время не случилось ни одного побега, а пара попыток бунтов была предотвращена, а последняя так даже не силой оружия, а спокойным разговором.

– Почему железнодорожные войска? – задала я еще один вопрос.

– Потому что колесопроводные будет звучать тяжеловесно, в чугунные – смешно. Это дорога? Дорога. Из железа? Из железа. Потому и железнодорожные.

– Дорога из стали должна быть.

– Сейчас строим больше из стали, – согласно кивнул поручик. – Но называться стальными восками, как минимум, не скромно.

Гриша за его спиной усмехнулся, оценив шутку.

Паровоз остановился, наверное, в этом самом Среднем Городке. За окном слева я насчитала сразу семь путей, а такого не было даже в Петербурге, где вокзал пока обходился только тремя.

Железная дорога.

Название мне понравилось, отдам должное.

Я обдумывала известия, открытые передо мной Янкелем. За год было проложено тысяча верст путей, а ведь еще должны быть станции с водой и топливом – целое предприятие! Начали строить солдаты, а потом нагнали всяческих разбойников и воров, чтобы добрым трудом искупили они грехи свои. Новые войска в черных мундирах подчинялись сейчас напрямую Императору, правда, от только что помазанного Николая Павловича никаких вестей еще не было. У меня же не было уверенности, что новый Император вообще знает о них.

– Жалование у нас в два раза больше, чем у армейского офицера в том же чине, но и ответственность высокая, – сказал Никитин. – И у всех почти офицеров имеется техническое образование. По поводу Германа Оттовича не скажу, но я вот Ваш паровоз смогу разобрать собрать заново. И позвольте поблагодарить Вас за такую прекрасную машину, Александра Платоновна.

Переправа заняла целый день, и поезд отправился дальше на восток только рано утром. Мимо проплывали сельские пейзажи с редкими дворами, а после того, как вагон громыхнул колесами по стрелке, уводящей боковой путь вправо, перед взором раскинулась бескрайняя степь. Еще век назад отсюда приходила на Русь беда, казавшаяся вечной – набеги кочевых народов. Они жгли посевы, грабили, уводили полон, а эта равнина была домом для их низеньких лошадей. Сейчас лишь изредка виднелись матерчатые шалаши, названные капитаном юртами. Теперь там жили не воины, а пастухи.

На первой же остановке я решила выйти и размять ноги, железнодорожные офицеры препятствовать не стали, но просили от поезда далеко не отходить. Впрочем, гулять по маленькой деревне, состоящей из глинобитных домов, мне и не хотелось, больше интересовала станция: как все обустроено.

Оказалось, что всех удобств – поднятая высоко над землей наливная бочка с поворачивающимся носом, которым можно было подвести воду сразу в емкость паровоза, да склад с каменным углем и большими поленьями. На уголь Никитин ругался, что топки имеющихся «Вяток» под него не приспособлены и случаются прогары. Я уверила его, что уже делаются новые, ведь именно армия и просила такое новшество.

Местные кайсаки (поручик поправил мое «татары», упомянув, что на картах по сей день пишут «киргизы», хотя это совсем другой народ) на поезд внимания почти не обращали, лишь чумазые мальцы глазели с интересом и лазили между колес. Тут из вагонов начали высаживаться офицеры, и взоры узкоглазых мальчишек сразу же прилипли к их нарядным мундирам, саблям и револьверам.

– За воровство не беспокойтесь, – сказал Янкель. – Старшие им вмиг уши оторвут за такое, иначе будут предприняты меры, а здешние кайсаки привыкли уже приторговывать с проезжающими поездами. Но Ваши охранники пусть за Вами приглядывают. Суюндук – село мирное и спокойное, но вокруг много разного народу кочует, а нравы у него порой дикие. Внутренняя Орда – она только на словах частью России является, на деле же – беглые разбойники.

– Внутренняя Орда? – не поняла я.

– Она же Букеевская. Прошлый Император передал эти земли кайсакам султана Букея. У того шансов стать ханом Младшего Жуза не было, удавили бы, вот он по совету полковника Попова из Астрахани и выпросил у нашего царя междуречье, перекочевал сюда с пятью тысячами кибиток. А что – тут он ханом стал, теперь правит его сын Джангер, но его титул все еще не подтвержден. Народ этот мирный в большей части, но нет-нет да проявит разбойную сущность. Еще кочуют кое-где оставшиеся калмыки, не сбежавшие в Китай, с кайсаками они режутся нещадно.