– Зануда он! – вскрикнул Кульмин. – Устраивает нам лекции о пользе мытья рук перед едой, о том, что солдаты не должны пить сырую воду, что перевязочные тряпки кипятить нужно.

– Так нужно же! Поверьте, сами удивитесь, что от поноса на марше у вас помирать перестанут. Нестор Иванович – человек уникальный, Мани дал ему удивительный талант, который спасет тысячи жизней еще.

– И соглашусь, – сказал вдруг Петров. – Довелось мне на лечении подивиться такому изобретению как микроскоп. И скажу Вам, Федор Владимирович, что при многократном приближении можно заметить множество живых существ, которых просто так глазом не узреть. Вот Нестор и твердит, что такие могут стать причиной и расстройств живота, и прочих болезней, в том числе холеры.

При упоминании страшной хвори полковник Кульмин перекрестился. О том, что в Индии прошла самая настоящая эпидемия, он знал, как и многие уже, и перспектива вступления в самый очаг заразы офицера пугала.

– Так к чему эта диатриба[1], Александра Платоновна? – вернулся к теме разговора Алексей Сергеевич. – Причем тут мои пушки?

– Вот, – я потянулась к столику, на котором лежал револьвер.

Это была совсем новая модель, кажется, инженер Кутасов вошел во вкус, и мастерил грозное оружие чуть ли не еженедельно. Пистолет, названный им игриво «Бонтон»[2], казался вершиной технического искусства, и как-то улучшить его не представлялось возможным.

Барабан на семь патронов, который менялся в два движения, как и в предыдущих творениях Семена при выстреле надвигался на ствол, надежно вжимая в него пулю и не давая сгоревшему пороху излишне прорываться наружу. От нарезов он практически отказался, заявив, что на тех дальностях, в которых следует использовать ручное оружие, они ни к чему. Зато механизм самовзвода оказался легок, и даже женской руки было достаточно для выстрела с поворотом каморы. Калибр еще больше уменьшился, зато рабочие успели выправить специально для меня аж две сотни патронов в латунных гильзах.

– В чем преимущество этого прекрасного орудия убийства?

Офицеры на мгновение задумались, выискивая каверзу в простом вопросе.

– Скорость стрельбы? – предположил инфантерный полковник.

– Скорость заряжания? – так же логично сказал артиллерист.

– И это тоже, – согласилась я, – но есть еще одно преимущество. При стрельбе я могу укрыться, даже имея один заряд, но быстро перезарядить, не подставляясь под неприятельские пули.

– С обычным пистолетом так тоже можно, – не согласился Кульмин, хотя покосился на новенький револьвер на своем поясе.

Я встала и осторожно, стараясь попасть шагами в такт раскачивающемуся вагону, подошла к роскошному резному шкафу, место которому было в каюте богатого парусника, но никак не в сухопутном путешествии. Даже боюсь представить, какое богатое убранство будет в царском поезде, который все еще снаряжался в гатчинских цехах.

В моих руках вытащенное на свет ружье казалось громадным. Калибр его был уже внушительнее – три с половиной линии, что все равно меньше привычного для армии. От обычного это оружие отличалось и способом заряжания и стрельбы.

Оба полковника пребывали в изрядном удивлении. Казалось бы: после револьверов совсем просто было додуматься до такой придумки, но нет, смотрят, как бараны на новые ворота.

– А преимущества вот этого винтовального ружья перед простым штуцером вам очевидны, господа? – спросила я.

Кульмин просительно потянулся к оружию и, получив его, внимательно осмотрел барабанный механизм. Ответа от него не требовалось, ведь и так было понятно, что солдат с этим разросшимся револьвером сможет сделать шесть выстрелов подряд, не снаряжая каждый из них, а потом быстро поменяет барабан на полный и продолжит бой.

– Заметьте, перезарядить можно и лежа, лежа же можно вести стрельбу, не стоя под пулями в плотном строю.

– Пулям кланяться русский солдат не привык, – проворчал Федор Владимирович, но очевидно, что все преимущества он уже оценил.

– Русский солдат привык и пешком версты покрывать, а теперь мы мчим быстрее ветра, – возразил полковник Петров. – Все меняется, мон ами[3], и быстрее, чем мы можем воспринять. Александра Платоновна, так какова Ваша мысль по поводу артиллерии?

Я вновь устроилась в своем кресле, Кульмин в это время пробовал вкидывать ружье, изображать прицеливание, исследуя новый баланс.

– Я не знаток больших пушек, но вижу, что совершенствование и прогресс должны идти по этому пути. Заряжание с казны, может быть, даже револьверное, обслуга должна быть прикрыта от вражеского огня щитами.

Алексей Сергеевич задумался и, слегка растягивая слова, добавил:

– Можно и одним щитом, установленным сразу на орудие. Про револьверное заряжание не скажу, но силы зарядов в артиллерии таковы, что ни один механизм долго не выдержит. Но Вы правы, мысль эта интересная и дельная. Если спрятать артиллериста от пуль и картечи, то и польза от него в бою будет больше. Сможете своим инженерам такое задание дать?

– Нет, – сразу отказалась я. – Литейное дело у нас не применяется почти, заказываем то, что самим нужно. Вам идея дана, Вы ее и продвигайте по своему ведомству.

Полковник же от инфантерии все еще крутил в руках ружье. Он сам разобрался, как достать барабан, убедился, что патронов в нем нет, пощелкал спусковым крючком, приложив механизм к уху. В оружии господин Кульмин явно понимал хорошо, поэтому и высказал сомнения о дороговизне большого револьвера, и я вынуждена была тут согласиться. Но удешевить сильно не получится, если не строить отдельный большой завод, ибо мне давно стала ясна простая истина: чем больше производить, тем меньше затрат будет на один товар.

И предложение отказаться от механизма прижатия барабана было мной сразу же раскритиковано, потому что Кутасов чуть руки не лишился при испытаниях именно такого образца: бумажные припасы вспыхнули одновременно от прорвавшихся между цевьем и каморой пороховых газов. Рвануло знатно, и Семен в большой ажиотации заявил, что ни за какие блага не станет делать проект переделки кремниевых замков с полкой под револьверный тип, что не станет зачинателем сотен смертей стрелков. Выстрелы латунными патронами прошли успешно, без таких неприятностей, но без длинной кожаной перчатки и здесь было не обойтись: без плотного прижатия барабана рука в любом случае опалялась и секлась свинцовой стружкой.

Кутасов вообще утверждал, что револьверное ружье – путь ложный, а для истинного у него уже есть мысли, но все упирается в необходимость применения латунного патрона, который пока получался едва ли не золотым. Полковник Кульмин все это внимательно выслушал и попросил по возвращении из похода устроить ему знакомство с инженером.

– Я-то могу, Федор Владимирович, но прилично ли Вам? Вы – дворянин, а Семен – простой мещанин. Если ваша офицерская братия и над несчастным Нестором издевается сейчас, не принимая его титул, дарованный, кстати, лично Императором…

Офицеры переглянулись и в некотором смущении принесли мне извинения, на что мной было замечено, что прощения надо просить у господина Павлова. Конечно, сложно преодолеть сословный гонор и относиться к вчерашнему беглому крепостному, как к равному, но Нестора я полагала одним из ценнейших участников экспедиции, и его душевное спокойствие принимала за необходимость.

Поезд вдруг дернулся и принялся спешно тормозить. Первая мысль была об аварии, и стала она очень неприятной, ведь движение сейчас осуществлялось со скоростью, прежде человеку недоступной. Картина смятого металла, перемешанного с человеческими телами, возникла в голове, однако свой страх я сумела обуздать. Сразу же после полной остановки в салон ворвался Аслан, сжимающий в правой руке шашку, а в левой большой револьвер второй модели, к которому привык. Снаружи послышался выстрел и крики. Как и было давно уже заведено, одна графиня, вечно влезающая в приключения, не стала показывать норов и, повинуясь жесту черкеса, нырнула под стол, прижавшись к стене вагона. Кульмин выглянул в окно, и злая улыбка скользнула на его лицо.